Страница 84 из 95
Невольно возникает здесь сопоставление с президентом Абхазии, который всей своей личностью — без каких-либо самых малых «отклонений» и «масок» — воплощает историческую и современную волю своего народа.
Трезвый взгляд на ход событий, начавшихся в 1991 году в Чечне, неизбежно приводит к убеждению, что перед нами — чисто политическая борьба, борьба за власть, в особенности над экономикой, а национальные и исламские идеи являются в сущности декорацией, точно так же в существующей с 1991 года «суверенной России» национальная и православная идеологии имеют чисто декоративное значение — и этот похожий на двуголовую курицу герб, и эти свечи в руках вчерашних партаппаратчиков, заявившихся в Успенский собор…
Могут возразить, что неправомерно делать обобщающие выводы исходя из одной лишь фигуры чеченского президента, — если даже и учитывать всю ее исключительную значимость для режима в Чечне. Однако какие «показатели» ни возьмешь, все они недвусмысленно говорят о том, что идея национальной суверенности и национального возрождения являет собой только декорацию. Так, например, в Чечне — как и в каждой северокавказской республике — до установления дудаевского режима издавалось за год несколько десятков книг на родном языке. В 1992–1993 годах, несмотря на так называемые «реформы», в большинстве национальных республик Северного Кавказа издание книг на родном языке либо осталось на прежнем уровне, либо даже выросло. Между тем в Чечне в 1992 году не вышло ни одной книги на родном языке, а в 1993-м всего лишь две…
Но, пожалуй, еще более впечатляюще положение с изданием газет, которые вроде бы были нужны режиму для оперативной пропаганды своих идей. Тем не менее, если в 1980-х годах на чеченском языке издавались 9 газет, то в 1992-м — 7, а в 1993 году — только 4! Но и это еще не все: резко упала периодичность выхода газет (то есть количество появляющихся за год номеров) — почти в 10 раз, а общий годовой тираж газет — аж в 15 раз! И, как ни удивительно, количество газет, издававшихся в Чечне на русском языке, напротив, росло: 15 в 1980-х годах, 22 — в 1992 году!
Дело ясное: те, кто пришел в 1991 году к власти в Чечне, занимались всякого рода политико-экономическими акциями, а родной язык, эта основа национальной культуры, им явно ни к чему. И это неоспоримый «приговор» режиму…
В связи с этим стоит еще раз процитировать книжку Вачнадзе. Он пытается толковать чеченские события как всенародную борьбу за национальную и религиозную суверенность, но он же — и это в высшей степени показательно — пишет (напомню, в 1993 году): «Хроническая безработица вынуждает сотни тысяч чеченцев отправляться на заработки в Россию и там нередко пополнять ряды криминальных и предпринимательских структур».
«Сотни тысяч» — это, надо думать, гипербола, да и едва ли суть дела в «безработице» в собственном смысле этого слова; речь должна идти о стремлении к особо крупным «заработкам». Но главное в другом: люди, вроде бы поглощенные целью создания самостоятельного государства, в то же время не желают оставаться в его пределах, хотят жить в России, а не на своей родной земле. Тысячи абхазов бежали в Россию от Грузии. А от кого бегут в Россию сотни или, вернее, десятки тысяч чеченцев?!
Но пойдем далее. Современная «суверенность» Чечни всецело подобна сегодняшней «суверенности» России, представляет собой как бы ее зеркальное отражение. Ныне абсолютно ясно, что установившийся в 1991 году в Чечне режим был внедрен наиболее влиятельными тогда российскими политиками. Правда, вскоре же выяснилось, что новая власть в Чечне не намерена быть простым орудием новой российской власти, а решила скопировать ее политику целиком и полностью и сделать Чечню такой же «суверенной», какой стала «Российская Федерация», выйдя из СССР. И уже 8 ноября 1991 года появился президентский (РФ) указ о ликвидации чеченской суверенности. Впрочем, тогда он был быстро отменен и как бы восстановлен лишь через три года — в ноябре 1994-го, когда российская власть начала войну против всецело порожденной ею самой «суверенной Чечни».
