Страница 3 из 17
– Больная тема, совершенно согласен. Крайняя безответственность. Появляется, допустим, гость. И что? Если есть хирург, берут на стол. Штопают те повреждения, что покрупнее, и отправляют в палату. А через неделю, самое большое, волокут на кладбище, зачастую даже без вскрытия. И хорошо, если хоть табличку с номером ставят! Был в одном регионе, так там вообще за год то ли пятерых, то ли шестерых гостей закопали в одну яму и даже номеров не присвоили. Я тогда сам эксгумировал, вскрывал… да, то же самое, что и в других случаях, – почти полное отсутствие разложения, но тела сильно повреждены посмертно. Оказывается, через эту яму какой-то умник проехал на гусеничном тракторе. Представляете?
– Ох, не напоминайте, коллега… Вы знаете, тут, кстати, на днях был интересный момент.
– И какой же?
– Сестра, которая дежурила, даже вызвала меня. Это удивительно, но… я готов поклясться, что он плакал. Беззвучно, конечно, но какие-то мелкие моменты – мимика и еще что-то… неуловимое… Сестра сказала, что сама чуть не разревелась, но не смогла понять почему. Вроде бы ей ни с того ни с сего стало очень грустно. Прямо до боли грустно. Девушка она эмоциональная, в кино, когда герои целуются, особенно перед расставанием, по ее словам, так же хлюпает. И тут с ней было то же самое.
– Как в кино?.. Интересно. Не фотографировали?
– Не успели. Пока ходили за аппаратом, уже все кончилось.
– Все время хочу спросить и все время забываю. Почему не постригли?
– А вот это, коллега, еще более удивительно. Хотели. Неоднократно хотели. Меня, признаться, самого несколько смущает эта грива до середины спины, не меньше. Но… нет. Право слово, мистика, иначе не назовешь.
– Так в чем же дело?
– Дело в том, что при попытке постричь он давал нам тахикардию и резкое понижение давления. Каждый раз. Поэтому мыли, расчесывали, но стричь так и не решились.
– Действительно, мистика. Абсолютно необъяснимо… может быть, рефлекторное?
– Знаете, даже самые простые и обычные люди в коме иногда проявляют какие-то странные реакции. Что же говорить про этот случай, который от стандарта явно отличается? Не может не отличаться. Но при этом, согласитесь, за полгода вывести из комы третьей степени и добиться такого результата…
– Да, да, согласен… Но пост ни в коем случае не снимайте. Тут обязательно должен кто-то быть постоянно. Мистика мистикой, а дело…
…что, что, что, что, что, что…
…что-то, то, что поэтому я поэтому тут я…
…потому что…
…потому что ум…
…кто ум…
…кто-то ум… умер… кто-то умер…
Это не вода. И она не фиолетовая, она черно-багровая, и бьется в каком-то ритме, и этот ритм я знаю, этого не может быть, но я знаю, этот ритм внутри меня, это не ритм вовсе, это… в глубине…
Черно-багрово-серое, нет, все-таки вода, сквозь, насквозь, может быть, даже вверх… если отделить одно от другого и понять, что одно внутри, а другое прикосновение неподвижно беззвучно не-живое… ткань, ветер, это слабый ветер… что это такое… что… где… где это все…
Свет.
Почему все такое серое?
Подожди, стоп, спокойно. Себя выдавать нельзя ни в коем случае. Если чуть-чуть приоткрыть глаза, совсем немного, и подождать, пока зрение освоится… ага, теперь ясно. Комната. Окно, занавешено какой-то тряпкой. Полумрак. Нет, не полумрак, это глаза врут. Просто приглушенный тканью дневной свет.
Так, теперь дальше.
Лежу.
Я лежу, видимо, это кровать. Если скосить глаза, видно, что я лежу под простыней.
Пока что не выдавать себя, видимо, меня кто-то поймал, но кто, и что вообще, собственно, случилось? Стоп-стоп-стоп, подожди! Сознание, подожди, не так быстро. Не важно, кто и почему, сейчас крайне важно для начала выбраться отсюда, потом решим и все поймем.
Выбраться…
Оглядись сначала. Один? В комнате – один? Отлично. Теперь можно уже нормально открыть глаза и осмотреться.
Стол, стул, тумбочка, кровать, какая-то стойка из металла, еще одна стойка, три синих обшарпанных баллона непонятно с чем в углу, на стуле – белая тряпка. Видимо, какая-то одежда.
Так, а я сам? Быстро – руками вверх-вниз по телу. Голый. Черт, это плохо. Придется, видимо, прихватить ту тряпку.
