Ты мне не пара?

— Ты никогда даже не намекнул…

— А разве этично проявлять симпатии к женщине, с которой встретился в доме своей будущей жены? — Он вздохнул. — Это меня сдерживало, понимаешь?

— Более или менее, — кивнула она.

— Сильвия, должно быть, догадывалась, что в душу мне закрались сомнения. Она стала более раздражительной, несдержанной, начала проверять меня, заводила ссоры по пустякам. Родители забеспокоились, говорили, что она на грани нервного срыва. Оказывается, перед тем как я с ней познакомился, Сильвия пережила сильнейший эмоциональный кризис, даже совершила попытку самоубийства. Мне было жаль стариков Геснеров, я старался, как мог, положить конец ее нервным вспышкам и делал это чрезвычайно деликатно. Вероятно, она поняла, что у меня на уме, и именно поэтому решила отправиться с тобой на Сент-Юлиан. А потом я узнал о ее гибели…

Сердце Элины сжималось от жалости. Она помнила перекошенное жуткой болью лицо Бернарда, когда он приехал на то место, где, как предполагалось, произошло крушение яхты. Она была свидетельницей, в каком состоянии он находился, когда пришел за вещами Сильвии. Только сейчас Элине до конца стало ясно, что ему пришлось пережить. Если он сказал ей правду, то можно представить, какую боль пришлось испытать ему. Но надо отдать ему должное — он вел себя достойно, держал под контролем эмоции, прятал свои настоящие чувства.

— Ты чувствовал себя виноватым? Если честно, то всем было в ту пору не по себе.

— Виноватым? Может быть, но точнее — очистившимся. Проблемы больше не существовало. Я стал свободен, но облегчения не почувствовал, — сказал он, вздыхая. — И все из-за тебя. Ты оказалась рядом, со своей персиковой кожей, облитой солнцем, такая теплая, готовая успокоить меня.

— Ты производил впечатление человека, у которого почва ушла из-под ног.

— Так оно и было. Мне не давала покоя дурацкая мысль: признаться тебе в своих чувствах и отдаться на твою милость. Но присущая мне сдержанность не позволила предстать в твоих глазах эдаким развратником. — Он покрутил пальцем у виска. — О, развратник лукавит, а желание у него, в сущности, одно — извлечь для себя максимум удовольствия. Увы, так оно и произошло, и скорее, чем я ожидал. А все потому, что ты как-то по особому дотронулась до меня в том гостиничном номере…

— Я не могла с собой совладать, — всхлипнула Элина. — Ты был такой несчастный, такой одинокий. Позже я ужаснулась: как же ты будешь презирать меня!

— Презирать тебя? — Он затряс головой. — Я тогда подумал, что яблоко не падает далеко от яблони и что мое поведение ничем не лучше поведения моего отца, человека, для которого нет ничего святого. Даже при таких необычных обстоятельствах наша близость резко отличалась от того, что было у меня с Сильвией. Желание повторить то, что произошло между нами, стало навязчивой идеей.

— Если бы ты только заикнулся об этом, — пролепетала Элина.

— А ты? Тебе следовало подать мне хоть какой-то знак до того, как я примчался на этот остров.

— Как бы я выглядела в твоих глазах, намекни о своих чувствах? Тебе пришлось бы лицемерить перед невестой, страдать еще больше…

— Где-то в глубине души я был уверен в твоем ответном чувстве, но боялся оказаться банкротом.

Она встала и, подойдя к Бернарду, прижалась щекой к его мягким волосам. Ее сердце разрывалось от любви к нему. Она даже задрожала.

— Ты вовсе не банкрот, Бернард, — прошептала она, обнимая его за шею.

— На поверку оказывается, что нет. — Он откинул голову и всмотрелся в нее своими ясными зелеными глазами. — Когда я узнал, что ты беременна, то сразу понял — вот мой шанс заполучить тебя без всяких колебаний. Ребенок явился средством, а ты — моей целью.

Беременна. Ребенок. Сильвия.

Эти проблемы продолжали волновать Элину. Ведь ничего так окончательно и не прояснилось, думала она, а Бернард уже уселся в кресло и посадил ее к себе на колени.

— Я долго скрывал правду, Элина, — прошептал он, целуя ее в ухо. — Но теперь все изменилось. Я никогда не буду обманывать тебя. Ты — моя жизнь, и что бы ни произошло, я никогда не оставлю тебя.

