Страница 7 из 91
Если бы мы не поддержали это направление «сверху», да ещё и с максимальной секретностью, то сегодня вообще бы ничего не имели. А завтра война. Или послезавтра…
Нет, завтра.
Больше Адольф тянуть не будет. Судя по тому, что Европу они брали со скоростью 10 км в сутки, по прекрасным дорогам, то должны были рассчитать, что на Россию до Москвы уйдёт 140 дней. Что это значит, товарищи? Это значит, нападение — не позже второй декады мая. Вот почему февральский пленум нацелил народ и партию на военную опасность. Вот почему мы выслали из приграничных районов антисоветски настроенных людей. Вот почему к тому сроку «вычистили» давно нам известных шпионов.
Гитлер не напал. Ошиблись ли мы? Нет, мы не ошиблись. Мы просто поправили сроки в наших интересах. Восстание в Югославии отвлекло Адольфа. Каждый день задержки работал на нас. Он завтра нападёт, а мы завтра же пустим в серию технику, о которой шпионы сообщить ему ничего не успели.
Машина приближалась к Кремлю.
«Всё ли предусмотрено?» — думал Сталин.
Так… Первая линия обороны, по новой границе. Она, как мол морскую волну, ослабит удар. По этому первому этапу приказы отданы, приграничные войска — в полной боевой готовности. Далее: на старой границе принимаем и отражаем удар. Пора официально создавать вторую линию обороны, объявлять и для неё боевую готовность.
Всех событий — на три, самое большее — четыре месяца. Нет, на три. Если сегодня начинать серийное производство реактивной техники, то к октябрю мы получим машин и ракет в достатке. Они просты в изготовлении, дёшевы, а при стрельбе залпом накрывают площадь гектарами. Очень хорошо. На третьем этапе тех, кто прорвётся, окружаем и методично уничтожаем ракетами. Это ещё два-три месяца. А там и русский Дедушка Мороз придёт, поможет. И мы реализуем наши планы, предусмотренные военной доктриной от 1940 года, малой кровью…
В Кремле он сначала прошёл в свою квартиру. Принял порошки, прополоскал горло. Подышал. Полежал. Температуру мерить не стал — ясно, что жар. Ничего, уж как-нибудь… Нет таких ангин, которых не могли бы превозмочь большевики.
Позвонил секретарю:
— Молотов в Кремле?
— Да, товарищ Сталин.
— Сейчас буду…
…Пройдя в свой кабинет, Сталин опустился в кресло, посмотрел на трубку. Понял, что курить не сможет. Кивнул вошедшему Молотову:
— Здравствуй, Вячеслав. Что из Берлина?
— Никаких новостей. Деканозов каждые полчаса звонит в германский МИД. Там отвечают: «Министра фон Риббентропа нет в городе». Вайцзеккер тоже не отзывается.
— Прячутся. Вручим эту бумагу Шулленбургу здесь. Обязательно сегодня!
— Это понятно… Слушай, Коба, что-то у тебя вид нездоровый. Не заболел?
— Нет, ничего. Устал…
Говорить ему было трудно, больно. Говорил короткими фразами. Понимал, что сейчас не время жаловаться на болезни. Слишком важная шла политическая игра.
Гитлер нуждался в поводе для начала войны, чтобы не выглядеть агрессором, а даже наоборот, выставить таковым Советский Союз. Значит, или он устроит военную провокацию, как в случае с Польшей, или совершит дипломатический манёвр, придравшись к каким-то нашим якобы агрессивным действиям. Чтобы переиграть его, требовалось задокументировать сходные действия с германской стороны, да так, чтобы эти документы были убедительны для всех дипломатов мира.
Та страна, которая в глазах мировых лидеров предстанет агрессором, никогда, ни за что, ни от кого не получит поддержки — моральной, дипломатической или материальной. А та, которая подвергнется неспровоцированному нападению — лучше нежданному и даже вероломному, — может рассчитывать на многое.
