Страница 11 из 81
С этого вечера дамы лондонского высшего общества приглашают Айседору на все свои благотворительные праздники. Юная танцовщица порой спрашивает себя, вырвется ли она когда-нибудь из этого замкнутого крута, чтобы встретить наконец настоящего зрителя? Но как отказаться? Кстати, чаще всего эти благородные леди «забывают» ей заплатить. «Вы будете танцевать перед герцогиней Л. или перед лордом Т., — говорят ей. — Представляете, какая это честь для вас?» Разумеется, этой «чести» ей должно хватать… Однажды дама-патронесса после представления показала ей большую сумку, полную золотых монет. «Смотрите, — говорит старуха с обезоруживающей наивностью, — смотрите, какой вклад вы сделали в нашу благотворительную акцию для слепых девочек!» В тот вечер у Айседоры не было денег даже на извозчика…
Но что значат деньги, если есть Лондон, каждый день открывающий свои красоты. Есть музыка, поэзия, танцы! Иногда она проводит целые дни вместе с Раймондом в Британском музее. Едва пройдя под знаменитым портиком, они направляются в отдел греческого и римского искусства, с наслаждением гуляют в окружении Вакха, Венеры, Аполлона с кифарой, раненой амазонки, фавнов и сатиров, спускаются в склеп, проходят мимо саркофагов, кратеров и мозаик, затем в греческий вестибюль, эфесский зал и выходят, наконец, к руинам Парфенона.
Какая таинственная связь соединяет эти камни с ее судьбой как женщины и артиста? — спрашивает себя Айседора, повторяя стихи отца. Она не может ответить, но чувствует, что какая-то связь существует. Как иначе объяснить, что античные колонны, фризы и безголовые статуи вызывают в ней такой бурный отклик? Почему так велика сила узнавания! Почему лучезарный Феб, выезжающий из моря на своей колеснице, провозглашает, как ей кажется, на весь мир идею, всегда в ней живущую? Почему эта округлость руки или расположение складки вызывают у нее слезы на глазах? Никакие слова, наверное, не смогут выразить глубоко скрытую гармонию, связывающую ее с древними произведениями. Она чувствует себя посланницей языческих божеств. Но сумеет ли она танцем повторить благородную простоту Гебы, дочери Зевса и Геры, грацию Пандоры, томно усевшейся на коленях своей подруги, гибкую походку афинских девушек, направляющихся к Миневре, чтобы свершить жертвоприношение? Может быть, ей поможет память тела?
Пока Раймонд делает бесчисленные зарисовки, Айседора начинает танцевать прямо в зале музея. Ее танец напоминает медитацию, он совершается вне времени, вне ее самой, в полном забвении всего, что ее окружает, за исключением каменных дев, что взирают на нее невидящими глазами.
Приближалась зима. Семейство Дунканов перебралось из Челси в ателье в Кенсингтоне, большее по размеру. Элизабет поддерживала переписку с матерями своих бывших американских учениц, и вот однажды получила от одной из них предложение открыть школу в Нью-Йорке; к письму был приложен чек для оплаты переезда. После долгих раздумий и колебаний она все же решила вернуться в США. «По крайней мере там я заработаю немного денег и пришлю их вам. А когда вы станете богатыми и знаменитыми, я вернусь». Так их «клан» уменьшился до трех. Вскоре Мэри, Раймонд и Айседора впервые познакомились с лондонскими туманами. Густая желтоватая удушающая завеса нависла над городом. Холодный и упорный мелкий дождь лил день за днем, и казалось, конца ему не будет. Грязь на длинных мрачных улицах, грязная вода, пропитанная запахом сажи. Прохожие — словно испуганные тени. Дунканы почти не выходят из дома. Приглашений выступить становится все меньше. Вновь приходит нищета, а в Лондоне она отвратительнее, чем где-либо, под этим серым небом, без малейшего просвета надежды. У них уже нет сил не только бегать по музеям, но даже вставать по утрам. Целыми днями они спят или, завернувшись в одеяла, играют в шахматы да смотрят в окно на падающий снег.
Через два месяца наконец пришло письмо от Элизабет, а с ним и чек, что позволило им снять домик с мебелью и приобрести право на вход в Кенсингтонский парк. Наступила лучезарная весна. Жизнь возрождалась, а вместе с ней и трио Дунканов выходило из оцепенения. Часто с наступлением темноты Раймонд и Айседора, надев греческие одеяния, танцуют на газоне парка. Однажды, когда они танцевали вот так при бледном свете фонаря, какая-то женщина остановилась на дорожке парка, залюбовавшись необычным зрелищем. Не удержавшись, она спросила: — Откуда вы?
