Черная кровь

Он поднимает нож и показывает его напарнику, как будто это ключ к сокровищнице. По его мнению, так оно и есть. Теперь, когда я определенно преступница, он может делать со мной все что хочет — ведь никто не снимает на видео. Неудивительно, что люди в этом районе время от времени устраивают бунты.

— Так-так, посмотри-ка, что у нас тут есть! — вскрикивает Гэри. — Билл, когда ты последний раз видел такой нож у студентки колледжа? — Он похлопывает меня по плечу плоскостью лезвия. — Кто дал его тебе, дорогуша? Твой сводник?

— На самом деле, — отвечаю я, — я вытащила его из тела одного французского аристократа, которой имел наглость дотронуться до моей задницы без моего разрешения. — Я медленно поворачиваюсь и ловлю его взгляд. — Как ты.

Полицейский Билл забирает нож у полицейского Гэри, который пытается мериться со мной взглядами. С большим успехом он мог бы это делать с идущим на него поездом. Я аккуратно запускаю в свой взгляд немножко жара и с удовольствием вижу, как Гэри начинает сильно потеть. Он все еще держит пистолет, но ему трудно держать его ровно.

— Ты арестована, — мямлит он.

— По какому обвинению?

Он сглатывает:

— Ношение спрятанного оружия.

Я на секунду оставляю Гэри и перевожу взгляд на Билли:

— Ты тоже меня арестовываешь?

Он в сомнении:

— Зачем тебе нужен такой нож?

— Для самозащиты, — отвечаю я.

Билл смотрит на Гэри:

— Отпусти ее. Если бы я жил здесь, тоже ходил бы с ножом.

— Ты что, забыл, что это та самая девушка, на которую мы наткнулись у Колизея? — раздраженно спрашивает Гэри. — Она была там в ночь убийств. Теперь она здесь, у сожженного склада. — Свободной рукой он достает наручники. — Пожалуйста, вытяни руки.

Я вытягиваю:

— Если уж ты сказал «пожалуйста».

Гэри убирает пистолет в кобуру и защелкивает наручники. Он снова хватает меня за руку и тащит к патрульной машине.

— У тебя есть право хранить молчание. Если ты предпочтешь отказаться от этого права, то все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. У тебя есть право на присутствие адвоката, либо нанятого, либо назначенного...

— Одну секунду, — прерываю я Гэри, когда он нагибает мне голову, заталкивая на заднее сиденье.

— В чем дело? — рычит Гэри.

Я поворачиваю голову к Биллу и ловлю его взгляд:

— Я хочу, чтобы Билли сел и поспал.

— А? — говорит Гэри. Но Билл не говорит ничего. Излишнее пристрастие к пончикам сделало его легкой наживой. Он уже под моими чарами. Я продолжаю сверлить его взглядом.

— Я хочу, чтобы Билл сел и уснул, — говорю я. — Усни и забудь, Билл. Ты никогда со мной не встречался. Ты не знаешь, что случилось с Гэри. Он просто исчез этой ночью. Это не твоя вина.

Билл садится, закрывает глаза, как маленький мальчик, которого только что уложила его мама, и засыпает. Он храпит, и это поражает его напарника, который снова хватается за пистолет и целится в меня. Бедный Гэри. Я знаю, что не гожусь на роль героя в борьбе с преступностью, но все же не надо было бы выпускать его из полицейской академии с настоящим оружием и боеприпасами.

— Что ты с ним сделала? — требовательно спрашивает он.

Я пожимаю плечами:

— А что я могу сделать? Я в наручниках. — Чтобы продемонстрировать свою беспомощность, я поднимаю руки на уровень его глаз. Потом, хитро улыбаюсь, рву наручники. Я напрягаю кисти, и остатки металлических основ падают на бетон, как мелочь из порванного кармана. — Знаешь, что сделал тот французский аристократ перед тем, как я перерезала ему горло его собственным ножом?

Ошеломленный, Гэри делает шаг назад:

— Не двигайся. Я буду стрелять.

Я делаю шаг к нему:

— Он сказал: «Сделаешь еще шаг, и я тебя убью». Конечно, у него не было твоего преимущества. У него не было пистолета. На самом деле, в те времена их вообще не было. — Я делаю паузу, и мои глаза, должно быть, кажутся ему просто огромными. Они больше лун, горевших над первобытными вулканами. — Знаешь, что он сказал, когда я пальцем схватила его за горло?

Гэри весь трясется и взводит курок.

— Ты — исчадье зла, — шепчет он.

