Страница 13 из 63
— О, вы ужасный льстец, мистер Питер, — отвечает Дорис и слегка розовеет.
— Ничего подобного. Я говорю сущую правду. Стоит только посмотреть на вас, а потом на некоторых других…
— О, если вы сравниваете меня с уличными женщинами… Но что делать, надо же людям как-то жить…
Эта фраза, впрочем, как и любая другая, для меня — удобный повод для того, чтобы небрежно поинтересоваться, как, в сущности, живет тот или иной обитатель Дрейк-стрит, или за счет чего живет, или как жил раньше, — словом, наметить Дорис исходные позиции, после чего начинаются непринужденные и обильные словоизлияния. Ими она вознаграждает себя за целый день принудительного молчания во время уборки комнат или дежурства.
— Мисс Бренда Нельсон? О, она сначала выступала в «Еве», самом большом кабаре мистера Дрейка, вы там, конечно, были. Всего пять лет назад «Ева» была единственным предприятием, а теперь видите, как все изменилось, кто оказался на пороге разорения, кто решил закрыть заведение, а мистер Дрейк давал собственнику ссуду или выкупал предприятие; так наша улица и превратилась в Дрейк-стрит. Со мной и братом было то же самое, мы уже собирались закрыть гостиницу, так что мы в самом деле должны быть благодарны ему за то, что он выкупил «Аризону» и оставил нас здесь работать за проценты…
— Да, действительно, — перебиваю я. — А Бренда?
— О, мисс Бренда — стреляная птица. Она так закрутила голову старику своими позами и своим недоступным видом и так вошла к нему в доверие, что теперь он без нее ни шагу. Она страшно хитрая, мистер Питер, уж вы поверьте. Раз я говорю, то так оно и есть.
— А эта другая, Линда Грей?
— Ее я плохо знаю. А раз не знаю, не стану говорить. Она поет в «Еве», говорят, божественно. Кое-кто считает, что она достойна лучшей участи, чем сцена кабаре, но я, как вы понимаете, не из тех, кто может ходить в «Еву» и слушать Линду Грей или кого там еще…
— Говорят, она ходит с этим, с болгарином, — делаю я выстрел наугад.
— Не может быть, — энергично мотает головой Дорис. — Линда с таким не пойдет, уж можете мне поверить. Она метит повыше. Очень ей нужен какой-то болгарин!.. О, мистер Питер, извините, я забыла, что вы тоже болгарин… Только вы — совсем другое дело, это я не ради комплимента, вы — совсем другое дело…
Я готов поинтересоваться, в каком смысле, но молчу, чтобы не ставить бедняжку в неудобное положение. Другое дело? Чепуха. На Дрейк-стрит и в окружении Дрейка все — одного поля ягоды.
— Вы — серьезный человек, — продолжает Дорис свою хвалебную песню. — Я серьезного человека за версту вижу. А этот Майк и года здесь не пробыл, а уже торгует наркотиками на перекрестке…
— Зачем же ему торговать наркотиками? Он ведь работает на Дрейка?
— Ну и что, если работает? Вы думаете, он в золоте купается? Когда человек не может без карт и без проституток, как Майк, ему надо много денег.
— Значит, мистер Дрейк торгует и наркотиками? — неосторожно интересуюсь я.
— О-о-о, этого я не сказала! — предостерегающе поднимает руку Дорис.
Потом нагибается ко мне поближе и негромко предупреждает:
— Здесь, на этой улице, мистер Питер, есть вещи, о которых не говорят.
Или в эту минуту, или позже — словом, в самый разгар беседы, на лестнице слышен зов:
— Дорис, где ты?
— Брат зовет, — поясняет моя собеседница, чтобы я не подумал, что ее ищет любовник. — Пойду сменю его, а то ему потом сидеть на дежурстве всю ночь.
И, одним духом опорожнив стакан, чтоб виски не пропадало зря, Дорис желает мне спокойной ночи и выбегает из комнаты.
Спокойной ночи. В комнате с ободранной мебелью, навевающей безграничную тоску. На улице, где много такого, о чем не говорят. Перед лицом неизвестности, таящей такое, чего пока угадать нельзя.
Спокойной ночи.
