Страница 8 из 29
– Она прихорашивается ради света, – сказала мать. – Но это ей не помогает, потому что, приходя, свет все равно прогоняет и ее.
– Почему, мама, почему?
– Они не могут жить вместе. Они, конечно, хотят, но не могут, – ответила мать. – Ночь рождает слова, холодная, ясная ночь рождает мысли в твоей головке. Понимаешь, девочка?
Девочка кивает, да, ей кажется, что она понимает. И мать, и она, и мысли, и слова принадлежат ночи и очень раннему утру с его длинными тенями.
Стая спит ночью, а утром стряхивает сон, стая принадлежит свету. А свет прогоняет ночь.
Они должны быть очень осторожны.
Мать собирает лекарственные растения в эти ранние прогулки: подорожник для ран, сладкий рожок для больных желудков, жгучую крапиву, которую тонко рубят и замачивают в воде, для теста, снимающего жар, эвкалипт от насморка…
Знания у матери большие, вот и держат ее здесь. Девочка знает об этом и умеет учиться; она знает, даже не задумываясь о том, что знания дают силу.
Ее мать замыкается в себе, но ходит свободно, когда у вожака начинаются признаки бешенства и он как сумасшедший гоняет по стае, дерется, кричит, насилует.
«Мать добрая. А он злой», – думает девочка.
Мать качает головой: «Нет, он ничего не знает ни о зле, ни о добре».
Но девочка растет.
Все чаще и чаще она тянется к стае, разделяя ее жизнь как целого тела в едином СЕЙЧАС. Мать следит глазами за девочкой, и та испытывает внутреннее сопротивление, но и чувство греха: мама, я не хочу. Я хочу быть как другие, я не хочу иметь ни утра, ни ночи. Хочу оставаться в Свете, без знаний, без времени…
У девочки скоро наступит половая зрелость.
Она все чаще и чаще избегает материнских глаз и все же знает, что ее глаза постоянно следуют за нею, хотя и на расстоянии.
Девочка ревет вместе со стаей, смеется, позволяет Свету заполнять себя. Она не хочет быть грешной, не хочет видеть печальных глаз.
Женщина на дереве снова тянется к дневному свету. Упреки рвутся из нее, и ее сухие глаза всматриваются в неподвижный мир вокруг.
«Я делала тебе больно, мама».
Печаль нема, не с кем поговорить о ней. Нет цепи, все замкнуто в самом себе.
Что же случилось потом? Она видит через густую листву сочащийся Белый Свет и позволяет ему погрузиться в себя.
Лето, сушь, жара. Ночной дождь избегает становища, источники воды иссякают, плоды засыхают. И посреди всего этого безвременья у старейшин стаи возникает беспокойство.
Вожак обменивается с мамой взглядом, ищет ее, в долгих немых разговорах сидит напротив нее. Он покорен и одинок.
Мать, как и всегда, пряма и несгибаема. Но потом и она сдается, кивает: да, иду. В следующий момент показывает на девочку.
Девочка красива; порей, тайком добавляемый матерью в еду во время их детских прогулок, укрепил плоть и дал рост. Вожак не хочет отпускать девочку, долго и похотливо смотрит на нее. Нет, еще не совсем готова, не совсем созрела. Но скоро.
Дорога занимает целый день, но она легка и приятна.
Мать опять говорит, рассказывает:
– Видишь облако на небе, девочка? Оно всего лишь тонкая летняя вуаль без дождя. Сейчас засуха: видишь, как сгорела трава, слышишь, как в отчаянии шуршат кроны деревьев?
Слова западают в душу девочки, между ними вновь возникает доверительность. Она не понимает опасности и все же в голосе матери чувствует беспокойство, хочет утешить ее. Наша связь сильна, любимая мама. Она старается, она такая, какой ее хотела видеть мама: она хранит в своей голове все слова, она воспринимает их, но вслух не произносит.
Ведь этого хотела мама…
Хижина шамана вызывает в девочке неслыханное удивление: она обходит ее вокруг, внимательно рассматривая широко открытыми глазами, и наконец решается протянуть руку и погладить стены.