— Упали с луны, — отвечала Айседора.
— Вы меня совершенно очаровали. Пойдемте ко мне, я живу рядом.
Миссис Патрик Кемпбелл, так звали хозяйку небольшого особняка в стиле XVIII века, выходившего окнами прямо в Кенсингтонский парк, была одной из самых знаменитых английских актрис того времени. Роскошные рыжие волосы, разделенные прямым пробором и ниспадающие на плечи, огромные черные глаза, матовый цвет лица, великолепная грудь — тридцатипятилетняя красавица была наделена всеми физическими данными прерафаэлитской героини. Кстати, она позировала Бёрн-Джонсу, Россетти, Уильяму Моррису, и у нее хранилась великолепная коллекция ее портретов с автографами этих художников. Патрик попросила Айседору станцевать и сама села за рояль. От увиденного танца она пришла в восторг и заявила, что напишет рекомендательное письмо миссис Уиндэм, у которой когда-то начинала в роли Джульетты.
Миссис Уиндэм организовала в своем салоне вечер для юной американки, на который пригласила практически всех знаменитых артистов и писателей Лондона. Среди них выделялся мужчина лет пятидесяти, прекрасно сложенный, одетый с чисто британской элегантностью. Его очарование и культура произвели на Айседору сильное впечатление. К окружавшим ее молодым людям она осталась равнодушна, но его слушала с восхищением, особенно когда он заговорил об итальянском Возрождении.
Художник по профессии, Чарлз Галле в молодости был другом великой актрисы Мэри Андерсон, той самой, что заказала Оскару Уайльду пьесу «Герцогиня Падуанская», выдав аванс в тысячу долларов, но потом отказалась ее принять, к великому огорчению бедного Оскара. Галле жил с сестрой в небольшом доме на Кэдоген-стрит. Теперь Айседора почти каждый день приходила к нему пить чай. Он рассказывал ей о своем близком друге Бёрн-Джонсе, о Россетти, Уильяме Моррисе, Уистлере, Теннисоне, которых он отлично знал. Позже Айседора напишет: «Я проводила у него незабываемые часы. Именно дружбе с этим очаровательным художником обязана я отчасти пониманием искусства старых мастеров». Однажды он достал из шкафа тунику Мэри Андерсон. В ней она играла Виргилию в «Кориолане». Галле попросил Айседору надеть хранившуюся у него реликвию и набросал несколько эскизов ее будущего портрета в античном костюме.
В ту пору Галле был директором Новой галереи, расположенной в центре Риджент-стрит, где выставлял крупнейших современных художников. Этот маленький музей из розового кирпича с каменным фонтаном во дворе, окруженный старыми деревьями, и с крохотным газоном сохранял очарование коттеджа, перенесенного в центр города. Галле предложил Айседоре танцевать в здании музея перед избранной публикой. В дополнение к программе художник Уильям Ричмонд сделал доклад об отношениях между танцем и живописью, Эндрью Ланг рассказал о танце и греческих мифах, сэр Хьюберт Парри изложил свои мысли о танце и музыке. Пресса очень лестно отозвалась о ее выступлении. В течение нескольких дней в Челси только и разговоров было, что об этой удивительной калифорнийке, которая возродила танец древних греков. Ее приглашали наперебой. Традиционные чаепития сменились зваными обедами, все хотели видеть ее за своим столом. Во время приема у леди Рональд Айседору представили принцу Уэльскому, будущему королю Эдуарду VII. Увидев ее, он воскликнул: «Да это же вылитая красавица с картины Гейнсборо!» Принц больше разбирался в женщинах, чем в живописи…
Через некоторое время в Айседору безумно влюбляется молодой поэт Дуглас Эйнсли, новоиспеченный выпускник Оксфорда. Истинный джентльмен, потомок Стюартов, он каждый вечер является к Айседоре с лицом скучающего денди, достает из карманов пальто несколько книг, усаживается у ее ног и начинает читать вслух. Временами умолкает, поднимает на нее взгляд своих больших светло-голубых глаз и молча целует в щеку. Она гладит его лоб, ласкает пальцем прядь светлых волос, после чего он вновь углубляется в чтение Суинберна, Китса, Россетти и Оскара Уайльда, которого предпочитает всем остальным. Ей нравится его красивое лицо, но она равнодушна к декадентской поэзии. В ту пору все увлекались какими-нибудь необычными ощущениями, болезненным томлением, ядовитой неврастенией. Но здоровая и душой, и телом Айседора тщетно пыталась увлечься этой упадочностью.