— Бернард, — заторопилась она, почувствовав, как от его прикосновений в ней вновь разгорается желание, отодвигая на второй план вопрос, вертевшийся на кончике языка. — Бернард, что же мы теперь будем делать?..

Он принялся целовать ее, целовал в шею, потом отыскал ее губы. Его настойчивая рука… Элина напрочь забыла о стыдливой сдержанности.

— Ты можешь сделать меня самым счастливым человеком, — сказал он, предупреждая ее вопрос, и снова поцеловал ее самым возбуждающим поцелуем.

У нее перехватило дыхание, но она попыталась воспротивиться его усилиям раздвинуть рукой ее колени.

— Пока мы не потеряли голову окончательно, — прошептала Элина, — нам нужно обсудить кое-что очень важное.

Он прикоснулся к ее уху и кончиком языка пощекотал мочку. Его ресницы трепетали на ее щеке.

— Нельзя ли повременить?

— Нет. — Элина отвела его руку и поправила юбку. — Бернард, как ты собираешься поступить с Сильвией?

Глаза у него широко раскрылись.

— Умоляю тебя, дорогая, не упоминай ее имя!

— Я должна знать. Нам не следует делать вид, что ее не существует, особенно в сложившейся ситуации.

— Какой ситуации? Я же сказал, что между мной и ею ничего нет. Все, конец. Вероятно, она уже успела найти себе нового парня.

— А как быть с ребенком?

Глаза Бернарда зло блеснули. Ледяной взгляд заставил Элину содрогнуться.

— Ребенка больше нет, — глухо отозвался он.

— Ты считаешь, что она и тут обманула? Она не была беременна?

Выражение его лица стало жестким.

— Нет, она была беременна, но сделала аборт.

Это было то самое, чего больше всего боялась Элина, та фатальная правда, которая напрочь испортила предощущение счастья. Еще минуту назад все было наполнено радостным ожиданием, но горькие слова Бернарда превратили их счастье в горстку пепла.

В душу Элине закрался червь сомнения. Казалось, теперь она понимала, чем объяснялась его суровость, его недоумение, почему она не сказала родителям о ребенке. Так вот что заставило его пуститься на ее поиски! Страх, что она решится прервать беременность и он во второй раз не получит того, чего так сильно хотел, — ребенка. Именно это привело его сюда, а не любовь к ней.

Она вскочила на ноги, инстинктивно прижала руки к животу, словно защищая свое дитя.

— Сделала аборт?

— Да, дорогая. У тебя такой вид, будто ты хочешь убежать. Вернись и садись ко мне.

— Нет! — Сжавшись, Элина отпрянула от него и оказалась по противоположную сторону стола, подальше от сластолюбивых и лживых губ Бернарда.

Он вовсе не изменился и никогда, по-видимому, не изменится. Он хотел ребенка, а Сильвия снова надула его. Поэтому-то он и поспешил сюда, опасаясь лишиться и другого наследника. Как она могла поверить ему? Она так жаждала его любви, а потому слышала только то, что ей нравилось, что ей хотелось услышать. В действительности он был далек от мысли сделать ее счастливой и лгал ей с единственной целью — добиться того, чтобы она не отвергла его притязаний на ребенка.

Нервы у Элины были напряжены до предела.

Бернард стремительно вскочил из кресла, озабоченно глядя на нее.

— Что с тобой, дорогая? Что-нибудь не так с ребенком?

Она почувствовала, как на нее накатывает приступ истерического смеха.

— Мой ребенок в порядке. Спасибо, — с трудом выдавила она, прижимая к себе спинку кресла в качестве защиты. — Мы оба в полном порядке. А вот тебе следует немедленно уйти отсюда. Мы в тебе не нуждаемся.

Он обошел стол и сделал попытку обнять ее.

— Какой бес в тебя вселился, Элина?

Она зажмурилась и оттолкнула его. Потеряв на миг самообладание, она нарушила один из самых важных своих принципов — сдержанность и терпение.

Бернард все же схватил и развернул ее. Элина спиной уперлась в край стола, а он уже бесцеремонно прижимал ее к своей широкой груди.

— Ума не приложу, что такого я сделал или сказал, — произнес он нарочито спокойно. — Я не позволю обращаться со мной, как с тряпкой.