Первый после бога

– Ваши коллеги ушли, – промолвила девушка. – Может быть, переберетесь к нам?

– С удовольствием, – сказал Мохан. Его мучило любопытство.

– Я – Мадлен Жубер, секретарь доктора, а остальные – его ассистенты, – пояснила темнокожая девица. – Каспер, Иван, Панчо, Ник, Лю Чэн и Михаил.

– Замечательно, я тоже Михаил, – отозвался Мохан. – Вообще-то, Мохан Мадхури, но можно Михаил. Сотрудник Института экспериментальной истории.

Белобрысый, которого назвали Иваном, придвинул ему стул, и Мохан уселся. Каспер, явный европеец, но загоревший дочерна, спросил:

– А кто ваша очаровательная спутница?

– Переводчик. Моя жена! – с гордостью произнес Мохан.

– Прелестная женщина, – заметил Панчо. – Высший звездный класс в любой галактике. Абсолютно без всякой небулярности. [17]

Мохан счел это комплиментом и благодарно улыбнулся.

– Жаль, что она ушла, – сказал Иван.

– Дела службы, – пояснил Мохан. – Накормила тереянцев, теперь надо их прогулять.

– Они тоже едят рыбу? – полюбопытствовала Мадлен, энергично расправляясь с судаком.

– Нет, фрукты.

– С Земли?

– В основном с Марса. В Долинах Маринера растут яблоки, слива, виноград и много чего еще. – Мохан чувствовал себя настоящим марсианином, просвещающим неофитов. – Под Авалоном есть плантации прекрасных дынь.

– В самом деле? Нужно попробовать! – Мадлен порхнула к автомату. – Мальчики, вам принести?

«Мальчики» с энтузиазмом закивали. Аппетит у них был явно на высоте – у всех, кроме доктора. Тот печально ковырялся в тарелке и уже перемазал усы сметанным соусом.

– Кажется, вашему шефу не понравился судак, – тихо промолвил Мохан Ивану. – Почему бы вам не заглянуть в «Арагви»? Там подают шашлыки.

– Доктор не ест мясо, только рыбу, и желательно ту, которую сам выловил, – шепнул Каспер.

– Почему?

– Он островитянин. Мы все тут островитяне. Что водится в море, то и едим.

– Не удивляйся на шефа, он всегда такой, – зашептал с другой стороны Иван. – Человек не от мира сего. Сплошная сингулярность!

Мохан уже понял, с кем сидит за столом – с Жаком Колиньяром, гигантом мысли, творцом теории пробоя, продолжившим труды Саранцева и Римека. Он было удивился, что сразу его не узнал, но тут ему вспомнилось, что Колиньяр не жалует прессу, и ни один журнал не может похвастать его фотографией. Колиньяр был из тех служителей знания, что не терпели шумихи, суеты и дальних странствий. «Какая причина могла подвигнуть его на межпланетный перелет?.. Кажется, Лиззи уже догадалась», – подумал Мохан и решил, что расспросит жену.

Посидев за столом еще немного, он встал и откланялся. Больше встретиться с Колиньяром ему не довелось.

Не довелось, хотя пересечение их путей, как многое в жизни, лишь казалось случайным. Такие пересечения или контакты судеб вовсе не требуют личных встреч и происходят обычно в иной плоскости, не связанной с конкретным местом на Земле, городом на Марсе или космической станцией. Это ноосфера, ментальное пространство, обитель образов, слов и идей, где ничто не умирает, не забывается и никогда не пропадет, пока существует человечество. Там можно встретить давно почивших гениев и прикоснуться к их мыслям, услышать их голоса, взглянуть в их лица; можно перенестись в другую вселенную, в прошлое, будущее, куда угодно, ибо нет предела человеческой фантазии; можно пообщаться с существами, совсем не похожими на землян, даже с богами и адскими тварями, с любым, кто рожден воображением людей. Каждый из нас вносит в ноосферу вклад, большой или маленький, и чем он значительнее, тем сильнее и чаще влияет на миллионы жизней – прямым ли убеждением, подсказкой или неясным намеком. Вклад Колиньяра был велик – так стоит ли удивляться, что Мохан Мадхури, писатель и эксперт-стажер, соприкоснулся с его идеями и даже, не будучи математиком, сумел их в каком-то смысле овеществить.

