Диктатор

— А не посидеть ли тебе со мной? — неожиданно миролюбиво спросил он.— Может, услышу добрый совет. Вместе почитаем «Правду». Вот как мне реагировать на эти дифирамбы? Скучные статьи — это же, конечно, не «Тихий Дон».

Надежда Сергеевна наклонилась над газетой, разложенной на столе.

— Этот номер я уже читала.

— Ну и что скажешь?

— Горжусь тобой,— почему-то дрогнувшим голосом ответила она.— И боюсь за тебя.

— Гордишься? — недоверчиво переспросил Сталин,— И в то же время боишься. Как это понять? Ты не врешь?

Ее прямо по сердцу полоснула очередная бестактность мужа, радостное настроение вмиг померкло, сменившись возмущением и обидой.

— Знай раз и навсегда: я никогда не вру. Я же не политик…

— Выходит, политики всегда врут? — Внезапная улыбка Сталина была для нее совсем неожиданной. Право же, от этого человека не знаешь, когда и чего ожидать.— Вот тут ты, Надюша, попала в самую точку.

И то, что Сталин, не терпевший возражений не только от своих подчиненных, но и от своих родных и близких, на этот раз не стал ее опровергать и обличать, и то, что, редко называя ее по имени, он сейчас все-таки назвал, да еще и с оттенком ласки, смягчило Надежду Сергеевну. Она присела рядом с мужем.

— А хочешь откровенно? — задиристо спросила она.

— Надо всегда говорить только откровенно,— наставительно сказал он.

— Если бы это был мой юбилей, я не хотела бы столько славословий.

Тронутые желтизной глаза Сталина вновь обрели ледяную жесткость.

— В твоих словах нет никакой логики. Лесть нужна всем. И тот, кто отрицает это, просто лукавит и морочит всем голову. Сравнила! Кто я и кто ты?

— Я — жена великого человека! — игриво и даже заносчиво пропела Надежда Сергеевна.— И гениального! И самого-самого! — И она стремительно чмокнула его в лоб.

— Ну что ты,— недовольно оборвал он ее порыв.— Целуешь в лоб, как мертвеца. К тому же мы говорим о серьезных вещах, и не надо паясничать. Да, ты жена великого человека, который стоит у руля государства. И так как ты только жена,— он выделил слово «только»,— то тебе и не нужны всяческие восхваления. Тебе вполне достаточно элементарной похвалы и поздравлений от мужа, детей, родителей, близких и знакомых. Мне же, как вождю, этого мало. Согласна? И понимаешь — почему?

— Согласна. И понимаю почему. Все эти дифирамбы нужны не столько тебе самому, сколько государству,— При этих ее словах Сталин удовлетворенно кивал головой: они в точности совпали с его представлениями и выводами,— Чтобы возвысить державу, надо возвысить ее верховного правителя,— как на уроке истории, отбарабанила Надежда Сергеевна.

— Оказывается, ты у меня умница,— похвалил Сталин.

— Иосиф, ответь мне только на один вопрос,— доверчиво прижимаясь к плечу мужа, попросила она,— Ты веришь в искренность авторов этих хвалебных сочинений?

— А ты как думаешь?

— Думаю, что не очень-то веришь. Не дай Бог, случись что с тобой, они же смешают тебя с грязью.

— Провидица,— проникновенно сказал он.— Но я им не доставлю радости. Буду жить долго, назло всем паразитам и негодяям всех мастей. И ты всегда будешь рядом. Ты тоже должна жить долго. Тем более что ты моложе.

В глазах Надежды Сергеевны заискрились слезы. Его слова подтверждали, что он все-таки любит ее.

— Нет, Иосиф, моя жизнь не будет долгой.

— Что ты мелешь! — Он опять становился грубым, способным обидеть и даже оскорбить.— Тебе что, плохо со мной?

— Нет, не плохо, Иосиф,— Она села к нему на колени, подобрала под себя ноги, сбросив кавказские тапочки, и стала похожей на маленькую, объятую печалью девочку.— Просто мне нагадала цыганка…

Сталин гневно вскочил на ноги, едва не сбросив ее на пол.

— Цыганка?! — с нотками ярости в голосе вскричал он.— Ты веришь всяким цыганкам? Недаром в твоем роду были цыгане! И как это можно совместить с тем, что ты носишь партийный билет?

