Элоиза и Абеляр

Первые шаги Параклета были очень неуверенными, и можно смело утверждать, что в самом начале жизнь монастыря была бедна и полна лишений, чему свидетелем стал сам Абеляр. Монахини нашли там, вероятно, только лишь хижины из тростника, сооруженные учениками Абеляра, а также возведенную ими часовенку; возможно, эта часовенка стояла на том же самом месте, где сегодня находится часовня, отмечающая предположительное захоронение останков Абеляра и Элоизы. Картулярий Параклета, сохранившийся до нашего времени, свидетельствует о том, что имущество монастыря постепенно неуклонно увеличивалось. В 1134 году епископ Меленский Манассес выделил несколько десятин в его диоцезе, на «облегчение, хотя бы частичное, крайней нищеты бедных служительниц Христа, благочестиво служащих ему в Параклете». Позднее, в 1140 году, как явствует из картулярия, монастырь был в больших долгах; однако уже 1 ноября 1147 года, когда папский легат в Шалоне от имени папы Евгения III подтвердил права Параклета на его имущество, он зачитал весьма внушительный список; как свойственно той эпохе, речь шла о множестве разнообразных привилегий монастыря: это право пользования лесами Куживо, Пуи, Марсильи и Шармуа, состоявшее не только в возможности пасти там стада, но и в возможности брать лес, необходимый для строительства; право получать пять су в качестве уплаты за пользование мостом в Бодемане; два сетье (то есть площадь, которую можно засеять двумя сетье зерна) во владениях Готье де Курсемена; двенадцать денье из чинша (поземельного оброка), выплачиваемого за пастбища Тьерри Гоэреля; один мюи овса и двадцать куриц, что жертвует Маргарита, виконтесса де Мароль и прочее. Имелись и более существенные пожертвования: мельница, дом, виноградники и луга, обрабатываемые поля, составлявшие довольно обширные владения.

Покровители монахинь из Параклета были люди очень и очень влиятельные, например сам граф Шампани Тибо даровал им ежегодно по одному мюи пшеницы, рыбу со своих рыбных промыслов около мельниц у Пон-сюр-Сен, а также шестнадцать сетье, засевавшихся злаками, около Мулен-де-л’Этан. Множество мелких владетельных сеньоров-рыцарей поспособствовали обогащению и процветанию монастыря своими пожертвованиями подобно некоему Арпену из Мери-сюр-Сен и неким Феликсу или Эмэ, а также тем безымянным, которых просто обозначили под понятием «множество» без дальнейших пояснений; многие простолюдины подобно жене Пайена-седельщика пожертвовали монастырю свое имущество: дом в Провене и три су поземельного оброка в Лизине. Похоже, что монахиням из Параклета благоволили, так сказать, и церковники: среди даров, ими полученных, есть, к примеру, дар архиепископа Сансского Генриха (у которого было весьма примечательное прозвище «Sanglier», каковое можно перевести, как «кабан», «нелюдим», «бирюк»), так вот, он даровал Параклету свою десятину в Лизине и часть десятины в Кюшармуа; архиепископ Труаский Аттон даровал сестрам во Христе половину своей десятины в Сент-Обене, а также половину свечей в день Сретения Господня (2 февраля); следуя примеру этих иерархов Церкви, многие священнослужители делали пожертвования монастырю, их имена значатся в списке донаторов: среди них Гондри из Тренеля, пожертвовавший участок, унаследованный от отца, а также священник из Периньи-ла-Роз по имени Пьер, пожертвовавший дом и виноградник.

Некоторыми приобретениями или пожертвованиями Параклет был обязан женщинам, принявшим в нем постриг. Так, некий Талон и его жена Аделаида подарили Параклету половину мельницы в Кревкере и виноградники, а также поземельный налог в размере сорока су, собранный то ли в Провене, то ли в Лизине; произошло это в 1133 году, когда Гермелина, сестра Аделаиды, дала в Параклете монашеский обет; очевидно, что монастырь начал пополняться монахинями за счет местных женщин; еще одну десятину даровали Параклету рыцарь Рауль Жельяк и его жена Элизабет, когда монашеское покрывало надела на себя одна из их племянниц.