Почему так отвратительно слушаются руки, особенно правая? Ну-ка, еще раз! Ага, так-то лучше. Несколько глубоких вдохов… почему-то справа покалывает… может, долго лежал? Лежал и отлежал. Если долго лежал, то подниматься надо медленно. Отлично. Сел. Сижу. Адаптировался? Хорошо. Теперь встать.
Черт, как же дрожат коленки! Что за ерунда?! Просто жутко дрожат. Ладно, ничего, минуту постоять, держась за спинку кровати. Отпустить. Ну, ноги, шагайте. Шагайте, говорю! Вот именно. Сразу бы так.
Тряпка. Что-то типа длинной рубашки на пуговицах. Белая. Ладно, сойдет. Надел, теперь застегнуть пуговицы. Пальцы не слушаются… ладно, пока что так, хотя бы три, потом остальные… а тут, оказывается, жарко… теперь – к двери. Немного приоткрыть и осмотреться.
Коридор, залитый ярким летним солнцем, длинная череда высоких окон, сложная смесь запахов, по большей части незнакомых или вызывающих какие-то непонятные ассоциации. Высокий потолок, пыльные люстры, лепнина, грубо покрашенные в грязно-бежевый цвет стены, кое-где в трещинах, в сколах, отвалившиеся кусочки штукатурки на потолке, истертый деревянный пол, кажется, паркетный…
Главное – пусто. Никого. Осторожно, придерживая дверь, выходим… так… теперь хорошо бы бегом, но с ногами какая-то ерунда… ничего, разойдусь, для начала просто быстрым шагом, а теперь можно и ускориться немножко… нет, действительно, очень жарко, и какая же духота… проклятая рубашка липнет к мгновенно взмокшей спине, волосы мотаются… кажется, они были короче, почему сейчас так?.. Нет, не понимаю, это все потом, потом, надо выбраться, сбежать, поэтому быстрее, пока никто не появился… Что это? Лестница? Куда мне, вверх, вниз? Выглянуть в ближайшее окно. Ага, город. Где-то внизу – пыльная зелень, крыши, река… Значит, вниз. В городе можно хорошо затеряться, мне же приходилось теряться в городах, да? Приходилось, приходилось, помню, что приходилось.
Только бы не свалиться, костей не соберешь. Прохлада, гулкий звук шагов, а ведь хорошо, что я босой, в обуви шумел бы сильнее, ни в коем случае нельзя останавливаться, ладно… Вниз – не вверх, иди себе и иди… сердце колотится, но это тоже ерунда… сколько же я лежал? Неделю, две? Нет, про это тоже некогда… быстрее, быстрее! Последний пролет, тамбур, снова тяжелая деревянная дверь, сначала надо выглянуть…
И тут пусто?!
Такого везения не бывает…
Надо пользоваться. Поэтому – снова бегом, через эту маленькую площадь, вон к тем домам, в переулок, потом… направо? Налево?..
Черт, что-то мне нехорошо.
Что-то совсем мне нехорошо, нужно сесть. Плевать куда. Срочно сесть, а иначе я просто упаду. Грязно-серый бордюрный камень в жидкой тени какого-то куста. Акация? Фиг знает, похоже… где я видел акацию? А много где… пыльные зеленые стручки с мелкими семенами, перистые листочки…
Сижу.
Совсем нехорошо. Сердце колотится где-то в горле, дышать тяжело, как тяжело дышать, перед глазами – рой черных точек, и руки немеют, не чувствую… Ничего, пройдет. Посижу, отдохну, пройдет. Пуговицу бы только расстегнуть верхнюю, вот только руки не действуют…
– А это чего тут?
– Да небось с нашего же института. Пьяный, что ли?
– Днем?
– И чего б не днем? Налакаются спиртяги разбавленной, чего им, лаборантам… видишь же, в халате. Совсем, видать, бухой.
– Твою ж мать… в халате! Дак это ж бабы-Надин халат! Видишь, на кармане – «Надежда Колоскова»! Ах ты ж сука! Халат попер! А ну, иди сюда!
– Погоди, Петь, он вроде не пьяный, не пахнет спиртом-то. Слышь, ты, эй! Где халат взял? Вставай, давай! Халат, говорю, где подрезал? А ну-ка, пошли! Отрастил волосья, так, думаешь, сразу можно чужие халаты тырить?
– Пошли его к бабе Наде отведем, пусть полюбуется! Ворюга!.. Слуш, а он без штанов. – Смех.