Страница 26 из 33
— Почему? — спрашиваю я.
— Такой уж он. Бесполезно его спрашивать почему. Я знаю, потому что я пытался. Это все равно что спрашивать природу о ней самой. Почему огонь горячий? Почему глаза видят, а не слышат? Почему есть рождение и смерть? Вещи просто таковы как они есть. Но поскольку Кришна предложил Индре дар, тот мудро решил воспользоваться ситуацией. Он попросил Кришну убить неуязвимого Махишу.
Так перед Кришной возникла интересная проблема. Как я уже говорил, он был в сущности, тем же, что и Шива, и ему было непросто забрать дар, который он сам по своей воле дал. Но Кришна выходит за рамки всех пар противоположностей и всех парадоксов. Он решил явиться перед Махишей в образе прекрасной богини. Она была столь восхитительна, что тот сразу же забыл обо всех небесных нимфах и бросился к ней. Но она — а на самом деле он, если только бога можно отнести к определенному полу, — танцуя, бежала от него по райскому лесу, покачивая бедрами, развевая вуали и разбрасывая их по неведомым тропинкам, чтобы Махиша не потерял ее, но и не мог до нее дотянуться. Махиша был вне себя от страсти. А ты знаешь, что происходит, когда твой ум полностью зациклен на какой-то одной личности. Ты становишься таким, как она. Кришна говорил мне, что таким образом даже демоны могут просветиться и открыть себе его. Они так его ненавидят, что могут думать только о нем.
Я выдавливаю улыбку:
— Значит, это нормально, что я его ненавижу.
— Да. Противоположность любви — это не ненависть. Это безразличие. Вот почему так мало людей находят Бога. Они ходят в церковь, говорят о нем... Они даже могут стать проповедниками и стараться обращать людей в веру. Но в своих сердцах, если только они будут честны с собой, они безразличны к нему, потому что не могут его видеть. Бог — слишком абстрактное понятие для людей. Бог — это слово без значения. Если бы Иисус пришел сейчас, те, кто его ждет, не увидели бы в его словах никакого смысла. Они бы первыми снова убили его.
— Ты когда-нибудь встречался с Иисусом? — спрашиваю я.
— Нет. А ты?
— Нет. Но я слышала о нем, когда он еще был жив.
Якша с трудом вдыхает:
— Я даже не знаю, смог ли бы Иисус сейчас меня исцелить.
— Даже если бы мог, ты все равно не стал бы его просить.
— Это правда. Но позволь мне продолжить. В облике прекрасной богини бог уже не был для Махиши чем-то слишком абстрактным. Поскольку она танцевала, он, в свою очередь, начал танцевать. Он точно копировал ее движения. Он делал это спонтанно, по своей собственной воле, ни на секунду не представляя, что он в опасности. Он не ведал страха, потому что знал, что его нельзя убить. Но парадокс дарованных ему благ был сам и решением парадокса. Он просил два дара, а не один. Но какой из них был сильнее? Первый, потому что он просил его сначала? Или второй, потому что он просил его потом? Или ни один из них не был сильнее другого? Может быть, они могли отменить друг друга.
Богиня танцевала перед Махишей в очень хитроумной манере и так быстро, что это было почти неуловимо для глаз, затем она начала поводить рукой близко от макушки своей головы. Она сделала это несколько раз и каждый раз при этом немного замедляла движения. Потом, наконец, она коснулась головы, и Махиша, поскольку он был всецело поглощен ею, сделал то же самое.
— И в это мгновение он был убит, — говорю я. История мне понравилась, но я не понимаю, с какой целью она была рассказана.
— Да, — говорит Якша. — Непобедимый демон был уничтожен, а небеса и земля — спасены.
— Я понимаю мораль этой истории, но не понимаю ее практического смысла. Кришна не мог рассказать ее тебе для передачи мне. Она мне не поможет. Я могу околдовать Эдди только одним — показать ему порнофильм с жестоким убийством. Этого парня не интересует мое тело, а если и заинтересует, то только в виде трупа.
— Это неправда. Он очень заинтересован в том, что внутри твоего тела.
Я киваю:
— Он хочет моей крови.
— Конечно. После моей твоя кровь — самая мощная субстанция на земле. Он догадался, что мы с тобой в течение столетий развивались разными путями. Ему нужны твои уникальные способности, а он может их получить, только введя твою кровь в свой организм. Поэтому, я думаю, когда он увидит тебя в следующий раз, он не станет тебя просто убивать.