Но об этом – потом. А сейчас Мохан перешагивает порог контактной камеры, садится в кресло, натягивает шлем и ощущает, как присоски датчиков холодят лоб и шею. Под пальцами его правой руки – контактная панель. Отмерив время очередного эпизода – пятнадцать дней, что пролетят для него в немногие минуты, – он нажимает пусковую клавишу. Под кожухом считывающего агрегата перемигиваются огоньки, нить с ментальной записью входит в воронку уловителя, и лицо Мохана застывает. Он больше не эксперт ИНЭИ, живущий в двадцать четвертом веке, он капитан Питер Шелтон, первый после Бога на борту «Амелии». И вокруг него – не стены космической станции, а пространство, полное соленых вод, яркого света и холодного воздуха. Под ногами – палуба корабля, за бортом – волны, а над головой – широкое полотнище грота-триселя.

Волны качают «Амелию» и несут, несут ее на север…

Часть II

Прошлое

Южное море. Март 1685 года.

Примерно пятьдесят два градуса южной широты

Запись № 006322.

Код «Южная Америка. Питер Шелтон».

Даты просмотра записи: 17—28 августа 2302 г.

Эксперт: Мохан Дхамендра Санджай Мадхури.

Море штормило. То был явный предвестник осенних бурь и еще более свирепых зимних, ибо здесь, по другую сторону экватора, сезоны менялись местами: время весны превращалось в осень, а лета – в зиму. Стоило поспешить, чтобы добраться до благодатных краев, где всегда тепло, где вечно зеленеют деревья, а с полей и садов снимают в год по два урожая. Добраться до Лимы, Гуаякиля, Гранады, Панамы, до испанских амбаров, полных зерна, до пастбищ с тучными стадами, до сундуков с сокровищами и чернооких женщин. Ради этого стоило поторопиться!

Однако не получалось. С попутным ветром флотилия могла идти со скоростью четырнадцать узлов, одолевая в сутки больше трехсот миль. Но ветер был переменчивый, задувал то с севера, то с юга, а временами налетали ураганы с гор, отбрасывая фрегаты и бриги в открытое море. Оставив позади пролив, корабли продвигались к экватору трудно и медленно. Лежавший на востоке берег был неприветлив и безлюден – скалы, каменистые пустоши, покрытые льдами горные вершины на горизонте, и никаких признаков людского поселения. Никакой жизни, кроме птиц да плескавшихся в прибрежных водах тюленей.

Стоя на квартердеке «Амелии», Питер Шелтон мысленно листал прадедовскую лоцию. Но, описав страшную бурю, в которой едва не погибла «Золотая лань», старый Чарли сообщал об этих берегах немногое. Возможно, потому, что ничего знаменательного не случилось; стоит ли рассказывать о камнях, утесах и тоскливых неделях плавания в пустынных водах?.. Питер его понимал, но не ленился делать записи в своем судовом журнале. Были они однообразными и довольно скучными, но все же, подсчитав дни и пройденное расстояние, он мог прикинуть, что судно удалилось от пролива всего на четыре сотни миль. Не очень много, если вспомнить о времени, которое занял этот переход! Навигационные наблюдения тоже подтверждали, что флотилия двигается медленно и в лучшем случае пересекла пятидесятую параллель.

«Амелия» плыла в походной колонне вслед за фрегатами Дэвиса и Свана, за нею шел «Мэйфлауэр» Джона Бамфилда и остальные корабли. Караван растянулся на целую милю; временами суда сближались на четверть кабельтова, и Шелтон мог без трубы разглядеть разбойные рожи на борту «Мэйфлауэра» или «Утенка». Впрочем, на палубе «Амелии» тоже не наблюдалось благородных дам и кавалеров.

– Приготовиться к повороту, – распорядился он, наблюдая за маневрами флагмана. Сегодня ветер был не противный, дул в левый борт, и корабли двигались галсами, поворачивая то к земле, то в открытое море.

Том Белл повторил команду. Голос у него был зычный, слух – отменный; хоть шепотом говори, а ни единое слово капитана не пропадет. Белл давно плавал с Питером и считался в компании «Шелтон и Кромби» одним из самых надежных людей, а к тому же отличным канониром. Как многие на «Амелии», в былые годы он принадлежал к Береговому братству, прощание с которым обычно кончалось пулей в лоб или петлей на шее. Были, однако, парни поумнее прочих – эти, сколотив капиталец в тысячу-другую песо, оседали на берегах Барбадоса и Ямайки, покупали землю и рабов, разводили сахарный тростник и гнали на продажу ром. Белл выбрал другое: завязав с пиратским промыслом, открыл в Порт-Ройяле таверну, а заодно женился. Но оказалось, что к сухопутной жизни он не приспособлен, так что пришлось оставить заведение на оборотистую супругу и опять пуститься по волнам, уже в качестве честного морехода. Но как резать глотки, Томас Белл не позабыл и доказал это многократно, когда «Амелии» случалось не поделить море с испанцами.

17

Небулярность – неопределенность.