Страница 9 из 14
— Я тоже, — шепнула Марина.
— Забирался на самое высокое дерево и оттуда глазел на улицу: люди — как марионетки, какие-то странные звуки, неясный шум, запахи, доносящиеся из соседних дворов… Я фантазировал, мечтал, что-то придумывал. Причем только на русском языке. Первые годы я ни слова не знал по-французски.
— Я тоже, — опять чуть слышно проговорила она. Но ей хотелось, чтобы он ее услышал.
— А отец язык так толком и не выучил, — Робер, увлекшись, продолжал о своем. — Он до конца дней говорил с чудовищным акцентом. Маме очень хотелось, чтобы я знал русский в совершенстве. До сих пор помню молитву, которую она учила меня шептать на ночь. Я опускался на колени и говорил: «Отче наш…» Господи, я не забуду этого никогда. А позже мама стала обучать меня стихам. Я знал Пушкина: «Как скучно, скверно жить на этом свете, господа…» Мне кажется: лиши меня детства, я перестану существовать…
— А где вы тогда жили?
— На левом берегу Сены, на улице Vaugirard, знаешь такую? Самая длинная улица Парижа… Там у нас, на чердаке четырехэтажного дома, была малюсенькая, почти игрушечная, квартирка из двух комнат. Но, представь, даже в таких условиях маме удавалось создавать уют и иллюзию комфорта. Никаких, конечно, удобств, из обстановки — две кровати, шкаф, складной стол и… пианино. Туалет — на втором этаже. Там же была душевая. На кухне мама готовила на печке, которую топили углем. Она была замечательная кулинарка! Я и сейчас помню удивительный запах ее пожарских котлет и борща. Кстати, борщ я у нее и научился готовить. До сих пор я только сам хожу на рынок, выбираю свежие овощи. Никому не могу доверить этот важный процесс.
Марина засмеялась: «Завидую твоей жене!» — «Я не женат». — «Ну, будущей жене», — она улыбнулась. Мальчик, про себя решила Марина, робкий и неуклюжий взрослый мальчик. Не пропуская ни одной рецензии театральных и кинокритиков, она уже нахваталась специфической лексики. Оссейн, по их мнению, был «актером с отрицательным обаянием»: плечистый верзила с крупными чертами лица и тяжелым взглядом глубоко посаженных глаз. Но видели бы эти критики, какон сейчас смотрел на нее…
— Когда я сказал родителям, что собираюсь стать актером, они были счастливы — в доме еще кто-то станет зарабатывать… А на сцену меня всегда тянуло. В пятнадцать лет я посещал студию при театре «Старая голубятня». Потом наш педагог Таня Балашова рекомендовала меня на театральные курсы Рене Симона, куда таких, как я, голодранцев, принимали бесплатно. Моим первым театром стал «Гран Гиньоль». Но вот с кино у меня долго не получалось. Правда, недавно Роже Вадим [5]предложил мне роль в своем новом фильме… Ты, должно быть, его знаешь, он же из нашей русской колонии…
— Конечно, знаю. Он частенько бывает у нас дома, мы все с ним дружим. А что, Роже по-прежнему все еще со своей Брижит?
— Да. Они, по-моему, неразлучны. Кстати, ты на нее очень похожа…
Марина фыркнула: «Скорее она на меня!» И, покачав головой, добавила: «Кривляка…» Еще немного помолчала, а потом укоризненно сказала: «Робер, никогда не говори женщине, что она на кого-то похожа. Это мой тебе добрый совет». Он вновь — в который уже раз по счету за сегодняшний вечер? — смутился.
«Роже Вадим прославился тем, что всех своих жен делал звездами кино, — скажет Марина Влади много позже. — Да он и не скрывал никогда, что создавал Бардо по моему образцу, и она сама потом писала, что влюблена в меня и старалась во всем подражать. Ведь я же начала сниматься намного раньше ее. Можно сказать, что я открыла новую эстетику. Я не гримировалась, была естественна и безыскусна. Ни одна из актрис в те годы не появлялась в кадре без бюстгальтера под платьем, с распущенными волосами или обнаженная. Это был новый стиль. А Брижит с Роже Вадимом уже пошли по моим стопам…»
После той встречи с Мариной после спектакля впечатлительный Робер почувствовал, что эта самая «Веревка» свилась уже в петлю. Его действительно, как на аркане, тянуло к Марине. Всеми правдами и неправдами он набивался в гости к Поляковым, искал любой повод, чтобы пригласить белокурую красавицу на прогулку по парижским улицам, скупал журналы со снимками юной актрисы. «Моя гримуборная в театре пестрит ее фотографиями, — делился он своими терзаниями с друзьями. — Я готов на что угодно, лишь бы обратить на себя ее внимание».
В конце концов понял: единственный и самый верный способ — пригласить Марину на роль в кино. Приступив к экранизации пьесы своего друга, Фредерика Дара, «Негодяи отправляются в ад», Оссейн, естественно, главную роль отдал Марине.
