Кирилл Лавров

В интервью киевской журналистке Алле Подлужной Кирилл Юрьевич говорил о своей работе в конфедерации: «Вот совсем недавно было наше общее заседание, и ведь все приехали, и я все больше утверждаюсь в мысли, что, несмотря ни на что, это нужно! Конечно, в полной мере те требования, которые мы ставили перед собой, мы не осуществляем, опять же в силу тех условий, в которых живем. И хоть произошло невольное „разбегание“ по собственным квартирам, есть стремление к сохранению каких-то связей, общности. С другой стороны, все союзы так бедно живут, что трудно позволить себе роскошь постоянного общения — это требует финансов, элементарных денег, чтобы можно было сесть в поезд и приехать посмотреть спектакли, встретиться. Из-за этого, главным образом, наши связи не настолько прочны, как хотелось бы. Хотя, когда мы встречаемся, я испытываю искреннюю радость, что вижу своих коллег, с которыми мы много лет делаем одно дело. Конфедерация прошла через все сложности, и мы выстояли, остались, существуем. Проводим много интересных фестивалей, творческих мероприятий. Сейчас наша конфедерация занимается всемирным театральным процессом, проблемами вхождения в него нашего искусства и возможности достойного там представления… Внутри конфедерации сейчас несколько сместились акценты, больше все крутится вокруг Москвы, а мне хотелось, чтобы в большей степени принимали участие во всех процессах составляющие нашей организации, чтобы они были активнее вовлечены в этот водоворот событий. Но это, конечно, больше зависит от возможностей каждого государства в отдельности».

Президент Международной конфедерации театральных союзов Кирилл Юрьевич Лавров очень много ездил по странам СНГ и Балтии. Его везде с нетерпением ждали, его очень любили, его счастливы были видеть на театральных и кинофестивалях, всякий раз стараясь доставить Лаврову удовольствие — повезти в самые красивые места, накормить лучшими блюдами национальной кухни, устроить встречу со старыми друзьями, которых находилось в каждой бывшей республике СССР у Кирилла Юрьевича очень много. С ним делились своими проблемами, ждали от него помощи, совета, подсказки, ему не оставляли ни минуты для отдыха, для обдумывания своих творческих или непростых административных проблем…

Мария Лаврова говорила мне: «Он был очень деятельный человек, очень любил людей — общение с людьми. Вообще он был — весь для людей, а для себя — это не главное. Семью, конечно, он обожал — и меня, и брата, и маму, но основная страсть — люди, общественная деятельность. Ему обязательно нужно было кому-то помогать — это, мне кажется, у него просто физическая потребность была. Не то чтобы он делал какие-то благодеяния свысока, а жил этим, этим дышал».

Мои встречи с Кириллом Юрьевичем Лавровым в разных городах и странах СНГ и Балтии полностью подтверждают слова его дочери — я своими глазами видела, как охотно и радостно общался он с людьми, как бы ни чувствовал себя, чем бы ни были заняты его мысли; как скрупулезно вникал во все проблемы; как старался помочь всем и каждому, в большом и в малом.

Так было и в последнюю нашу встречу, совсем незадолго до его ухода, в Тбилиси, на праздновании 160-летнего юбилея Русского драматического театра им. А. С. Грибоедова. Туда съехалось множество людей из России, из разных стран СНГ, сменялись одно за другим пышные и долгие застолья, звучали многословные речи, тосты, здравицы, но Кирилл Юрьевич не выказывал ни малейшего недовольства, усталости, желания остаться хоть ненадолго в одиночестве. Он постоянно был в центре, к нему стягивались люди со всех сторон. Они улыбались, радовались, эмоционально высказывали ему свою любовь и уважение. Он принимал все спокойно, сердечно и очень естественно — находил минуты для разговора с каждым, его не утомляли и не раздражали люди, не тяготила праздничная суета, не тяготило то, что и сам он — часть праздника и часть суеты. Он был, как всегда, прост и искренен…

А когда в торжественный вечер Лавров вышел на сцену, чтобы поздравить театр, весь зал встал и аплодисменты звучали так долго и бурно, что Кирилл Юрьевич никак не мог начать говорить.

Мне подумалось тогда, что во всем поведении Лаврова ощущается большой человеческий талант — умение как-то отодвинуть, забыть на время собственные заботы и проблемы и отдаться празднику, одним своим видом, настроением и искренним участием помогая людям этот праздник творить. Мало кому дано это счастливое свойство, для которого, видимо, надо, действительно, очень любить людей, дышать с ними одним воздухом, жить одной жизнью… Часто это бывает лишь видимостью человека, который умело делает над собой усилие, чтобы казаться. Кирилл Юрьевич Лавров не казался, он был— был вот таким светлым, искренним, очень чистым душевно человеком, который всегда знал магию своего несокрушимого обаяния и смирился с этим. Нет, правильнее будет сказать: не смирился, а осознал и понял, как много может он сделать.

