Страница 67 из 73
Именно в тот первый день стало ясно, что Скарабей действительно не шутит: такой махонький, а двум мужикам с ним не справиться. Пятерым? Бесполезно. Скарабей лежал себе распростертый на земле, красная шапочка съехала набок, а десять-одиннадцать здоровенных мордоворотов, раздевшиеся до нательных комбинезонов, держали его мертвой хваткой. Так, что только треск стоял. Окружавшие их причальные крысы, как обычно, делали свои ставки, а затем из-под всей этой груды увесистых ягодиц и необъятных ляжек выбирался Скарабей — целый и невредимый.
Несчастные пьянчуги с кривой ухмылкой отдавали свои денежки, но в душе ненавидели Скарабея и все как один жаждали мщения.
Итак, цеховые старосты корабелов и механиков сошли на причал по деревянным мосткам, и Скарабей в один прекрасный потный полдень обчистил все цеха. Обчистил руководство, обчистил и цех кузнецов, которые изготовили особый наряд: спаянные между собой железные рукавицы и латы в форме туловища гигантского жука, а потом поместили туда Скарабея и всю конструкцию крепко-накрепко завинтили болтами. Мы толпами стали сбегаться, запрудив причал, чтобы воочию увидеть необыкновенное зрелище. Хотя, конечно, наша аристократия, обитающая на Китовой горе, не пожелала спуститься по лакированной деревянной лестнице, соединяющей их владения с доками. Авантюрные дамочки с костюмированной свитой да маги Истинного Братства в напудренных париках стояли на нижней площадке, демонстрируя величайшее страдание, словно присутствовали при повешении, а не смотрели, как человек пытается выбраться из железного костюма жука.
С тем костюмом Скарабею, конечно, пришлось повозиться, и после нескольких минут, показавшихся нам вечностью, железный жук был с трудом вскрыт, и все присутствующие убедились, что иллюзионист исчез. В панцире никого не было, и мы стояли, ошалело уставившись на пустые створки. И тут кто-то захлопал в толпе. В полной тишине хлопки эти прозвучали как-то издевательски, мы повернулись, чтобы посмотреть, кто бы это мог быть, и увидели Скарабея в разорванном костюме и с окровавленным лицом.
Вот тогда-то мы и поняли, что ему это с рук не сойдет, и просто умирали от желания узнать, как будут разворачиваться события.
В результате Скарабей даже внес вклад в местный лексикон, ибо после каждого освобождения он хлопал в ладоши и восклицал со своим немыслимым акцентом: «Нет-нет! Я неисправим!» Это тут же пошло в народ. И теперь всякий раз, сделав что-нибудь эдакое (например, выиграв три кона подряд в картишки у своего босса), любой из нас поворачивался к друзьям, хлопал в ладоши и говорил: «Я неисправим!»
Примерно в то же самое время в нашу бухту зашло судно под черным флагом.
Весь порт замер в тревожном ожидании, продавцы палтуса подняли весла, да так и застыли, удивившись столь печальному повороту событий.
На привычном месте Скарабея можно было увидеть странную живую картину: молотки замерли в воздухе над наспех закрытой крышкой гроба, гвозди зажаты в перекошенных ртах. Группа из семи человек уже практически успела поймать Скарабея в капкан, когда увидела черный флаг. Да, не повезло так не повезло. И пока они стояли, отвернувшись, неведомая сила встряхнула гроб, кто-то откинул крышку, и все увидели Скарабея в костюме жука, с красной накидкой, который во все глаза смотрел на чумной корабль.
Когда прибывает чумной корабль, то смотреть особо не на что. Различная зараза распространялась с новых островов в Атлантике, а еще из всяких удаленных уголков. Обезображенные жертвы кормили Истинное Братство явными небылицами о чуме, которую моряки торгового флота привозили с бракованным такелажем, — болезни, которая превращает ноги в раздвоенные копыта, а людские голоса — в блеяние. Обычно при появлении чумного корабля администрация порта подавала сигнал, чтобы команда бросила якорь и, не входя в гавань, встала на карантин подальше от судоходных путей, там, где дно океана круто уходит вниз. Затем Истинное Братство подплывало к кораблю, чтобы поговорить с командой и спасти тех, кого могло. Через день судно должно было быть потоплено орудийным огнем.
