Летающее счастье

– А он где был? – настаивала дочь. – У самого-то у него была голова на плечах?

Но тут стал накрапывать дождик. Пока он капал редкими каплями, мы собирали пожитки, а когда он припустил сильнее, мы залезли под огромную ель, чьи лапы лежали чуть ли не на самой земле.

Под ёлкой было сухо, дождь никак не мог сюда пробиться, но зато очень весело шумел сверху, так что по всей ели шёл его шум.

Стало прохладно; мы сидели, прижавшись друг к другу, – никому не хотелось, чтобы на дождик высунулась нога или плечо. Под елью было темно и славно; ребятам тут так понравилось, что они сказали:

– Останемся тут жить.

И ещё:

– Расскажи сказку…

Но сказок я больше рассказывать не стала, потому что дождь вдруг кончился и мы по мокрому, сверкающему, весёлому лесу отправились домой.

– Я уверена, что, как только мы придём, – сказала дочь, – первым, кого мы увидим, будет Васька.

Но она ошиблась.

Васька не пришёл ночевать.

Он не пришёл и на следующий день.

И на следующий тоже.

Мы спрашивали у дворника Кудлатыча, не видел ли он кота, но и Кудлатыч ничего о нём не знал.

Я смотрела на Ральфа. Он отвечал мне серьёзным взглядом, но не говорил ничего. Дома он со мной никогда ни о чём не разговаривал.

Всё-таки мы перегнули. Всё-таки мы его, Ваську, слишком много воспитывали.

Ещё не раз мы были в лесу, и я рассказывала своим ребятам и Ральфу – он оказался великим охотником до сказок – разные занимательные истории. А кота всё не было.

Уже проходило лето, уже детям моим скоро нужно было идти в школу, а о Ваське не было ни слуху ни духу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Я сидела и печатала на машинке – в том и заключается моя работа, что я печатаю на машинке.

Мои дети тоже немного научились печатать. Больше всего им нравится вставлять в машинку бумагу. В самом деле, соберёшь несколько белых листов бумаги, переложенных чёрной копиркой, засунешь в машинку вниз головой, повернёшь ручку валика, и они – раз! – выскакивают с другой стороны его, причём у них немного ошалелый вид.

Постойте, вы же не знакомы ещё со всей моей семьёй. Пора познакомиться.

Детей моих вы знаете – это отличные дети, я их очень люблю. У них, как и у всех детей на свете, есть свои недостатки. Валя, я об этом уже говорила, она очень вспыльчива и взрывается, как мина незамедленного действия. Я видела, как она однажды, рассердившись на Павлика, гонялась за ним по двору с тазиком в руках. Она была красна от злости, растрёпана и всё норовила ударить посильнее. Ужас! А вообще-то она, представьте себе, очень добрая и если не «пылит», то с ней легко договориться.

А Павлик? Павлик, как я тоже вам уже говорила, человек серьёзный и положительный. Я за ним знаю только один недостаток, впрочем, и сам он о нём знает не хуже меня: любит он немного прихвастнуть. Представьте себе, ужасно стесняется, когда хвастает, но всё же, бывает порой, никак не может удержаться.

Ещё когда он был маленьким – лет четырёх, не больше, – я застала однажды его во дворе: он с чрезвычайной важностью рассказывал ребятам, что наш папа на нашей собственной даче собственными своими руками сделал маленькую железную дорогу, электричку с красными и синими вагончиками. А надо вам сказать, что дачи у нас нет и никогда не было. К тому же папа наш, хотя он и очень умный, не умеет толком даже вбить в стену гвоздь; обычно дома это делала я, а теперь это делает сам Павлик. У нас, например, то и дело заедает замок, особенно когда нужно быстро выйти, и папа боится этого замка больше, чем мы все.

Если Павлику случится прихвастнуть, кто-нибудь из нас обязательно говорит: «Карлсон, который живёт на крыше».

Помните книгу о Карлсоне, который живёт на крыше? Однажды в комнату шведского мальчика Сванте Свантесона прямо в окно влетел маленький толстенький человечек, похожий на директора. Он мог летать, потому что на спине у него был моторчик, а на животе кнопка: стоило её нажать, начинал работать крошечный пропеллер и Карлсон летел. Это очень весёлый человечек, обжора и сластёна, а главное – безмерный хвастун.

«Я лучший в мире специалист по паровым машинам!» -заявляет он, а игрушечная паровая машина в руках лучшего специалиста тут же с грохотом взрывается. Увидев маленького ребёнка, он заявляет: «Я лучшая в мире нянька!», а ребёнок в его руках орёт как резаный. Заходит речь о картинах, и Карлсон сразу же сообщает, что он «сам рисует на свободе». «Я рисую петухов и маленьких птиц, – говорит он. – Я лучший в мире рисовальщик петухов». На самом же деле всё, что он может нарисовать, – это крохотного красного петушка, похожего на козявку.

Однажды – это было дома – мы с ребятами обсуждали, почему это Карлсон всё время хвастает.

– Потому что у него характер такой! – сказала дочь.

– Во-первых, – сказал наш папа, проходя через комнату, – это не ответ, потому что за ним сейчас же станет другой вопрос: почему же у него такой характер? А во-вторых…

Папа у нас толст и насмешлив.

Он не только толст и насмешлив, но ещё и очень умён. У него точный инженерский ум, он любит в разговор вносить порядок и потому всегда говорит: во-первых, во-вторых…

– А во-вторых, – продолжал он, – вы посмотрите, чем он хвастается, этот Карлсон. Может быть, тогда вы и поймёте, почему он это делает…

Стали мы смотреть, чем хвастается Карлсон. Помните, в самом начале, едва познакомившись с Малышом, Карлсон заявляет, что он красив, умён и в меру упитан.

Ах, если бы на самом деле он был красив, разве он стал бы об этом говорить?

В том-то всё и дело, что он мал ростом и очень толст. А хочется ему, конечно, быть высоким и стройным.

– Правда, он мог бы не есть столько сладкого, – сказал сын, – тогда и животик у него стал бы поменьше.

– Многого от него хочешь, – ответила я. – У него совсем не тот характер. И всё же этот животик, как видно, сильно его огорчает. Вот он и убеждает всех, что он красив и в меру упитан. Не толст, нет, просто в меру упитан.

Карлсону хочется всё делать лучше всех, а на самом деле он ничего делать не умеет. Ему хочется рисовать прекрасные картины – ну, например, великолепных, ярких петухов, – а получается у него крошечный петушок, похожий на козявку. Если говорить правду, мне Карлсона всегда немного жалко.

И Павлика тогда мне было жалко. Я отлично поняла, почему он сочинил про железную дорогу. Он так о ней мечтал, так ясно себе представлял её, что ему – ведь он был ещё совсем маленький – начало казаться, что она у него и в самом деле есть. А если её и нет, то пусть ребята подумают, что она есть. К тому же ему очень хотелось иметь такого папу, который мог бы сделать электровоз, – так хотелось, что он не удержался и бессовестно нахвастал.