Сплетенные ветви, хорошо высушенная трава, твердая глина – должно быть, потребовалось много дней, чтобы сделать такое.
Он, наверное, долго продумывал все до мелочей, искал жерди подходящей длины, жидкую глину. А потом каждое утро собирал ветви, очищал их, сплетал, резал траву и смешивал с сырой землей – как раз тогда, когда солнце стоит высоко, чтобы стены хорошенько высохли. Строил метр за метром. Да, ей удалось понять, как он это делал.
Девочка впервые видела результат целенаправленного труда и была полна восхищения. Но и безотчетного страха.
Конечно, он замечательный человек, даже мама уважает его.
Наконец девочка решается войти в дом, там еще интереснее. Там есть и скамейки, и стол, при виде которых она немеет от изумления. В доме вообще много диковинного: горшки, глиняная посуда, забитая фруктами и ягодами. В одном из горшков – сухая смоковница, утопленная в клейкий мед, который шаман предложил попробовать.
Никогда, ни раньше, ни позднее, не ела она ничего более вкусного.
Они сидели на скамейках вокруг стола, и она испытала странное ощущение. Она пробовала хлеб впервые в жизни. Сухой, драченый хлеб. Он не понравился ей. Но она все равно ела, понимая, что так лучше. Он резал хлеб ножом, смеялся над ее удивлением, когда острый кремень делил хлеб на куски.
Мать и шаман разговаривают: впервые в жизни девочка слышит разговор, слова идут от одного к другому, подхватываются то одним, то другим, снова сплетаются, и разговор становится содержательным.
Это еще удивительнее, чем дом, считает девочка, только частично понимая, но все же чувствуя взаимосвязь: вопрос – ответ, новый вопрос…
Но самое удивительное наступает, когда мать начинает словами рисовать картины и образы: умирающих стариков (что это значит?), грудных детей, не получающих материнского молока (это она понимает лучше, она слышала детский крик), птиц, переставших откладывать яйца после того, как стая разграбила их гнезда, траву – желтеющую, фрукты – засыхающие, источники – иссякающие.
Все это полно деталей и так живо, что девочка оглядывается – нет, это не здесь, И чувствует себя расколотой пополам: значит, слова можно использовать так странно, с их помощью можно находиться и здесь и там. И раньше и сейчас, и самое примечательное: можно быть и перед самой собой.
– Через десять кругов солнца ребенок уйдет от нас, – говорит мать.
Девочка, не понимая опасности, застывает от удивительных слов: «Через десять кругов солнца». Значит, можно мерить и время, которого еще нет.
Глава восьмая
У шамана есть мальчик, большой мальчик, он стоит за старшим мужчиной в хижине, за столом. Слушает, смотрит на мать, когда та рассказывает, но больше смотрит на девочку.
Она тоже смотрит на него и на какое-то время даже перестает следить за разговором и пытаться понимать его.
У мальчика красивые карие глаза, в них нежность и тоска.
«О чем ты тоскуешь?» – спрашивают ее глаза.
«О тебе», – отвечают карие.
Девочка чувствует, как тепло и доброта разливаются по телу, как бьется ее сердце.
«А я тоскую по тебе», – говорят ее глаза.
Но все это больше игра, ведь тосковать означает и ожидание, продолжительность во времени – завтра, через десять солнечных кругов. Но ей не нравится это.
Она не хочет непонятного, она хочет дикой невинности стаи, наглой сейчас.
И карие глаза смеются ей в ответ:
«Во всяком случае, я буду ждать», – говорят они.
Мальчик отличается от всех окружающих, и тем не менее она знает, что раньше он жил в стае. Она узнала его, хотя он не был другом ее детства. Он старше ее.
Когда он оставил стаю? Почему ушел к шаману? Что делает здесь?
Позже, вечером, когда девочка должна ложиться спать, но боится – она ведь раньше никогда не спала в доме, – мать объяснит ей, что стая время от времени жертвует шаману одного мальчика, чтобы он стал его учеником и последователем. Шаман выбирает сам, прожив в стае несколько дней.