Все вышеизложенное свидетельствует о том, что Элоиза управляла монастырем превосходно; она была аббатисой бдительной, предусмотрительной и прозорливой, неустанно заботилась о благе и доброй славе своего монастыря, и вскоре этот монастырь, основанный в столь неблагоприятных условиях (ведь монахинями в нем стали те, кто был изгнан из своей прежней обители), стал пользоваться всеобщим уважением и милостями высокопоставленных особ. Сам король Людовик VI облагодетельствовал Параклет своими дарами. Не следует упрекать Абеляра в преувеличении, когда он описывает быстрый подъем Параклета.

«Господь соблаговолил даровать нашей дорогой сестре, возглавлявшей сообщество сестер, свою милость, способствовавшую тому, что она обрела благорасположение всех. Епископы любили ее как дочь, аббаты — как сестру, миряне — как свою мать; все равно восхищались ее благочестием, ее мудростью, ее несравненным терпением и ее мягкостью. Чем реже она показывалась на люди, уединившись в своей келье, чтобы погрузиться в размышления и молитвы, с тем большим пылом все жаждали видеть ее и выслушивать ее наставления».

Упоминание о том, что «все жаждали видеть ее и выслушивать ее наставления» означает, что в Параклете в ту эпоху, как и во всяком монастыре, принимали посетителей; это могли быть бедняки-просители, паломники или бродяги, — встречать их должна была монахиня-привратница, она же распределяла среди них милостыню, однако ноги мыть им приходили аббатиса или другие сестры; посещали монастырь и местные жители, а также время от времени наезжали туда священнослужители и иерархи Церкви.

Однажды весь монастырь пришел в большое волнение: сам Бернар Клервоский известил аббатису о своем скором приезде. Он был там принят не как простой смертный, а как «ангел небесный»; он, несомненно, провел в монастыре целый день, к великой радости монахинь, жаждавших услышать его поучения. Вероятно, одна деталь сильно поразила Бернара: не без удивления он услышал, как монахини Параклета читали «Отче наш»: вместо того, чтобы говорить «хлеб наш насущный дай нам на сей день», в Параклете произносили: «хлеб наш сверхсущий дай нам сегодня». Изумленный таким выражением Бернар расспросил аббатису, почему они говорят не так, как принято, и Элоиза, несомненно, должна была сказать ему в ответ, что подобная формулировка усвоена ими от Абеляра. Бернар, казалось, удовольствовался таким ответом и дальнейших последствий этот вопрос вроде бы не повлек.

Но некоторое время спустя Абеляр сам посетил монастырь, и Элоиза ему конфиденциально сообщила, что аббат Клерво, как ей показалось, был удивлен тем, что монахини Параклета нарушают общепринятую традицию. Абеляр тотчас же взялся за перо. Тон письма, адресованного Абеляром Бернару Клервоскому, был, как это ни странно, довольно резок. Впрочем, начиналось письмо достаточно почтительно: «Подумав, что сей обычай происходит от меня, вы могли счесть меня зачинщиком некоего новшества; и я решил написать вам и разъяснить мои доводы на сей счет, будучи крайне раздосадован на себя за то, что вопреки своей воле хоть чем-то задел и обидел вас, и пенял бы себе из-за вас более, чем из-за кого бы то ни было», но далее тон послания меняется. Абеляр указывает на источник, откуда он почерпнул это выражение, а также приводит и аргумент в пользу этого новшества. Он указывает на то, что святой Григорий Великий, Григорий VII, подчеркивал, что Господь сказал: «Я есмь истина», а не: «Я есмь обычай». Затем, все более распаляясь, Абеляр не без горячности принялся упрекать аббата Клерво в том, что тот и сам в каком-то смысле является новатором: «Вы тоже вопреки обычаю, бытующему как среди клириков, так и среди монахов, издавна и по сей день стали проводить богослужения у вас в монастыре по-новому, в соответствии с новыми положениями, и вы из-за этого не считаете себя виновным, преступником… Если говорить о том, какие обычаи вы нарушили, то позвольте напомнить вам, что вы пренебрегли теми гимнами, что принято исполнять при богослужениях, и ввели такие, коих мы прежде никогда не слышали и каковые были неведомы почти во всех церквях… Поразительная вещь: тогда как вы посвятили все ваши молельни памяти Богоматери, вы, однако же, не отмечаете в них торжественными службами ни один из ее праздников и ни один из дней иных святых. Вы почти исключили из вашей практики столь почитаемый обычай проводить торжественные процессии. Вы не только продолжаете петь „аллилуйя“ во время службы в первое из трех воскресений до Великого поста вопреки обычаю, бытующему в лоне Церкви, но в вашем монастыре „аллилуйя“ поют и в дни Великого поста!»