Создать дипломатическое основание для обвинения Германии в агрессии предстояло послу Владимиру Деканозову. Ещё вчера ему в Берлин переслали текст «обвинительной» вербальной ноты для вручения германскому правительству. И второй день Риббентроп избегал встречи! Сталин понимал, почему.
Он сел за свой стол, открыл папку, глянул на копию отосланного Деканозову документа. Вздохнул, придвинул к себе и перечитал некоторые абзацы:
«…Советское Правительство должно заявить, что нарушения советской границы германскими самолётами в течение двух последних месяцев, а именно с 19 апреля сего года по 19 июня сего года включительно, не только не прекратились, но и участились и приняли систематический характер, дойдя за этот период до 180, причём относительно каждого из них советская пограничная охрана заявляла протест германским представителям на границе.
Систематический характер этих налётов и тот факт, что в нескольких случаях германские самолёты вторгались в СССР на 100–150 километров и более, исключает возможность того, что эти нарушения были случайными…»
Поднял голову:
— Что с Японией? Подготовил проект ноты?
— Да. И письма. Посмотри… — Молотов вынул из портфеля документы.
Сталин прочитал. Это была заранее заготовленная нота правительству Японии с сообщением об агрессии со стороны Германии, с просьбой, чтобы Япония выступила посредником в политических и экономических отношениях между Россией и Германией. Вручить её надлежало сразу после нападения немцев. Суть была в том, что Япония обязалась одновременно с Германией вступить в войну против Советского Союза, но только в том случае, если Союз будет агрессором. После подписания пакта о ненападении между Германией и СССР Япония к этой идее охладела, а теперь Сталин намеревался окончательно вывести Японию из игры.
— Исправь, — сказал он, стараясь меньше напрягать горло. Просто указал карандашом на слово «агрессия». — Напиши: «вооружённый конфликт».
— Лучше усилить…
Он покачал головой:
— Оставим Адольфу шанс отыграть назад.
Молотов передал ещё пачку бумаг:
— Проекты писем Черчиллю и Рузвельту о неожиданном нападении на нас Германии.
— Хорошо, — сказал Сталин, прочитав документы. — Что ещё?
— Уже несколько дней европейские дипломаты не могут дозвониться из Москвы в свои страны. Берлинская станция саботирует транзитные связи из Москвы.
— Понятно…
В семь часов вечера к ним присоединились Маленков, Вознесенский, Тимошенко, Берия, заместитель генпрокурора Сафонов и замначальника Политуправления РККА Кузнецов. Быстро приняли решение о развёртывании серийного производства реактивных снарядов М-13 и пусковой установки БМ-13, о начале формирования ракетных войсковых частей. Благо Ворошилов документ подготовил давно, осталось подписать. Вознесенский принял к исполнению. Берии было указано на необходимость обеспечения особой секретности.
Тимошенко доложил о мерах, намеченных для выполнения решения Политбюро о преобразовании Западных военных округов, как зоны наиболее вероятных главных ударов немецкой армии, во фронты. Собственно, Юго-Западный и Западный округа уже с мая 1941 года в некоторых документах именовали фронтами, но требовалось формальное утверждение.
— Какие соображения по руководящим кадрам? — спросил Сталин.
Без особых споров утвердили командующих новыми фронтами: Ф. И. Кузнецова, Д. Г. Павлова, М. П. Кирпоноса и И. В. Тюленева, и членов военных советов при них.
Перешли к важному для Сталина вопросу об организации второй стратегической линии. Постановили ввести единое командование над семью армиями этой линии. Командующим назначили первого заместителя наркома обороны С. М. Будённого, членом военного совета — члена Политбюро Г. М. Маленкова, начальником штаба — генерал-адъютанта наркома обороны А. П. Покровского.
Согласились вернуть Л. З. Мехлиса на пост начальника Политуправления РККА.
Каждый смог высказать своё, в том числе и военные. Единого мнения: будет война или нет — всё ещё не было. Решили ещё раз воззвать к дипломатам. Нарком иностранных дел Молотов отправился в свой кабинет — он был на том же этаже, но в другом конце здания, — чтобы вызвать к себе германского посла Шуленбурга. Пусть тот внесёт ясность.