— Когда мы встретились первый раз, у него была возможность меня убить, но он этого не сделал.
— Тогда ты сама видишь: то, что я сказал, — правда.
Я говорю эмоционально, потому что весь этот разговор никак не облегчает моих мук. Рей мертв, и мой старый наставник умирает, а бог откликается на молитву только через пять тысяч лет. Я чувствую, что это я плыву по ледяной лагуне и с черного неба мне нашептывают какую-то чепуху. Я знаю, что при следующей встрече Эдди меня убьет. Он будет медленно сдирать мою плоть, и я знаю, что, когда я буду кричать от боли, Кришна не откликнется на мои мольбы о помощи. Сколько раз Якша взывал к Кришне, чтобы он спас его, когда Эдди все глубже загонял стальные клинья в его разорванное тело? Я задаю этот вопрос Якше, но он снова уставился на океан.
— Вера — это таинственная вещь, — говорит он. — На вид она кажется безрассудством — как можно так беспредельно верить в то, о чем ты не знаешь, что это правда. Но думаю, у большинства людей эта вера исчезает, когда смерть стоит у порога. Посмотри на мертвого иудея, или мертвого христианина, или мертвого индуиста, или мертвого буддиста — они все выглядят одинаково. И пахнут одинаково, со временем. Поэтому я думаю, что настоящая вера — это дар. Ты не можешь решить, иметь ее или не иметь. Бог либо дает тебе ее, либо не дает. Когда я был заперт в этом фургоне последние несколько недель, я не молил Кришну спасти меня. Я молил, чтобы он дал мне веру в него. Потом я осознал, что для меня все свершилось. Я увидел, что у меня уже есть вера.
— Я не понимаю, — говорю я.
Якша снова смотрит на меня. Он поднимает руку и касается моей щеки, где красная слеза оставила трагическое пятно. Но, ощутив мою кровь, он улыбается — он, который испытал невыносимую мучительную боль. Как он еще может улыбаться, недоумеваю я. От него исходит свет, хоть он и стал развалиной, и я понимаю, что он — как море, которое он так любит, в мире с омывающими его волнами. Действительно, мы превращаемся в то, что любим или ненавидим. Хотелось бы мне до сих пор его ненавидеть, чтобы хоть отчасти разделить с ним его умиротворение. Со всеми своими утратами я боюсь относиться к нему с любовью.
Но я лгу даже себе самой. Я люблю его так же сильно, как Кришну. Он все еще мой демон, мой любовник, мой чародей. Я опускаю голову, чтобы он мог погладить мои волосы. Его прикосновение не убивает меня, а немного успокаивает.
— Я имею в виду, — говорит он, — что я знал, что ты придешь. Я знал, что ты избавишь меня от мучений. И, как видишь, ты это сделала. Точно так же, когда он вонзал в меня длинные иглы, на моих глазах перекачивал себе мою кровь, смеялся и говорил, что теперь владеет миром, — я знал, что, найдя меня и услышав рассказанную Кришной историю, ты его уничтожишь. Ты спасешь мир и исполнишь за меня мою клятву. У меня есть эта вера, Сита. Бог дал мне ее. Пожалуйста, верь в это, как я верю в тебя.
Я вся взбудоражена. Это я-то, холодный вампир. Я дрожу перед ним, как маленькая заблудившаяся девочка. Я была юной, когда давным-давно встретилась с ним, и с тех пор так и не повзрослела. По крайней мере, не повзрослела так, как, наверное, хотелось бы Кришне. Я знаю, что теряю Якшу и что он попросит меня его убить, и эта мысль приводит меня в отчаяние.
— Я не знаю, что означает эта история, — шепчу я. — Ты можешь мне объяснить?
— Нет. Я тоже не знаю, что она означает.
Я поднимаю голову:
— Тогда мы прокляты!
Он нежно забирает полную ладонь моих длинных волос.
— Так в прошлом многие о нас говорили. Но сегодня ты заставишь их раскаяться, потому что станешь их спасителем. Найди его, Сита, околдуй его. Той ночью, когда я пришел, чтобы сделать тебя тем, чем ты стала, я был столь же силен, как он сейчас. Но я тогда вернулся в деревню не по доброй воле. Просто ты околдовала меня — да, уже тогда, — а ведь я был таким же порочным чудовищем, как Эдди.