Тень воина

От импровизированного стола поднялась девушка. Кося глазами в сторону и широко улыбаясь, поклонилась:

– Наш кошт тебе добром кланяется, мил человек. Милости просим к нам за общий котел.

– Благодарствую, красотка. У меня, видишь, свой чугунок полон.

Девица, развернувшись, со смехом убежала, потопталась возле попоны и повернула назад:

– От души к себе приглашаем, мил человек. В доброй компании и пиво пенистее, и хлеб вкуснее.

– Благодарствую, красавица, не хочу зазря беспокоить. Я не голоден совсем…

Насчет того, что не голоден, Середин, естественно, приврал. Но уж таков обычай на Руси – каждого встречного к столу звать, даже если самому куска не хватает. Оттого и не следует сразу на приглашение откликаться. Может, человек из вежливости зовет, а не искренне угостить хочет. Отзываться положено только на третье приглашение – если оно, конечно, последует.

И действительно – девица села у попоны на свое место. Однако спустя несколько мгновений вместо нее поднялся уже старик, степенно приблизился, шаркая по траве низкими поршнями.

– Нехорошо, мил человек, на одной земле в разных углах сидеть. Всё же мы люди русские, общий хлеб вместе ломать должны.

– Благодарствую, отец, – поднялся навстречу Олег. – Мудрые слова твои, грех перечить.

Отказать старику было бы просто неприлично, а потому Середин подхватил свой котелок и двинулся к соседям по стоянке.

– Доброго вам вечера. Вот, отпробуйте, чем богат. Вам, я вижу, своей каши еще ждать да ждать… – Ведун поставил котелок в центр попоны.

Путники отнекиваться не стали, тут же – кто из сапога, кто из-за пазухи, кто из чехла на поясе – достали ложки и с готовностью запустили их в варево. Олег еле успел сам хоть немного зачерпнуть. Что такое один маленький котелок на десять человек? Только по ложке на нос и досталось. Середин отставил опустевшую посудину в сторону, уже без особого стеснения взял разрезанный пополам хрустящий огурец, присыпанный солью с перцем, ломтик вареной убоины.

– Тебя как зовут-то, мил человек? – поинтересовался кареглазый бородач, что сидел, помнится, на второй повозке.

– Олегом, – кивнул Середин, жуя мясо.

– А меня Захар. Вот сын мой, Коля. Аккурат на Коловорот, Ярилин праздник, родился. Это Рюрик, дед мой по матери, и сын второй, Трувор. Голосистый был младенец, оттого и нарекли…

Получалось, что все путники были чем-то вроде одной большой семьи: зятья, кумовья, племянницы, братья. Правда, половину имен ведун упустил, не поняв, к кому они относятся, но главное усвоил: старшего в обозе зовут Захаром, седовласого старца – Рюриком, а двух девиц – Акулиной и Всеславой. И живут они все вместе в одной деревне – некой Сураве, что отстоит отсель за двумя реками.

– Сам-то из каких краев будешь, Олег? – неожиданно перескочил наличность ведуна Захар. – От дела лытаешь али дело пытаешь?

– Вообще, с Новгорода я. Токмо так сложилось, что дом мой – дорога, а из родичей – только сабля вострая да щит добрый, – не стал вдаваться в подробности Середин.

– Вижу, вижу, – кивнул бородач. – Однако же странная у тебя справа. Вроде поддоспешник на плечах – а ни подшлемника, ни шлема у седла не видать. Вроде сабля на поясе, щит у луки седла – а рогатины у стремени не стоит. Броню, вестимо, в любой узел спрятать легко. Но копья пополам не сложишь, в суму не упрячешь. А как же без рогатины ратному человеку?

– Коли на медведя, волка али людей охотишься, той вправду без копья никак, – тихо согласился Середин. – Но коли дичь твоя мала, хитра и стали ничуть не боится, то и рогатина – лишняя обуза. Тяжесть изрядная, а проку – никакого.

– От как? – удивился мужик. – Что же это за добыча, которую железом не отпугнешь?

– Всяка разна бывает, – после некоторого колебания ответил Олег. – Где на оборотня наткнешься, где навки людям жить мешают, где криксы с болота норовят к жилью перебраться, где баечник детей душит. Нежить всякая встречается – и ласковая, и недобрая. Вот на последнюю и охочусь.

– А-а… – сообразил бородач. – Так ты колдун бродячий! От почто дождя здесь не каплет, хотя окрест вся земля уж полдня, как чавкает.

