Страница 2 из 18
— Мама, ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он.
— Да, конечно, — ответила она, ласково улыбаясь.
— Мне кажется, ты выглядишь усталой. Она отложила вязание.
— Сегодня я была у доктора, — сказала она, наклоняясь, чтобы потрепать Кристофера по холодной розовой щеке.
— Мама! — воскликнул тот встревоженно. — Ты что, больна?
Она слегка усмехнулась и провела своими тонкими, длинными пальцами по его взъерошенным льняным кудрям.
— Кристофер Доллангенджер, я полагаю, ты догадываешься. Я видела, как ты смотришь на меня, и в голове у тебя явно шевелятся какие-то подозрения.
Она поймала за руки сначала его, потом меня и поместила наши руки к себе на живот.
— Вы чувствуете что-нибудь? — поинтересовалась она с тем же выражением тайного удовлетворения на лице.
Кристофер быстро отдернул руку и залился краской, но я оставила свою на месте, ожидая объяснения.
— А ты что чувствуешь, Кэти?
Моя рука чувствовала, что внутри нее происходит что-то странное, как будто слабые, едва слышные удары сотрясали ее тело. Я подняла голову и уставилась на нее. До сих пор помню, как она тогда выглядела. Как Мадонна Рафаэля.
— Наверное, обед перемещается с места на место, или газы скопились.
Ее голубые глаза заискрились смехом.
— Попробуйте угадать еще раз.
Теперь в ее голосе появились нотки серьезности, и она призналась:
— У меня будет ребенок в начале мая. В общем-то, когда я сегодня была у доктора, он сказал, что слышал биение двух сердец. А это значит, что у меня будут близнецы или тройняшки. Ваш отец, даже он еще не знает об этом. Поэтому постарайтесь не говорить ему, пока у меня самой не появится удобный случай.
Ошеломленная, я взглянула на Кристофера, чтобы выяснить, как он воспринял сказанное. Он казался смущенным и расстроенным. Я снова посмотрела на ее освещенное языками пламени лицо и, не помня себя, бросилась в свою комнату, где упала вниз лицом на кровать и горько, навзрыд, заплакала.
Дети — двое или больше! Я сама чувствовала себя маленьким ребенком. Я и слышать ничего не хотела о каких-то новых, вечно визжащих и плачущих детях, которые появятся, чтобы занять мое место. Я всхлипывала и била кулаками по подушке, стремясь причинить вред чему-то, если не кому-то. Потом я села на кровати и стала думать о побеге из дома. Кто-то тихо постучал в мою дверь.
— Кэти, — сказала мать, — можно мне войти? Я хотела бы поговорить с тобой обо всем этом.
— Уходи! — завопила я. — Я уже ненавижу твоих младенцев!
Да, я знала, что ожидает меня: участь ребенка, затертого где-то между младшими и старшими и напрочь позабытого родителями. Не будет больше подарков по пятницам. Папа будет думать о маме, о Кристофере и об этих отвратительных близнецах, на которых сосредоточится все внимание.
Мой отец подошел ко мне в тот вечер, как только он приехал домой. Замок был открыт: я предполагала, что он захочет меня видеть. Я украдкой взглянула на него, потому что очень его любила. Он выглядел расстроенным и принес с собой большую коробку, завернутую в серебряную фольгу и перевязанную красным сатиновым бантом.
— Как поживаешь, моя Кэти? — мягко спросил он, пока я продолжала поглядывать на него из-под согнутой руки. — Ты не выбежала встречать меня, когда я пришел. Ты не сказала мне «привет!». Ты даже не посмотрела на меня. Кэти, я очень на тебя обиделся, что ты не дала мне себя обнять и не поцеловала меня.
Я ничего не сказала, только перевернулась на спину и зло посмотрела на него. Как будто он не знал, что я должна была оставаться его любимицей на всю оставшуюся жизнь! Зачем им с мамой надо было заказывать каких-то новых детей. Разве двоих не достаточно. Он вздохнул, потом подошел и уселся на краю кровати.
— Знаешь что? Сегодня ты первый раз в жизни смотришь на меня таким взглядом. Это первая пятница, когда ты не бежишь стремглав, чтобы броситься ко мне в объятия. Можешь мне не верить, но я действительно возвращаюсь к жизни только тогда, когда прихожу домой перед выходными.