— Близко. — Я выбрасываю ногу и выбиваю у него из руки пистолет. Он в испуге видит, как тот отскакивает от дороги. Я продолжаю сладким голосом: — Он сказал: «Ты ведьма». Понимаешь, тогда верили в ведьм. — Я медленно приближаюсь, хватаю мою смертельно побледневшую жертву за ворот и притягиваю к себе: — Ты веришь в ведьм, Гэри?

Он охвачен страхом и весь дрожит.

— Нет, — бормочет он.

Я усмехаюсь и лижу его горло:

— А в вампиров ты веришь?

Невероятно, но он начинает плакать.

— Нет.

— Ну-ну, — говорю я, поглаживая его по голове. — Ты ведь веришь во что-то страшное, иначе ты бы не был так расстроен. Скажи мне, что я за чудовище, по-твоему?

— Пожалуйста, отпусти меня.

Я грустно качаю головой:

— Боюсь, я не могу этого сделать, хоть ты и сказал «пожалуйста». Твои коллеги-полицейские совсем рядом, за углом соседнего здания. Если я тебя отпущу, ты побежишь к ним и скажешь, что я проститутка, которая прячет на себе оружие. Кстати, не очень-то лестно было услышать, что ты назвал меня проституткой. Никто и никогда не платил мне за секс, по крайней мере, деньгами. — Я слегка сдавливаю ему горло. — А вот своей кровью они мне платили.

У него рекой текут слезы:

— О боже.

Я киваю:

— Давай, молись Богу. Ты можешь удивиться, но я с ним однажды встречалась. Может, он и не одобрил бы истязания, которому я тебя подвергну, но, поскольку он позволил мне жить, то, должно быть, знал, что я когда-нибудь тебя встречу и убью. Впрочем, поскольку он убил моего любимого, мне, пожалуй, все равно, что он может подумать.

Я скребу Гэри ногтем большого пальца, и у него на коже появляется кровь. Красная жидкость стекает на его чистый накрахмаленный воротник чертой какого-то злого граффити. Я тянусь к его шее и открываю рот.

— Мне это понравится, — бормочу я.

Он закрывает глаза и кричит:

— У меня есть подруга!

Я делаю паузу.

— Гэри, — говорю я терпеливо. — Надо говорить «У меня жена и двое детей». К таким мольбам я иногда прислушиваюсь. А иногда нет. У того французского аристократа было десять детей, но поскольку у него одновременно было три жены, то я не была склонна к снисхождению. — Его кровь вкусна, особенно после тяжелого дня и тяжелой ночи, но что-то меня сдерживает.

— Как долго ты знаком с этой девушкой? — спрашиваю я.

— Шесть месяцев.

— Ты ее любишь?

— Да.

— Как ее зовут?

Он открыл глаза и уставился на меня:

— Лори.

Я улыбаюсь:

— А она верит в вампиров?

— Лори верит во все.

Я не могу удержаться от смеха:

— Ну и парочка из вас получится! Слушай, Гэри, этой ночью тебе крупно повезло. Я попью твоей крови, пока ты не отключишься, но обещаю, что ты не умрешь. Как тебе такой вариант?

Он не то чтобы совсем успокоился. Думаю, ему в жизни делали предложения и получше.

— Ты действительно вампир? — спрашивает он.

— Да. Но не говори об этом другим копам. Ты потеряешь работу — а может быть, и подружку. Просто скажи, что недоглядел, и какой-то бродяга украл твою машину. Это я и собираюсь сделать, когда ты вырубишься. Поверь, мне она очень нужна. — Я немного сжимаю его, просто чтобы напомнить, что я сильная. — Это по-честному?

Он начинает понимать, что у него нет выбора:

— А это будет больно?

Да, но это будет приятная боль, Гэри.

Я шире раскрываю его вены и впиваюсь жаждущими губами в его плоть. В конце концов, я страшно спешу. И только когда я пью, я осознаю, что оставлю его в живых вовсе не потому, что у него есть подружка. Впервые в жизни кровь не удовлетворяет меня. Меня отвращает и ее вкус во рту, и ее запах в ноздрях. Я не убиваю его, потому что устала от убийств — наконец-то. Перепалкой с этими копами я просто отвлекала себя. Тяжесть осознания того, что я единственная, кто может остановить Эдди, и боль утраты как острые колья пронзили мое сердце, и я не могу их вытащить. Неожиданно для себя я не могу утопить свои переживания в крови, как много раз на протяжении веков делала это с другими своими невзгодами. Я хочу быть не вампиром, а обычным человеком, который может найти утешение в объятиях такого существа, которому не приходится убивать, чтобы жить. Мой сон преследует меня, душа просит. Возвращаются красные слезы, я больше не хочу быть другой.