Говоря о «суверенной Чечне», я имею в виду именно и только нынешний режим, а отнюдь не чеченский народ, — так же, как я ни в коей мере не отождествляю волю русского народа с акциями сегодняшней власти в РФ. Официальные московские СМИ твердят сегодня о криминальной экономике в Чечне, но ведь и экономику РФ не определишь иначе… И война, которая началась в ноябре 1994 года, — это война «двойников», которые совершенно неизбежно должны были столкнуться на своей общей дорожке.
Постоянно говорят о борьбе за «территориальную целостность России». Конечно, это необходимая и неотменимая проблема, но речь-то идет вовсе не о целостности реальной исторической России, а о соблюдении произвольно проведенных после 1917 года и не раз резко менявшихся линиях на карте Евразии. И идея «целостности» — это, в конечном счете, также декорация, а истинный смысл войны состоит все-таки в борьбе двух однородных режимов, к тому же, повторюсь, второй из них — в Чечне — прямо и непосредственно порожден первым…
Конечно, все это требует многостороннего анализа, но, как мне представляется, из вышеизложенного ясно, что судьбы Абхазии и Чечни принципиально различны. И, всецело сочувствуя борьбе абхазов за само их бытие как народа, я не вижу оснований понимать так же цели того режима, который установился в 1991 году в Чечне.
В течение 1959–1989 гг. количество чеченцев выросло с 419 тысяч до 957 тысяч человек — то есть почти на 130 процентов, а количество абхазов за те же годы выросло всего на 61 процент; кроме того, в 1989 году доля абхазов в населении Абхазской АССР составляла только около 18 процентов, а доля вайнахов в Чечено-Ингушской АССР — более 70 процентов.
Тяжелейшие испытания чеченского народа в 1944–1957 годах, конечно, невозможно забыть, но едва ли основательны утверждения о подавлении чеченского народа в течение последних десятилетий. Президент Чечни не раз заявлял, что если бы не было распада СССР, вообще не возник бы самый вопрос о чеченской «суверенности». И в этом он совершенно прав. Ибо, как уже сказано, суверенность — это только декорация для борьбы политических и экономических соперников-двойников.
И действительно, разрешение нынешней коллизии, приведшей к вызывающей боль и отчаяние гибели тысяч людей и тяжким разрушениям, возможно только при решительном преобразовании политических и навязанных политиками экономических порядков (впрочем, правильнее сказать — беспорядков) и в Чечне, и в России в целом, не говоря уже о Грузии.
Да не запоздает слово
Нынешние газетно-телевизионные рассуждения о межнациональных конфликтах, как правило, имеют весьма или даже крайне поверхностный и поражающий узостью кругозора смысл. Они, эти рассуждения, почти никогда не выходят за временные (то есть с 1917 или же с 1922 года) и пространственные пределы СССР. Людей пытаются уверить, что именно и только данный исторический период в данной стране породил и порождает тяжкие столкновения между народами.
Если на страницах печати или в эфире и высказываются иные представления, то почти исключительно — зарубежных экспертов, которые судят о коллизиях в нашей стране (что, помимо прочего, может вызвать чувство стыда) с гораздо большей глубиной и широтой, нежели «туземные» наблюдатели. Так, например, на страницы «Вечерней Москвы» (от 22 января 1991 года) прорвались голоса солидных экспертов из США. Л. Блумфильд (Массачусетский технологический институт) заявил по поводу конфликтов в Прибалтике, что «подобные проблемы являются уделом отнюдь не только Советского Союза. Острые противоречия того же рода терзают Югославию и Бельгию, Канаду и Северную Ирландию» (из стран Запада к ним нужно присоединить и Испанию с ее жаждущими независимости басками).
Дж. Уильямс (Вашингтонский институт мировой экономики) добавил к сему: «Меня удивила та сдержанность, с которой реагируют на это (конфликты в Прибалтике. — В. К.) Советы». Под Советами он имел в виду то, что у нас обычно называют «центром». И на фоне, скажем, многолетней и весьма кровавой войны, которую ведут вооруженные до зубов солдаты армии вполне демократической Великобритании (у нас же истошно кричат об абсолютной «преступности» применения армии в межнациональных раздорах) в Ольстере, поведение советского «центра» предстает — с тамошней точки зрения — как в самом деле удивляюще «сдержанное».