Я не сдавалась и еще больше надула губы. Теперь я была не нужна ему. У него был его сын, да теперь еще и целая куча писклявых младенцев на руках. Я наверняка потеряюсь среди этой толпы.
— Знаешь что еще? — начал он медленно, смотря мне прямо в глаза. — Раньше я верил, может быть, наивно, что если бы однажды я явился домой в пятницу без всяких подарков для тебя или твоего брата… я все-таки верил, что вы все равно броситесь мне навстречу. Я верил, что вы любите меня, а не подарки. Я ошибочно считал, что я хороший отец, что мне удалось завоевать вашу любовь, и что для вас всегда останется много-много места в моем сердце, если у нас с мамой будет дюжина детей. Он остановился, вздохнул и нахмурился.
— Я думал моя Кэти знает об этом и догадывается, что она значит для меня. Ведь ты у нас первая девочка.
Я бросила на него обиженный, недовольный взгляд и произнесла, запинаясь:
— Но если у мамы родится еще девочка, ты будешь говорить все это ей, а не мне!
— Неужели?
— Да, да! — зарыдала я, готовая кричать от переполнявшей меня ревности.
— Ты наверняка будешь любить ее больше, потому что она будет маленькая и хорошенькая.
— Наверное, я буду любить ее также, как и тебя, но не больше.
Он протянул ко мне руки, и я больше не могла сопротивляться. Он обнял меня, и я прижалась к нему так сильно, как только могла.
— Тсс-с, тише, — успокаивал он меня. —Не плачь, не надо так ревновать. Мы ни в коем случае не будем любить тебя меньше. И, кроме того, Кэти, настоящие дети гораздо интереснее кукол. У твоей мамы будет столько забот с ними, что она собирается просить тебя помочь ей. Когда я буду вдали от дома, я буду лучше себя чувствовать, зная, что моя маленькая дочка помогает всем нам жить легче и лучше.
Он поцеловал мою залитую слезами щеку.
— Теперь открой эту коробку и скажи мне, что ты думаешь о том, что там внутри.
Перед тем как развернуть подарок, я покрыла его лицо дюжиной поцелуев и обняла его с медвежьей силой, чтобы возместить свои недовольные взгляды. В красивой коробке находилась музыкальная шкатулка, сделанная в Англии. Когда играла музыка, балерина, одетая в розовое поворачивалась перед зеркалом.
— Это шкатулка для хранения драгоценностей, — объяснил отец, надевая на мой палец изящное золотое колечко с красным камнем, который он назвал фанатом. — Как только я увидел шкатулку, я понял, что к ней должно прилагаться это кольцо. И сейчас я дарю его тебе и клянусь, что всегда буду любить мою Кэти чуть-чуть больше других дочерей, пока она об этом никому не скажет. Не плачь больше, Кэти, потому что твой отец всегда говорил, что для всего есть свои причины и у всякой проблемы есть решение, а теперь я стараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы улучшить наше положение.
Перед обедом отец вбежал в столовую, чтобы сообщить нам с братом, что он собирается отвезти мать в больницу.
— Вы только не волнуйтесь, все будет в порядке. Слушайтесь мисс Симпсон, делайте уроки и через несколько часов вы узнаете, кто у вас появился: братики, сестрички или и то, и другое.
Он вернулся только на следующее утро: небритый, усталый, в помятом костюме, но со счастливой улыбкой на лице.
— Угадайте, мальчишки или девчонки?
— Мальчишки, — выпалил Кристофер, давно мечтавший о товарищах для спорта и игр.
Я тоже хотела, чтобы родились мальчики. Тогда, может быть, внимание отца не переместится с меня на младшую дочь.
— Мальчик и девочка! — с гордостью проговорил отец. — Самые хорошенькие малышки, какие только существовали когда-нибудь на свете. Одевайтесь, и я отведу вас, сами убедитесь.
Я неохотно отправилась с ним, но и в больнице с нежеланием позволила ему поднять себя на руки, чтобы я смогла заглянуть в окно палаты и увидеть двух младенцев, которых держала на руках медсестра. Они были такими крошечными! Их головы были не больше яблока. Маленькие кулачки молотили воздух. Один визжал, как будто его кололи булавками.