Господин Никто

Опершись на кресло, Младенов наклоняется ко мне:

– А знаешь, почему они заартачились? Потому что ты мой человек, вот в чем суть.

– Может, не только в этом. Тони не отставал от меня до самого вечера.

– Тони? Глупости! – презрительно морщится Младенов. – Не обращай внимания на этого пьяницу, он не опасен. И Милко не опасен. Ворон и Уж – тоже мелюзга, холуи и телохранители; кто им платит, тому они и служат. Все зло от этих двоих – от Димова и Кралева.

Старик умолкает, задумчиво уставивишись в мутное зеркало над камином. Потом произносит с пафосом:

– Подумать только, в чьих руках наши национальные идеалы!..

Младенов политикан старой школы. Он не может решать свои личные дела, не приплетя к ним национальные идеалы.

– Ты один тут живешь? – спрашиваю я, чтоб вернуть своего друга к действительности.

– Да, я снимаю этот апартамент, хотя он и великоват для меня и за наем дерут безбожно… Охотно взял бы тебя к себе, и расходы делили бы пополам, но не разрешают… – Он снова наклоняется ко мне и шепчет: – От тебя мне нечего таить, но у меня, видишь ли, бывают люди, которых не устраивают посторонние свидетели. Вот и приходится жить одному.

– Тебе лучше знать. От меня, бай Марин, все равно толку никакого. Ломаного гроша в кармане нет.

Намек довольно прозрачный, хотя и насквозь лжив. Денег у меня в кармане гораздо больше, чем мне сейчас нужно. Другое дело, что я не имею права их тратить, пока не обеспечу себе какие-то доходы от Центра.

Младенов, похоже, предвидел подобный поворот в разговоре, потому что он роется в кармане халата и вытаскивает пять стофранковых банкнот.

– Не беспокойся, без денег я тебя не оставлю. Я всегда забочусь о своих людях. Возьми-ка вот пока, а как получишь жалованье, вернешь мне.

Я наскоро пересчитываю деньги с озабоченностью человека, который помнит, что взятое полагается возвращать, затем кладу их во внутренний карман пиджака. Младенов глядит за моими движениями с нескрываемым сожалением, хотя, видимо, задолго до моего прихода осознал неизбежность этой жертвы и только колебался: десять бумаг мне дать или ограничиться пятью; сначала под наплывом добрых чувств отсчитал было десять, но потом пять попридержал – надо, дескать, приучать человека к бережливости.

– Так, значит, нам предстоит основательно потрудиться, а? – возвращаюсь я к теме разговора.

– Да, мой мальчик, и притом серьезно. Тебе не мешает знать, что фактически, хотя и негласно, Центр содержат американцы. Здешний народ, конечно, меня ценит и понимает, что какому-то там эмигранту вроде Димова далеко до такого политического лидера, как Младенов. Именно это и не нутру Димову. Вертел, крутил, пока наконец не сумел убедить тех, что я хоть и крупная фигура, но не обладаю деловыми качествами, какие присущи ему. И своего добился: я только вывеска, а фактически всем заправляет он, Димов.

– Ну как же так? Это у тебя-то нет деловых качеств? – удивляюсь я, хотя, как мне хорошо известно, деловые качества бай Марина сводятся лишь к умению ловко улизнуть, когда приходит время расплачиваться.

– Ну вот же, полюбуйся на этих умников! – восклицает Младенов.

– Почему же ты миришься с таким положением?

– А кто станет со мной считаться? Однажды я поставил вопрос ребром: «Кто, в конце концов, руководит Центром – я или Димов?» – «Ты, – говорят, – но Димов тоже полезная для нас фигура, и мы не можем им пренебрегать». А сверх того дали мне понять, что обострение отношений между сотрудниками Центра им нежелательно. А в устах тех, кто тебя содержит, слова «нам это нежелательно» звучат как «мы не позволим».

– И что же дальше?

– Дальше я рассчитываю на тебя. До сих пор я был в одиночестве, некому было довериться, и, пользуясь этим, они просто-напросто изолировали меня. А надо добиться обратного: мы их должны изолировать и показать американцам, что способны руководить делом получше всяких там димовых. Конечно, действовать следует с умом, тактично. На первых порах ты займешься журналом. Он в таком плачевном состоянии, что навести там порядок тебе не составит труда. А это сразу заметят где следует. Потом пролезешь в другой сектор. Тони с Милко мы перетянем на свою сторону. Потом и Димов пойдет на попятный. Он хитер, но мягкотел. Согласится и на вторую скрипку. Кралев самый опасный, по существу.