В интервью корреспонденту журнала «Итоги» Марине Зайонц в 2003 году Кирилл Юрьевич говорил: «Когда был депутатом Верховного Совета, старался людям помогать, откровенно скажу: получал огромное удовлетворение, когда незнакомые люди приглашали на новоселье, когда моим именем называли своих детей. Несколько „моих“ Кириллов живет в нашем городе.

— А не было ощущения, что вас используют?

— Нет, не было. Попытки использовать были, пытались заставить подписать какие-то письма, обращения. Но я не подписывал ничего.

— И в прошлом вам ни за что не стыдно?

— Нет. Наверное, я сделал массу ошибок, но ни одного поступка, за который нужно стыдиться, я не совершил, нет».

Многие ли из нас могут так сказать о себе?..

Но давайте вернемся в Большой драматический театр.

В 2001 году после долгого перерыва театр приехал на гастроли в Москву. Кирилл Юрьевич нашел время в своем напряженном графике: мы встретились, я включила диктофон. С небольшими пропусками приведу нашу беседу.

«Мы не были в Москве на гастролях лет двадцать, — начал Кирилл Юрьевич. — В последний раз мы приезжали сюда еще с Георгием Александровичем Товстоноговым. С тех пор в Москву привозились отдельные спектакли, „пробные камешки“: „Аркадия“, „Макбет“, „Борис Годунов“. А это — первый приезд без Товстоногова. Я не скрою, что очень волновался перед этими гастролями, все равно где-то в глубине души живет ощущение, что в Белокаменную мы ездим с какими-то творческими отчетами, что это всегда экзамен. Да еще и одновременно с Олимпиадой и Чеховским фестивалем, Московским кинофестивалем — куча каких-то мероприятий. Все это вместе взятое, конечно, наполняло меня некоторыми сомнениями. Стали думать о репертуаре. Мне хотелось, чтобы на театр в его теперешнем состоянии посмотрели свежим взглядом люди с незамыленными глазами. А сделать это можно только в том случае, если мы покажем как можно больше из того, что играем в Петербурге. Поэтому в гастрольную афишу вошли почти все главные спектакли начиная примерно с 1995 года. Не все, конечно: мы выпускаем обычно три премьеры в сезон, а привезли восемь названий.

— Из спектаклей Товстоногова в репертуаре осталось сегодня два — „Дядя Ваня“ и „Пиквикский клуб“. Почему вы их не привезли?

— Мы очень хотели начать наши гастроли со спектаклей Товстоногова, планировали, что первым будет „Пиквикский клуб“, но как раз в то время, когда надо было уже формировать афишу, печатать билеты и т. д., заболел наш дорогой Коленька Трофимов. Его уложили в больницу с подозрением на инфаркт. Но, слава богу, диагноз не подтвердился, был стенокардический приступ. Тем не менее время было упущено. Очень жаль, поскольку мы обновили спектакль, сделали новые декорации, сшили новые костюмы. Я очень люблю этот спектакль, добрый, наивный, очаровательный, такой, как Диккенс. Поэтому я жалею, что мы не смогли привезти его.

А „Дядя Ваня“ — это совершенно потрясающее явление. Спектакль идет почти двадцать лет, все мы стали вдвое старше чеховских героев. Каждый раз, когда приближается день этого спектакля, а играем мы его очень редко, по каким-то особенным дням (день рождения Георгия Александровича, день смерти Георгия Александровича, День театра, юбилей БДТ), я даю себе слово, что мы играем его в последний раз. Ну что делать — обидно, что нет Гогиных спектаклей, но, с другой стороны, жизнь движется вперед и сохранять товстоноговский репертуар становится все сложнее. Хотя бы потому, что многие артисты ушли из жизни, ведь вводить кого бы то ни было — это всегда разрушение замысла. Бывает, формально остается в афише спектакль, но это уже не тот спектакль, который был поставлен Товстоноговым. Ну как можно было бы сохранить „Историю лошади“ без Евгения Лебедева?! Невозможно. Что же касается „Дяди Вани“, мы его бережем, хотя мне стыдно и неловко выходить и играть Астрова в мои 75 лет. Я придумывал всевозможные изощрения, перед началом каждого спектакля обращаюсь к зрителям: „Простите, мы старые стали, играем этот спектакль в память о нашем учителе, великом режиссере“. Начинается спектакль, как правило, 80 процентов зрителей — молодежь. В конце спектакля зрители выражают такой неподдельный восторг, что на меня накидываются мои коллеги: „Вот, ты хочешь снимать, а посмотри, что делается!“ И я невольно опускаю руки и назначаю следующий спектакль где-нибудь через полгода. Думаю, что мы его будем сохранять, как свою музейную реликвию.