– Я не колдун, Захарий, – устало покачал головой Середин, уставший поправлять всех знакомцев. – Колдуны – это те, что магией своей прибыток получить желают. Себя поднять, других припугнуть, злобу черную на слабом сорвать. А я – так, ведаю кое-что в этом деле да пользуюсь, коли нужда заставит.

– Ведун, стало быть, – тут же согласился мужик. – Слыхали мы в Рязани о прошлом годе об одном. Бродит, дескать, по землям, нечисть изводит да суд справедливый чинит.

– Суд справедливый князь али сход токмо учинить могут, – отказался от ненужной славы Середин. – А я лишь помогаю людям добрым с нежитью управляться. Да и то когда попросят.

– А с мавкой ты справиться можешь?

– Мавка? – поморщился Олег. – Точно она? Может, навь? Или русалка? Она большая?

Середин не любил иметь дело с мавками. Крестьянам трудно понять, почему за избавления от милой девушки из омута с них просят заметно большую плату, нежели за истребление жуткого волкодлака. Между тем, оборотни опасны только зубами да когтями – а тихая мавка способна и морок навести, и заворожить, и силу выпить, и душу сожрать. И хотя иногда Олег истреблял нежить и вовсе бесплатно – не оставлять же ее, коли людям платить нечем! – но сам факт несправедливости в оценке его труда Середина обижал, и преизрядно.

– Мавка, мавка, – кивнул Захар. – Разве ж ее с кем перепутаешь? Тихая да ласковая, и в воде не отражается.

– Ты ее видел?

– Сам не узрел, повезло. Но из селения нашего многие встречали… – Он тяжело вздохнул. – В ручье она поселилась, аккурат перед болотом, за коим лес добрый. Ягодники в лесу богатые, дичь, схроны наши, орешник. А по эту сторону токмо бор сухой сосновый. Оттого часто народ за болото ходит. От она и подлавливает, коли парень али мужик один окажется…

– Не боишься про схроны незнакомцу рассказывать? – перебил мужика Олег.

– А чего бояться? – усмехнулся бородач. – Толку тебе от сего знания, коли троп через вязь не ведаешь? Мавка же по сю сторону. Людей караулит, не комаров.

– Что-то больно хищная она у вас, коли не преувеличиваешь, – покачал головой Середин.

– Знамо дело, хищная, – согласился Захар, чуть помолчал и признался: – Томила это, дочка булгаковская. Уродилась не красавицей. Дурнушкой, в общем. А мавки, известно дело, пригожи да ладны, глаз не отвести. На парня запала Томила, красна молодца, на Буню с крайнего двора. Гоголем по селению выступал, всякая норовила на глаз ему попасться. А как он другую пред Белесом женой назвал, Томила тем же вечером пойди и утопись. Чтобы красоту взамен души своей обрести. А как мавкой перекинулась, ко двору новому пошла. Девяти дней с молодухой своей Буня не прожил – заворожила его мавка. С собой увела, да и утопила в омуте у болота. Как всплыл – так и поняли. Но про мавку Томилу тогда еще не догадался никто. Парней пять извела, пока слухи пошли о девке неведомой, что на краю болота появляется. Никакого сладу, парням и мужикам совсем проходу не дает. Хоть и знаем ныне про Томилу, а всё едино, не каждый пред девкой красной устоит, коли доступной покажется. Опять же не завсегда на болоте она сидит. То в лесу Завязьевском пройдется, мужика одинокого сманит, то окрест деревни прогуляется, то на покосах явится.

– Да, мавки морок наводить умеют, – согласился ведун. – И знаешь, что тварь опасная, а всё едино за ней тянешься. Думаешь – поцеловать только, прикоснуться, рядом посидеть. И заметить не успеешь, как силы высосет, а то и в яму бездонную сам за ней влезешь.

– То верно. У меня один из сыновей, мыслю, по вине ее сгинул. Сосед мой, мужик степенный, с гати за ней метнулся, да так и не вытащили. Кузнец наш, Беляй, тоже через нее пропал. Детей трое осталось, жена, хозяйство без присмотра. Старшему там четырнадцать годов всего, прочие и того меньше. Куда им ремесло такое поднять? Оттого ныне и пришлось нам до Ельца обоз снаряжать. Свого мастера нет, а косы править надобно, топоры наладить, кольца для бочек новых и колес справить, пилы развести, упряжь заклепать, подковы к зиме набить…