«Он пришел к нам домой, чтобы предложить роль в фильме, своем режиссерском дебюте, — вспоминала она. — Я ничего не поняла из его рассказа, но, судя по названию, фильм должен был стать кассовым». Она не ошиблась. Начинающий режиссер тоже. И его любовная уловка оказалась удачной, и успех на долю картины выпал немалый. О дерзко красивой героине, которая лихо мчалась на коне по долинам Прованса, пресса уже стала писать как о «мадонне барокко послевоенной мелодрамы, символе рефлекторной женственности».
Съемки «Негодяев» проходили летом в курортном местечке, и в свободное время режиссер с актрисой босиком гуляли по пляжу Эспигетт. «Я был совершенно очарован, околдован, одурманен ею, — говорил Оссейн. — А она вела себя сдержанно».
Более того, однажды она заявила:
— Перестань стараться понравиться мне, Робер! Ты совсем не в моем вкусе… Впрочем, у меня есть к тебе предложение. Чтобы заполучить меня в жены, тебе надо будет чайной ложечкой вычерпать океан. Вот тогда я скажу тебе «да».
— Потребуется очень много времени, но я это сделаю, — не раздумывая, согласился Робер. Все-таки он тоже был актером.
Однако времени ему потребовалось не так уж много. Оссейн по-прежнему дневал и ночевал в доме Поляковых: «Все там дышало любовью, вкусом, утонченностью. На меня это действовало просто завораживающе. Я как будто попадал в какую-то русскую сказку: везде слышалась русская речь, музыка, песни. Мы играли в прятки, бегая наперегонки по заросшему парку… В доме всегда было полно гостей, устраивались шумные вечера с долгими застольями. Марина на них блистала… Казалось, в этом теплом оазисе я вдруг неожиданно обрел новую семью».
Вскоре режиссеру Жоржу Лампену пришла в голову светлая идея — пригласить Влади и Оссейна на съемки фильма по роману Федора Достоевского «Преступление и наказание». Марине предназначалась роль бедняжки Сонечки Мармеладовой (во французской интерпретации — Лили Марселен), а Роберу — главного злодея Родиона Раскольникова (по версии Лампена, Рене Брюнеля). Роль следователя Порфирия Петровича должен был играть беспроигрышный Жан Габен.
Вот так все и случилось: молодые люди, не откладывая, решили пожениться. Милица Евгеньевна рвала на себе волосы, умоляя дочь не совершать опрометчивого поступка: «Муж, дети, это — конец карьеры! Живи с ним, раз уж так получилось, но не посвящай ему всю себя!» Но Марина стояла на своем, ее выбор был идеален: «Творец, режиссер, актер. И так красив!.. Робер был первым мужчиной, с которым мне хотелось бы разделить жизнь… Я не могла себе представить иной жизни, как вместе с мужем и детьми. Я любила флирт и приключения, но все имело свои границы!..»
«В день свадьбы мы не снимались, — рассказывал жених, — но пришли с утра на съемочную площадку сообщить Габену радостную новость. Потом взялись за руки и побежали, смеясь, через весь Булонский лес — расписываться…»
Счастливая Марина парила в поднебесье: «Мы жили и работали вместе. Это был чудесный диалог, совершенное слияние. Я была убеждена, что всю жизнь мы и дальше проведем вместе… Прекрасные мечты! Мне было всего семнадцать лет…»
Еще в юности Робер Оссейн поверил, что обладает чудодейственным даром царя Мидаса: все, к чему он ни прикасался, должно превращаться в золото и драгоценности. Наивный человек…
Тем не менее именно Роберу Марина была благодарна за первый опыт работы на сцене. Правда, «на первом спектакле у меня так дрожали колени и я так волновалась, что театр обернулся для меня довольно неприятным переживанием, — вспоминала она. — Каждый вечер просто умирала от страха. Во второй пьесе „Юпитер“, премьера которой состоялась в Брюсселе, добилась неожиданного комического эффекта. Мало того, что в первом акте перед моим появлением на сцену упали декорации, что меня страшно напугало и я не могла вымолвить ни слова, так во втором я, вся в огромном кружевном кринолине, опустилась в кресло — и оно разлетелось под моей тяжестью… На маленькие кусочки! Клоунское кресло! Публика лопалась от смеха. Наконец в последней сцене машинист раньше времени опустил занавес, который сбил меня с ног, и я, все в том же злосчастном платье, на коленях вынуждена была уползти назад. Публика уже просто выла от восторга!..»
5
Вадим Роже (Племянников Владимир Игоревич) (1928–2000) — французский режиссер, сценарист, актер. Автор к/ф «И Бог создал женщину», «Ювелиры лунного света», «Опасные связи», «Дон Жуан-73» и др. Первая жена — Б. Бардо, французская киноактриса.