Оруженосец

Однако, за древним селением Пригорье начиналась запустевшая земля. Столица Артедайна — Форност Эрайн — и людные земли вокруг неё оставались по правую руку и позади.

Они последний раз заночевали под крышей — дальше живых поселений не было — в большом трактире «Гарцующий Пони». Местные жители были непохожи ни на нуменорцев, ни на северян — невысокие, черноволосые, напоминавшие дунландцев с юго–востока. Но тоже считали себя верными подданными артедайнского князя — и уж конечно, владельцу трактира Наркиссу не было дела до того, кто такие постояльцы — лишь бы платили да не безобразили. А комнаты у него всегда были на любой вкус и в полном порядке…

…Утро, когда они выезжали из трактира, было тёплым, мокрым и туманным. Туман лежал густющий, слоистый.

— Через шесть дней будем у Морока, — Эйнор подтянул подпругу Фиона, провёл перчаткой по крупу. Хозяйские работники принесли вьючные сумы с продуктами. Для них рыцарь и оруженосец ехали в Форност Эрайн — срезая по течению Барандуина к Северному Нагорью. Возле конюшен несколько артедайнских пограничников выводили своих коней, переговаривались; на высоком крыльце трактира стояли двое эльфов — в серых с переливчатой зеленью плащах, оттопыренных мечами, тёмные волосы схвачены обручами, за плечами — луки, лёгкие узкие сапоги заляпаны грязью, как и низ плащей. Под плащами мерцали двойного плетения кольчуги с нагрудниками. Вчера вечером эльфов среди постояльцев не было… Плечи лучников украшал серебряный корабль Кирдэна, властелина Гаваней. Через весь Артедайн добирались сюда — зачем? Эльфы опирались на длинные «ушастые» копья и смотрели вокруг благожелательно и немного насмешливо. Вещи, видимо, лежали в номере, кони стояли в конюшне. Точно — Эйнор вспомнил двух рассёдланных — рослых и тонконогих — жеребцов–меаров под синими с белым попонами, которые стояли в конюшне. Вечером их не было — ага, значит, эльфы приехали ночью. Или даже под утро — не почистились.

— Ну поехали, а? — тоскливо сказал Фередир, подводя коней.

— Да чего ты так заторопился? — Эйнор погладил морду Фиона и взлетел в седло, привычно откинув плащ. Фередир поспешил последовать примеру рыцаря и прошептал:

— Эльфы…

— Ну и что? — Эйнор, уже проезжая мимо стоящих на крыльце, поднял руку — две руки поднялись в ответ, артедайнцы просто внимания не обратили.

— Да ну их… — буркнул оруженосец. Передёрнул плечами. — Не люблю.

Об этом отношении своего оруженосца к эльдарам Эйнор знал давно, но всё время забывал. Ему самому с детства эльфы казались притягательными — величавыми, грустными и отважными. Но он уже тогда заметил, что большинство людей на них смотрят так же, как Фередир. И давно отчаялся переделать оруженосца. Вот и теперь тот не скакал галопом подальше от постоялого двора только потому, что не хотел опережать рыцаря.

— Глупо, — заметил Эйнор, пришпорил коня и Фион привычно пошёл ровной иноходью. Фередир тут же нагнал своего рыцаря, держась в седле, как влитой.

— Поедем шагом, — попросил он. — Расскажи мне дальше «Лаэр Ку Белег» [16], а?

— Я уже рассказывал, — усмехнулся Фередир.