— Точно так же, как ты совмещаешь свою духовную семинарию с постом генсека,— в отместку ему съязвила Надежда Сергеевна.

— Опять ты равняешь меня с собой,— пробурчал он.— Ты совершенно неисправима.

— Принимай меня, какая я есть. Кажется, ты меня сам выбирал, я не навязывалась, и никто тебя не принуждал.

— А теперь вот раскаиваюсь,— уже шутливо сказал он.— И расплачиваюсь за свою близорукость.

— Это и есть ласковые слова для любимой и любящей жены? Я предпочла бы, чтобы ты сейчас стоял передо мной на коленях с букетом цветов и утверждал, что я тебя осчастливила.

Слова эти показались Сталину чересчур дерзкими, он едва не сорвался на гневную отповедь, напомнив этой самоуверенной женщине, что это не она его, а он осчастливил ее и что ему, вождю, по горло занятому государственными делами, не до телячьих нежностей и цветов. Но сдержался. В глазах Надежды Сергеевны он прочитал мучительную просьбу не бросать ей, жаждущей ласки и доброты, обидных, не заслуженных ею фраз.

— Если уж хочешь стать такой же совой, как я,— переменил тон Сталин,— садись, пожалуйста, вон в том уголке и читай «Правду». Уверен, что ты ее просмотрела лишь по диагонали. А сейчас попробуй выполнить мое задание. Мы оба будем читать статью лихого конника Ворошилова. Кстати, он вместе с Буденным и теперь уверяет меня, что в будущей войне победа будет за конницей. Ну, дьявол с ними, с этими кавалерийскими фанатиками. Возьми карандаш и подчеркивай, в чем ты согласна с автором — красным цветом, а то, что вызывает у тебя неприятие,— синим. А потом мы сравним, что получится у тебя, а что у меня.

Что бы ни приходилось читать Сталину — книгу ли, брошюру, газету или письмо,— он непременно вооружался цветными карандашами и «разрисовывал» страницы своими пометками: подчеркиваниями, восклицательными и вопросительными знаками, всевозможными причудливыми, только ему понятными значками. Так он не просто помогал себе лучше осмыслить и запомнить прочитанное, но главное, в ходе такой работы ярче разгоралась его фантазия, сильнее кипели в душе эмоции, рождались новые, уже собственные идеи, шла их непримиримая борьба между собой, отливаясь затем в чеканные, лаконичные, понятные любому, даже малообразованному, человеку теоретические и практические выводы.

— Хорошо, я с удовольствием.— Надежде Сергеевне понравилась эта затея мужа, схожая с игрой. Она не догадывалась, что Сталин считает такую «игру» одним из хороших способов проверить идеологические взгляды жены.— Только, чур, если мое мнение не совпадет с твоим, не зачисляй меня, пожалуйста, в оппозиционеры.

— Решено,— деловито, как на заседании Политбюро, сказал Сталин.

И они принялись дотошно штудировать статью «Сталин и Красная Армия».

Вступление к статье явно не понравилось Сталину. Туманно, никакой конкретики, витиевато и без всякого намека на признаки ума. Видимо, писаки, сочинявшие для Ворошилова этот панегирик, не могут похвастаться большим количеством извилин в своих мозгах. Ну в самом деле, что это за «события величайшего значения», или «кругом нас произошли громадные изменения», или «в другом виде представились наши перспективы»? Ну прямо ни Богу свечка, ни черту кочерга! Ответа нет, зато эти глупцы сочли возможным, набросав ворох ничего не значащих фраз, походя пристегнуть к ним товарища Сталина, заявив, что «со всеми этими событиями (какими, черт вас подери?!) неразрывно связана богатая и многогранная революционная деятельность товарища Сталина».

Ну и дундуки! С такими пропагандистами далеко не уедешь! Приятно, конечно, их утверждение, что «значение товарища Сталина как одного из самых выдающихся организаторов побед Гражданской войны было до некоторой степени заслонено и не получило еще должной оценки». Несомненно, пробел этот должен быть ликвидирован, но для этого нужны хорошие перья, не чета этим ворошиловским бумагомарателям на подхвате! Впрочем, Сталина резануло то, что он всего лишь, оказывается, один из самых выдающихся, а не единственно выдающийся. Кого они там имели в виду, в череде этих самых выдающихся? Себя, конечно, Ворошилова, Буденного и иже с ними…