Итак, пока один из членов Братства стоял на носу двадцатифутового ялика администрации порта, по правому борту от чумного корабля, Скарабей, так и не вылезший из своего гроба, начал что-то кричать на родном языке. Скарабей был явно возмущен, почти на грани паники, но затем потихоньку успокоился, посмотрел на мужчин, над которыми только что взял верх, потом — на стоявших рядом зевак, словно хотел найти хоть одно понимающее или знакомое лицо.
— Вы что, полоумные комедианты, верите в это колдовство? Чем же вас действительно можно напугать, дремучие вы люди?! — кричал он что было мочи. — Вы хоть знаете, чтоэто за судно?
Когда и мы ему не ответили, он весь напрягся, что-то сердито пробормотал себе под нос, отшвырнул ногой гвозди от гроба и, размахивая полами красной накидки, побрел к таверне «Сирена».
Никто из нас не мог понять, с чего это он так разозлился. Те, кто стоял достаточно близко, говорили, будто он глаз не сводил с мирового судьи на носу ялика, но никто не мог объяснить его реакцию или что значит выражение «полоумные комедианты».
Тут портной, шивший спецовки, решил не упускать удобный момент, хлопнул в ладоши и заорал: «Вы неисправимы!» — чем вызвал дружный смех облегчения.
Но потом все пошло по-другому. Тон Скарабея изменился прямо на следующий день. Он продолжал вызывать купцов, представителей цехов и отдельных желающих схватить его, но на табличке теперь было написано: «Никакое полоумное колдовство не может его удержать!»
Мы каждый день ходили через порт на базар или в церковь и видели вдали чумной корабль с черным флагом, трепещущим на фоне стены вездесущего наколдованного тумана. Но ни одного выжившего на берег почему-то не доставили. Никаких спешащих на помощь санитарных лодок тоже не наблюдалось. Не было и военной галеры, чтобы потопить корабль пушечными ядрами. Нам страсть как хотелось знать, что же будет дальше.
Через два дня после появления чумного судна табличка Скарабея снова изменилась… Слово «колдовство» было перечеркнуто, а сверху написано: «Истинное Братство».
Мог ли Скарабей избежать действия магических заклинаний Братства? Наши сомнения были так восхитительны, что мы прямо-таки смаковали их, заедая лепешками на цеховых кухнях и запивая пенистым пивом.
Когда на профессиональном языке порта термин «колдовство» стал синонимом Братства, тогда уж и Истинное Братство попалось на удочку и договорилось со Скарабеем насчет ставок. Предсказатели судьбы, взмахивая серебряными палочками, кудахтали: «Видите? Истинное Колдовство хочет публично его опозорить. Он для них угроза».
Несколько чиновников встретились со Скарабеем на его обычном месте возле доков и попытались обездвижить его с помощью наручников и ножных пут Братства. Зимние ветры уже стали кусачими, но событие собрало целую толпу, которая наблюдала за тем, как чиновники, заковав иностранца, стояли столбом, их напудренные парики слегка припорошило пылью, но не тронуло непогодой. Скарабея заковали, потом поместили в мешок из плотной парусины, и чиновники затянули свое: зря-зря-зря, и держи-меня-крепче, и вяжи-узлы, и ночь-ночь-ночь. Но Скарабей снял путы и заклинания со своего тела и пританцовывал перед зрителями, выпятив бочкообразную грудь.
«Я неисправим!» — дружно подали мы свою реплику.
Были еще состязания, и после каждой встречи Скарабея с чиновниками ставки удваивались, так что к тому времени, как было объявлено Большое шоу, когда Скарабея должны были подвесить в сейфе над гаванью, Истинное Колдовство уже поставило против иллюзиониста целое состояние.
Так кто же из наших двоих героев в конце концов одержит верх?
Как ни грустно, но две недели кряду температура все понижалась и злобные ветры с гор завывали над нами. Иностранные суда уплыли прочь, боясь попасть в ледяной плен, и состязание между Скарабеем и Истинным Колдовством было отложено. Это привело Скарабея в ярость, но вовсе не потому, что он жаждал выиграть пари. Он, скорее, казался чем-то напуганным, смущенным или сердитым, хотя трудно было понять почему, поскольку он и так уже заработал кучу денег.