— Ну, всё равно…

В следующие дни туман почти не рассеивался. Временами — редел, временами — сгущался опять… но даже если начинал дуть ветер — с севера или северо–востока — он только таскал этот туман с места на место. Мир ограничился до десятка шагов — и даже когда они выбрались из леса на холмы — не стал шире. Особенно резким был ветер по ночам. В лесу ещё можно было забраться под выворотни могучих древесных корней. А в холмах… путники ставили по бокам от бивака коней, растягивали как стенки плащи — запасные — разводили костёр и ночевали, завернувшись в свои плащи и поставив под голову сёдла. Огонь горел плохо, а в холмах вдобавок почти не стало топлива. Тонкая путаница веток кустарника и вереска сгорала то слишком быстро, то наоборот — разбухшая от влаги, никак не хотела разгораться. Утро наступало только внутри, в голове — а вокруг царил тот же серый сумрак. Эйнор с трудом восстанавливал в памяти путь — временами в мозгу тоже возникал какой–то туман, и заученные и пройденные карты путались. По ночам, правда, не было того, чего он опасался — шёпота. Те, кто бывал тут часто, говорили, что он случается по ночам, как будто к костру кто–то подсаживается — и… Если слушать или, храни Валары, начать отвечать — можно потерять рассудок. Так бывает часто в таких местах, где жили люди, а потом ушли не по–доброму.

— Тут вообще бывает лето? — спросил Фередир на шестое утро. — Не могу поверить, что тут раньше стояла столица королевства.

— Стояла, — Эйнор оглядывался. Ему тоже не нравился туман. — И погода была несколько иной. Нееееет… Эти туманы приходят из Ангмара.

— Почему никто не сторожит границу? — возмущённо бросил Фередир. — У нас границы с Артедайном стерегут лучше, чем тут ангмарскую!

— Ну, до границы–то ещё далеко, — заметил Эйнор. — А тут… что тут стеречь? Да и потом… — он не договорил, но Фередир понимающе закончил:

— …сюда никого на постоянную стражу не загонишь. — Эх, всё, не могу больше, противно — туман! — мальчишка махнул рукой и сказал: — Спою старую!

И правда затянул не просто старую — древнюю песню, которую пели, наверное, его предки, кочуя на востоке — в те дни, когда Нуменор ещё не встал из волн и не ушёл под воду Белерианд…

Фередир даже в стременах приподнялся, подвывая, а кони дружно запрядали ушами. Эйнор искоса посматривал на оруженосца. В песне говорилось о временах, богах и делах, которые Фередиру были незнакомы, и его отцу незнакомы, и деду, и прадеду, и пра–пра–щурам уже не были знакомы. Но оруженосец пел, его лицо раскраснелось, и даже туман, казалось, отступил… Странно, подумал рыцарь. Мы, нуменорцы, гордимся своей кровью. Но вот она — тоже кровь. Ведь он жил в другом мире, в мире, который построили наши предки со всем тщанием вспоминая Эленну. Он такой же, как я, по воспитанию. Но вот он поёт про дикие обычаи и дикие времена — и в глазах его восторг… Верно — правы те, кто говорит: наша кровь тает в жилах младших народов, и их волны скоро скроют её — как волны моря скрыли Нуменор. И что можно с этим поделать? Разве только надеяться, что этот бурный поток впитает нашу часть… и через тысячу лет будут петь и наши песни тоже, и уцелеет наша вера и наш обычай — пусть и в других людях…

Оруженосец между тем перевёл дух после наивно–кровожадной и первобытно–красивой песни и покосился на Эйнора. Лукаво предложил:

— А ты спой тоже. Дорога будет короче и туман реже, — повернувшись в седле, оруженосец плюнул в белую муть.

— Орать, чтобы услышали все в округе? — хмыкнул Эйнор. Фередир продолжал подначивать:

— Такую, чтоб не орать. Я уже за двоих наорался.

Эйнор промолчал. И Фередир уже решил было, что, наверное, не дождётся песни и подумывал снова спеть самому. И вздрогнул, услышав голос рыцаря, который пел балладу, сложенную — по преданию — самим Анарионом, когда он пытался отговорить своего друга детства, Изинди, капитана Великого королевского флота, от похода на Запад вместе с обезумевшим Ар–Фаразоном…

16

 «Песнь о Могучем Луке». Могучий Лук — прозвище эльфийского военачальника Белега Куталиона. Он был случайно убит своим лучшим другом, воином–человеком Турином Турамбаром. Именно Турин в ужасе и горе от содеянного сложил эту песню — плач по нелепо погибшему другу.

17

 Часть песенного текста группы «Канцлер».

18

 Стихи С.Петренко.