Уже две недели я прогуливаю новый костюм по Дрейк-стрит. Раз утром в закусочную, где я допиваю свой кофе, врывается слегка запыхавшийся Боб и сообщает, что шеф немедленно требует меня к себе. Немедленно значит немедленно, и коренастая горилла стоит и ждет, чтобы я поднялся со стула, после чего ведет меня в генеральный штаб.
Кабинет Дрейка и вправду похож на штаб: кроме шефа, здесь находятся Бренда, Райт, Милев и еще какой-то тип, которому далеко за сорок и которого все присутствующие называют мистером Ларкиным.
На этот раз Дрейк обходит мое умение воскресать. Он просто указывает на кресло и поясняет:
— Садитесь и слушайте, Питер. Слушайте внимательно, потому что вам, возможно, придется взять слово.
Я сажусь, закуриваю сигарету — собственную, а не из ониксовой шкатулки — и превращаюсь в слух. Говорит Майк Милев. По-видимому, он только начал свое выступление, и я вряд ли упустил что-нибудь важное.
— Мистер Дрейк совершенно прав: поездка Райта не принесла успеха, но я же не мог знать, что мои приятели, все трое (значит, был и третий, отмечаю я) окажутся такими трусами, что поделаешь, с годами люди меняются, и с этими тремя у меня уже давно нет контактов, но, как я уже неоднократно вас информировал, связи у меня там весьма широкие, исключительно широкие, да что делать, если большинство моих людей не знает английского, а те, кто знает, оказались непригодны для дела…
Вышеприведенный абзац — весьма сокращенная версия его монолога. Милев говорит с излишней горячностью, и поскольку торопится — делает ошибки, а сделав ошибку, старается ее исправить, а поскольку по-английски говорит плохо, то и поправки не помогают, так что слушать его утомительно, и Дрейк наконец замечает:
— Покороче, Майк. И не увлекайтесь пояснениями, потому что вы забываете главное.
— Я хочу сказать, что теперь, когда я установил два действительно надежных канала через Мюнхен и вообще связи с надежными людьми, все можно построить на прочной основе, и моя комбинация вступит в действие в ближайшее время…
Чтобы выразить эту несложную мысль, ему требуется немало времени, и Дрейк снова его перебивает:
— А как вы себе представляете эту комбинацию?
— Очень просто. Я уже вам сказал, что у моих людей собственные машины.
— Ну и что же? — спрашивает шеф.
— Это решает проблему переброски товара от турецкой границы до югославской.
— Конечно. Но ведь сначала товар нужно переправить через саму границу.
— Здесь, в Лондоне, я не могу ответить на этот вопрос в подробностях, — отвечает Милев. — Подробности мы обдумаем, когда мои люди установят контакт с надежными людьми в пограничных селах.
— Дело не в подробностях, а в самом общем решении, — терпеливо разъясняет Дрейк. — В двух словах: как вы представляете себе переброску через границу?
— Есть разные возможности. В некоторых местах приграничная полоса совсем узкая или очень удобная — скалистый хребет или каменная осыпь. Можно просто перетащить товар волоком с турецкой стороны на канате. Или зашвырнуть при помощи соответствующего приспособления. Или переправить на воздушном шаре. Это может сказать только специалист.
— А вы что скажете?
— Я могу снабдить вас топографией нескольких подходящих мест на обеих границах и организовать перевозку товара через страну. Если иметь в виду его количество, это немало.
— Да, конечно, — соглашается Дрейк. — Однако недостаточно. Нам нужно не много и не мало; нам нужно, чтобы товар попал из Турции в Югославию целым и невредимым.
Милев молчит, пытаясь выжать из себя удовлетворительный ответ. Остальные тоже молчат, но эта тишина, кажется, не помогает мыслителю, а только сковывает его.
— Могу предложить и другой вариант, — заявляет он наконец. — Если ваши люди сумеют ввезти товар в страну, я беру на себя его переброску в Югославию при помощи моих людей. Та граница, знаете ли, куда доступнее. Там бывают празднества, на которые съезжаются жители сел по обе стороны границы, и всякое другое…
Дрейк задумчиво смотрит на оратора и качает головой:
— Видите ли, Майк, если наши люди сумеют ввезти товар, они сумеют его и вывезти. Вы знаете, что подобные операции уже проводились и без вашей помощи. К сожалению, чаще всего они кончаются полными убытками. Несколько месяцев назад вы предложили мне проект, на который мы потратили много времени и средств. Он звучал по-другому.