Изольда Великолепная

Зато собачек в Замке поубавилось. А веера заработали вдвое быстрей.

Необходимость жениться, с каждым годом все более острая, ввергала Кайя в состояние, весьма близкое к панике.

И вот у него появилась жена. Вот только не та жена, на которую он рассчитывал: письмо лорда-канцлера было сухо, подробно и правдиво.

Его жена, леди Дохерти – девица неподобающего вида неизвестного происхождения, однако явно не имеющая ни капли благородной крови? Вздорная? С грубыми манерами?

За что, ушедшие Боги?

Кайя трижды перечитал письмо, а заучив почти наизусть, швырнул в костер.

Злость – хороший кнут. И Чаячье крыло, державшееся бодро за стеною скал, раскрыло-таки ворота. Замолчали пушки, обессилев без пороха, и псы войны получили законные три дня свободы. Им было что взять в подвалах мятежного замка.

Кайя же не мог думать о деле. Он уговаривал себя, что найдет способ отправить девицу домой, где бы этот дом ни находился, а сам сделает то, что следовало сделать давно – женится на леди Лоу.

Она хотя бы без собачки, веера и разговаривать способна.

На переправе Кайя все-таки не выдержал. Уж больно медленно двигалась махина армии, обремененная орудиями, ранеными и обозами. Некогда стройное войско растянулось змеей от самого Чаячьего крыла до полноводной Виташи. И передав командование, Кайя сделал то, чего никогда не делал – передал командование. Тан Кавдорский был надежным человеком, но… беспокойство не отпускало. А по мере приближения к замку прибавлялось и злости. И увидев Урфина с двумя девицами, одна из которых – Кайя понял это сразу и вдруг – и являлась новой леди Дохерти, Кайя не сдержался.

Раньше он не позволял себе кричать на людей. А тут позволил, в глубине души надеясь, что девица упадет в обморок. Она же носик сморщила так презрительно, и явно собиралась ответить.

Никто никогда не смел возражать Кайя Дохерти, когда тот изволил гневаться.

Его жена – такая, как описал лорд-канцлер. И совсем другая.

Маленькая. Взъерошенная. И отчаянно храбрая.

Она прокралась в комнату, подслушивала и призналась в этом, ничуть не смутившись. Она сидела в его кресле, кутаясь в меховое одеяло, и не жаловалась, что оно пахнет пылью. Ела рыбу руками, жмурилась от удовольствия и облизывала пальцы, не забывая делиться с котом. И разговаривала она, глядя в глаза. Это тоже было странно. Как само предложение расторгнуть договор лишь потому, что она ему неприятна. Когда и кто об этом думал? Или о том, что ему может быть больно?

Нелепая мысль, если разобраться.

– И что нам с нею делать? – спросил Кайя кота, вернувшись к себе.

Кот зевнул и повернулся к двери, предупреждая, что поздние гости не иссякли. И в дверь постучали, а потом, не дожидаясь ответа, распахнули.

– Мир? – предложил Урфин, протягивая увесистый кувшин с запечатанным горлом.

– Мир.

Сейчас Кайя Дохерти, лорд-протектор был настроен более, чем миролюбиво.

– В таком случае, – Урфин поднял второй кувшин, – предлагаю напиться.

План был исполнен в точности.

Спала я крепко, сны видела яркие, интересные, и проснувшись, некоторое время считала звездочки на пологе кровати, пытаясь составить из них знакомую Большую Медведицу.

Или медведя.

Вокруг было тихо. И как-то прохладно, если не сказать больше. Огонь в камине догорел, но новый развести не удосужились. Ни Гленны, ни дежурной фрейлины, ни даже служанки.

Ау, люди, вы где?

Определено, где-то помимо покоев Нашей Светлости, в которых царил просто-таки неприличный покой. Открыв окно, я выглянула и убедилась, что нахожусь в том же мире и месте, в котором отправлялась ко сну. Знакомо синело море, и небо отливало свинцом, предупреждая о скорой грозе. Порывистый ветер поднимал волны, и корабли поспешно подползали к берегу, спеша укрыться в бухте.

Похоже, обо мне просто забыли.

Немного обидно, но справимся. В конце концов, Наша Светлость на диво самостоятельны, они со времен детского сада умываться и шнурки завязывать умеют.

