Элоиза и Абеляр

Приходится признать, что Абеляр предстает на страницах «Истории моих бедствий» личностью, весьма мало способной к поддержанию истинно человеческих отношений. От его особы не исходит никакого тепла, да и сам он симпатии тоже не вызывает, не найдем мы у него никакого намека на доброжелательство и благорасположение к себе подобным, никаких знаков проявления к ним внимания, если только речь не идет о его учениках (но в таком случае надо учитывать его склонность все оценивать с точки зрения личного авторитета и величия его самого как учителя). Чрезвычайно удивительным и даже почти невероятным представляется нам тот факт, что Абеляр в своей жизни встретил человека, являвшегося полнейшей противоположностью ему самому в сфере личных отношений, — Петра Достопочтенного, воплощение доброжелательства и благорасположения к людям; поразительно и то, что жизненный путь Абеляра подытожен именно Петром Достопочтенным в самом прямом смысле, потому что именно он произнес после его смерти те заветные слова отпущения грехов, что были записаны на пергаменте, каковой Элоиза и поместила на могиле супруга.

Но к моменту встречи этих двух столь разных людей Абеляр уже многое пережил и в нем произошли большие перемены, сделавшие его способным оценить по достоинству доброжелательство Петра Достопочтенного и почувствовать, насколько велико и насколько благотворно его воздействие на других, что, разумеется, было еще совершенно невозможно в тот период после Суассонского собора, когда Петр Достопочтенный написал ему письмо, так и оставшееся тогда без ответа. Абеляру потребовалось пройти через тяжкие испытания, чтобы перемены, происшедшие в нем, привели его к утвердительному ответу на вопрос Петра Достопочтенного и к согласию принять приглашение поселиться в Клюни, а также примирили его с людьми и с самим собой, к чему и призывал его Петр Достопочтенный.

Это примирение было со стороны Абеляра скрытым признанием властной силы и могущества, которыми наделен человек и о которых он ведать не ведал, несмотря на все свои познания. В поисках истины он порывал со своим временем, допускавшим существование и действенность двух инструментов познания: разума и любви, — Абеляр признавал один только разум в качестве орудия и способа познания.

Оказался бы сам Абеляр доволен теми результатами, к которым со временем привел его метод познания, усиленный и развитый возвращением к жизни аристотелевских идей и под воздействием арабской философии? В век торжествующего интеллектуализма епископ Жак Боссюэ, стремившийся поддержать и укрепить свою веру перед лицом разума, допускавшегося, а вернее, признававшегося в качестве единственного инструмента познания, был вынужден заявить: «Я ничего не знаю всем моим сердцем». Абеляр — как бы вопреки подобной формулировке — примирился не только с Бернаром Клервоским, но и со всей Сен-Викторской школой; действительно, мы находим у Ришара Сен-Викторского формулировку прямо противоположную, произнесенную явно умышленно: «Я ищу всем моим сердцем». Что касается Абеляра, то он, вероятно, довольствовался тем, что сказал: «Я занят непрестанным поиском». Такова суть его собственного метода познания, который он именует «постоянным дознанием»; тяжкие испытания, выпавшие на долю Абеляра, заставили его «претерпеть некую эволюцию», то есть занять позицию, близкую к формулировке Ришара Сен-Викторского. И те же испытания привели Абеляра к преодолению самого себя, привели к истинной любви.

К тому же можно смело утверждать, что эволюция Абеляра, та самая эволюция, что постепенно превращала интеллектуала в человека, в мужчину, эта эволюция началась с появлением в его жизни Элоизы. Именно благодаря ей Абеляр, намеревавшийся просто удовлетворить с ней свои инстинкты, испытал истинную любовь; именно благодаря ей и через нее тот мир материальности, мир реальности и вещественности, столь презираемый этим интеллектуалом прежде, превратился для него в мир конкретной действительности. И мы здесь не только намекаем на краткие мгновения удовлетворенных любовных желаний! Дважды Элоиза сумела заставить Абеляра признать себя как личность, принудив его к неожиданному для него самого преодолению себя; дважды заставила она его слушать слова любви, хотя и звучавшие на двух различных языках — языке страсти и языке преображенной любви.