– Как же это получается? Ты служишь ширмой Димову, а Димов – Кралеву…

– Да вот примерно так оно и есть. По крайней мере сейчас.

Младенов хмурит брови.

– А откуда черпает силы Кралев?

– Как откуда? Все у него в руках. Димов без Кралева ни на шаг, потому и пляшет под его дудку, не соображая, что в один прекрасный день тот совсем выставит его.

– Чем же, собственно, он занимается, этот Кралев?

– Сам во всем разберешься. Время будет, – неопределенно отвечает Младенов.

Действительно, время есть. Потому я не настаиваю.

– Теперь мы найдем способ перекинуться словом, – заявляет бай Марин, посматривая на часы. – Пока что твоя цель – журнал. С него ты начнешь завоевывать авторитет. А потом, когда придет пора, примешься за другое.

Он опять смотрит на часы, и я встаю.

– Я бы не прочь поужинать вместе где-нибудь, но ко мне придут по делу, так что придется отложить до другого раза…

– Не беспокойся, – говорю я в ответ и ухожу.

– А где ты остановился? – догадался спросить Младенов, провожая меня по темному вестибюлю до лестницы.

– Нигде. Куда без денег сунешься?

– А багаж твой?

– Багаж? Какой багаж? Я, бай Марин, две недели таскал грузы в Марсельском порту, чтоб заработать на дорогу да на эту ветошь, – отвечаю я, показывая на свой костюм, у которого и в самом деле не блестящий вид.

– Ну вот, значит, все же как-то вышел из положения. А что касается гостиницы, то у Сен-Лазера их полным-полно, притом недорогие.

– Что это такое, Сен-Лазер?

– Да вокзал, отсюда рукой подать. Спроси, любой тебе скажет, как пройти.

– Ладно, это пустяки, – равнодушно бросаю я, открывая дверь, но на пороге останавливаюсь и спокойно говорю, глядя старику прямо в глаза: – А относительно всего прочего будь уверен – мы это так не оставим. Все переменится, и даже, может быть, скорее, чем ты думаешь. Ты ведь знаешь, болтать попусту не в моем характере.

– Знаю, мой мальчик, знаю, – кивает Младенов. – Не зря же я все эти шесть месяцев о тебе только и думал!

И он отечески улыбается мне. Но в его усталых глазах больше сомнения, чем надежды.

3

Если кто надеется что-нибудь узнать от меня о Париже, советую ему, не теряя времени, купить «Голубой путеводитель». Там обо всем рассказано – может быть несколько скучновато, зато исчерпывающе. Мой Париж не имеет ничего общего с тем, что о нем известно из путеводителя, где фигурируют Эйфелева башня, Обелиск, Пале Бурбон, Мадлена и прочие достопримечательности.

Сдавая меблированную мансардную комнату с импозантным названием «студия» с маленькой кухонькой и совсем крохотной ванной, хозяин расхваливал чудесный вид, открывающийся на цинковые крыши города. Девяносто две узенькие полуистертые каменные ступеньки ведут из студии на улицу. Сама улица – два ряда прокопченных до черноты фасадов с магазином ортопедических механизмов на углу. За ней вторая – с булочной, бакалейной лавкой, мясным и винным магазинами. Затем еще две улицы без всяких магазинов. А дальше уже описанная Рю де Паради, кафе «У болгарина», здание, где находится Центр. Вот он каков, мой Париж.

Центр занимает огромное помещение из шести полутемных комнат, куда и на час за весь год не проникает солнечный луч. На входной двери латунная табличка с надписью «ИМПЕКС» – анонимное товарищество, но это лишь декорация и адрес для присылки счетов за электричество. У Димова, Кралева и Младенова отдельные кабинеты. В двух комнатах располагается так называемая редакция, сиречь мы с Милко и Тони. Последняя комната нечто среднее между складом и архивом. На кухне хозяйничают Ворон и Уж – варят кофе для начальства и гостей, чистят свои пистолеты и обсуждают события, насколько им доступен смысл заголовков утренних газет.