– Надо, надо умываться по утрам и вечерам, – пропела я, открывая воду. – А нечистым трубочистам…

Вода пошла едва теплая, и настроение, до того бывшее замечательным, начало портиться.

– …стыд и срам, – я все-таки рискнула искупаться, и даже плеснула в воду лавандового масла, не столько ради аромата, сколько из желания хоть как-то скрасить этот почти экстремальный заплыв.

А между прочим, Наша Светлость – создание хрупкое, к простудам склонное.

Волосы укладывать тоже пришлось самой, хотя данному обстоятельству я скорее была рада. Да и волосы тоже. Распушились, завились этакими кучеряшечками.

Ангелочек просто!

Ну, если не слишком приглядываться.

– Эй! – когда дело дошло до одевания, я все-таки выглянула из комнаты, уже понимая, что никого не найду. Но попытаться стоило.

Тишина. И тот же погасший камин.

Корзина с фруктами – судя по потемневшему боку яблока, вчерашними. И пыль на туалетном столике. Ну хотя бы платья не сбежали, стояли в гардеробной, натянутые на манекены, аки солдаты на плацу. Черт, а ведь есть предел человеческим возможностям. Я в жизни не зашнурую на себе корсет!

И кринолин вряд ли сумею присобачить.

Ну и леший с ними.

Я прошлась, разглядывая платья и без сожаления отказываясь от очередного. Синий… желтый… зеленый… серебристый… одинаковые до тошноты. А вот это – что-то новенькое. Интересненькое. Платье пряталось в самом дальнем, самом темном углу гардеробной, и даже успело слегка запылиться.

Пыль я стряхнула и с добычей вернулась в гостиную, не к людям, так хотя бы к яблокам. Желудок настойчиво подсказывал, что время завтрака пришло, прошло и забыто, но близится время обеда, за которым Нашей Светлости не мешало бы пополнить запасы энергии в хрупком ее организме.

Но честно говоря, я начала сомневаться, что обед получится добыть. А яблоки – неплохая альтернатива. Будем считать, что у меня – разгрузочный день.

– В бою не сдается наш гордый варяг! – сказала я себе и еще платью, которое лежало на кресле.

Оно отличалось от прочих нарядов, тяжелых и вычурных, прекрасных, как старинные статуи в заброшенном парке. О, это было совершенно чудесное платье. Легчайшая ткань темно-багряного оттенка. Завышенная талия и свободная юбка, которая ниспадала мягкими складками. Узкие рукава и квадратный, довольно-таки смелый вырез.

У меня даже грудь появилась.

Как-то слишком уж появилась.

Но к платью прилагалась шаль, расшитая бабочками. И атласные туфельки. Еще бы носки шерстяные, совсем чудесно было бы. Но глянув в зеркало, я убедилась, что прелесть как хороша. И вряд ли бы испортила своей небесный образ шерстяными носками.

В любом случае, настало время выяснить, какая же такая чума отпугнула всех моих добрых – и не слишком добрых – подданных. Ну должно же быть сему объяснение!

Но яблочко я благоразумно прихватило. Мало ли…

Утро… утро было раньше.

Оно пришло, громыхая сапогами лорда-канцлера и что-то долго, занудно вещало. Голос был скрипуч и болью отдавался в висках.

Но Кайя делал вид, что слушает.

Он был хорошо воспитан и надеялся, что воспитания хватит. Было бы неудобно блевать в присутствии столь уважаемого человека. А хотелось. Крылья парика раскачивались. Вправо. Влево. Вправо. Влево. Влево… как волны за бортом.

Морская болезнь, которой Кайя прежде не страдал, проявила себя во всей красе, и Кайя подумал, что вчера действительно не следовало пить… столько пить.

Сколько?

Память отказалась выдавать конкретную цифру, может, оно и к лушчему.

Лорд-канцлер шевелил пальцами, и суставы его похрустывали премерзейше. И сюртук был яркий, желтого цвета. Нарядный. Только глаза жег.

– Позже, – сказал Кайя, когда все-таки решился разлепить губы.

– Что позже? – вполне внятно поинтересовался мормэр Кормак, похрустывая пальцами. Каждый звук вызывал приступ острейшей головной боли.

– Все позже.

К счастью, Кайя оставили в покое. И кровать приняла его, как родного. Спрятав гудящую голову под подушку, лорд-протектор крепко зажмурился. Его утешало лишь то, что Урфину сейчас не легче.