Весьма примечательным представляется нам то, что после «их совместного» пострига Абеляр вновь становится прежним Абеляром, причем даже «более Абеляром», чем когда-либо ранее. На протяжении довольно длительного периода его жизни Элоиза буквально исчезает из нее — его заботили тогда только собственные невзгоды и бедствия, соперничество с прежними соучениками и те бури, что он сеял и вызывал повсюду на своем пути, где только ни появлялся: в Сен-Дени, в монастыре Святого Гильдазия и в иных местах; и вновь им двигали лишь его честолюбивые помыслы и стремления, его злопамятность, вновь им принимались в расчет только собственные труды, собственные успехи и неудачи. Он стал очень одиноким человеком, а соответственно неизбежно стал и интеллектуалом, наглухо изолированным от мира собственным к нему отношением. И понадобилось случиться ужасному: понадобилось, чтобы Элоиза была изгнана, выброшена из своего монастыря, и тогда взволнованный Абеляр откликнулся на эту невзгоду и подарил изгнаннице Параклет.

Но сей поступок, как бы ни был он благороден, продолжает казаться в определенном смысле недостаточным, и Элоиза была совершенно права, издав возмущенный вопль, положивший начало любовной переписке. Каковы бы ни были отношения героев этой истории между собой, каково бы ни было их положение в глазах общества, Элоиза в создавшихся тогда условиях сыграла свою роль настоящей женщины в полной мере и до конца — она заставила Абеляра отвести ей достойное место даже в его трудах философа и проповедника, она, именно она заставила его стать членом монашеского ордена и духовным отцом для многих, властителем дум в духовной сфере.

Элоиза привела Абеляра туда, куда он сам никогда бы не пришел, потому что был на это неспособен; и последовательные шаги по преодолению себя, которые принуждала его делать преображенная любовь, завершились его окончательным преображением. Можно утверждать, что все творения Абеляра, начиная с любовной переписки, в каком-то смысле являются и творениями Элоизы, даже если речь идет о комментарии к «Посланию к римлянам» или к первой главе Книги Бытия. Чем и кем был бы Абеляр без Элоизы? Первым интеллектуалом? Чистых интеллектуалов в его время не существовало, ибо в XII веке люди не верили в «бескорыстную», «беспристрастную» науку; тогда интересовались лишь тем, что могло каким-то образом изменить условия существования человека либо в «практической» жизни, либо — и прежде всего — в жизни внутренней, духовной. Эпоха Абеляра являлась в большей мере «эпохой технической», чем «эпохой научной», и всякая умственная, интеллектуальная деятельность была направлена на достижение духовного развития, и напрасно было бы искать в те времена «искусство для искусства» или «науку ради науки». Впрочем, и в наши дни звание «чистого интеллектуала» представляется весьма незавидным; а титул «отца схоластики», которого удостоился Абеляр, в общем-то в наших глазах тоже лишен какой бы то ни было притягательности. В действительности если имя Абеляра известно и в наши дни, то происходит это только благодаря тому, что он оказался героем любовной истории, не знавшей себе равных; именно эта история предает его жизни истинную ценность в наших глазах. Говоря иными словами, величие Абеляра для нас заключается в Элоизе: именно она и прославила его.

БИБЛИОГРАФИЯ

Oeuvres d’Abélard / Patrologie Latine de Migne (PL). Tome 178.

Charrier Gh. Héloise dans l’histoire et dans la légende. Paris, 1933.

Cousin V.Ouvrages inédits d’Abélard. Paris, 1836

Gibon E. Héloise et Abélard. Paris, 1938.

Grŭard О.Lettres complètes d’Abélard et Héloise. Paris, 1869.