Замужество Сильвии

Полагая, что они не осмелятся сделать этого, пока Сильвия не узнает всей правды, она и явилась ко мне. Она просила меня не прибавлять больше ни слова к тому, что я уже сказала, что было низостью с моей стороны. Я сделала вид, что дружески отношусь к ней, старалась завоевать ее доверие и выслушивала ее признания. Неужели я могу желать ее окончательного разорения, желать, чтобы ее просто выбросили на улицу!

Бедная Клэр! Я говорила как-то вначале, что ей был присущ идеализм, но не знаю, подтвердилось ли это чем-нибудь в моем рассказе. Впрочем, она так быстро опускалась на дно жизни, что казалась теперь мне совсем другим человеком. А страх, внушенный ей старым адвокатом, совершенно лишил ее способности владеть собой.

– Клэр, – сказала я, – вам совершенно незачем так волноваться. У меня нет ни малейшего намерения говорить что-нибудь о вас. Я даже представить себе не могу, чтобы какие-нибудь обстоятельства побудили меня сделать это. Но если бы я и решилась на такой шаг, то рассказала бы ей о вас только при условии, чтобы она ничего не говорила своему мужу…

При этих словах Клэр снова впала в бешенство. Как я могу воображать, что какая-нибудь женщина будет в состоянии сохранить такую тайну? Да она бросит это мужу в лицо при первой ссоре. Кроме того, если только Сильвия узнает правду, она еще чего доброго захочет разойтись с ним. А если она бросит его, тогда и Клэр лишится своих доходов.

Она долго и слезливо говорила со мной о деньгах. В конце концов она умолкла, вперив взор в пространство, растерянная и изумленная. Что я, в сущности, за человек? Как я могла сделаться другом Сильвии ван Тьювер? Что Сильвия нашла во мне, и что я надеялась извлечь из Сильвии? Я коротко отвечала на все вопросы Клэр, и вдруг ее охватило жгучее любопытство, простое человеческое любопытство: что представляет собой Сильвия? Правда ли, что она так умна, как об этом говорят? На кого похож ребенок, и как Сильвия отнеслась к своему несчастью? Неужели правда, что я гостила у ван Тьюверов во Флориде, как сказал ей Росситер Торренс?

Само собой разумеется, что я не особенно пространно отвечала на эти вопросы, и думаю, что мою посетительницу еще больше огорчила моя скрытность, нежели измена, в которой она обвиняла меня. Интересно было также наблюдать некоторую неуловимую перемену в ее обращении со мной. Исчезли легкий оттенок снисходительности и прежняя фамильярность! Я сделалась в ее глазах персоной, хранительницей семейных тайн, доверенным лицом великих мира сего. Должно быть, во мне есть что-то, чего Клэр не замечала раньше.

Бедная Клэр! Теперь она исчезнет со страниц моего рассказа. На протяжении долгих лет мне случалось иногда видеть ее мельком среди ярких птиц в блестящем оперении. Но я никогда больше не разговаривала с ней, и она с тех пор уже не являлась ко мне. Поэтому я не знаю, продолжает ли Дуглас ван Тьювер выплачивать ей по восьми тысяч в год. Могу только сказать, что, когда я встречаю ее, она всегда так же нарядно одета, как и раньше, и платья ее по-прежнему не носят на себе следов прошлого сезона. Раза два мне показалось, что она слишком много пьет, но затем я увидела, что то же самое делали и другие дамы, перед которыми стояли рюмки с ярко окрашенными напитками.

До конца года я ничего не слыхала о Сильвии, за исключением того, что проскальзывало иногда в светской хронике моей газеты. Так, я узнала, например, что она провела конец лета в Шотландии, в замке своего мужа. Я сама была сильно переутомлена в то время и взяла себе отпуск. Я уехала на Запад и, вернувшись осенью, снова погрузилась с головой в работу. В это время я прочла, что ван Тьюверы плавают по Средиземному морю на своей яхте «Тритон» и собираются провести зиму в Японии.

И вот однажды, в январе, пришла телеграмма от Сильвии из Каира:

«Еду в Нью-Йорк на пароходе «Атлантик». Отвечайте, где вы?»

Я, разумеется, ответила. Затем справилась с расписанием пароходных рейсов и стала с нетерпением ждать «Атлантика».

Через два дня Сильвия прислала мне известие по беспроволочному телеграфу, и, когда огромный пароход подошел к пристани, я была в толпе ожидающих. Да, вот она, моя Сильвия, машет мне платком, а рядом с ней стоит ее муж.

Как мучительно было ждать, пока пароход медленно подходил к причалу. Было холодно, и мы могли только издали смотреть друг на друга и топать ногами, чтобы согреться. Я заметила в толпе несколько друзей ван Тьюверов, приехавших встретить их, и потому держалась в стороне. Я терялась в догадках и не знала, чем объяснить все это. Мне казалось просто невероятным, что Сильвия, пребывая вместе со своим мужем, могла пожелать, чтобы я встретила ее. Наконец спустили сходни, и поток пассажиров устремился на берег. Вместе с другими спустились и ван Тьюверы, друзья окружили их тесным кольцом. Я ждала в стороне. Наконец Сильвия сама подошла ко мне. Внешне она казалось очень спокойной, но я почувствовала по пожатию ее рук, что она глубоко взволнована.

– О, Мэри, Мэри! – прошептала она. – Я так рада видеть вас, так рада!

– Что случилось? – спросила я. Она ответила шепотом.

– Я расстаюсь со своим мужем.

– Расстаетесь со своим мужем! – воскликнула я пораженная.

– Расстаюсь с ним навсегда, Мэри.

– Но… но… – я не могла окончить фразы; глаза мои невольно обратились в ту сторону, где он стоял, спокойно разговаривая со своими друзьями.

– Он настоял на том, чтобы мы вернулись вместе для сохранения приличий. Его больше всего пугают сплетни и толки. Он поедет со мной к моим родителям и затем оставит меня…

– Сильвия! Что это значит? – прошептала я.

– Я не могу рассказывать вам здесь. Я приеду к вам. Вы живете на прежней квартире?

Я ответила утвердительно.

– Это длинная история, – прибавила она. – Я должна извиниться перед вами, что заставила вас прийти сюда, где мы не можем поговорить. Но у меня была для этого важная причина. Я никак не могу внушить моему мужу, что я говорю серьезно и вы, так сказать, моя «Декларация независимости».

Она рассмеялась немного странным смехом, и я, взглянув на нее, поняла вдруг, что моя милая Сильвия дошла до последнего предела.

– Бедняжка! – пробормотала я.

– Я хотела показать ему, что это не пустые слова. Я хотела, чтобы он видел, как мы встретимся. Дело в том, что он рассчитывает на помощь моих родителей, чтобы заставить меня изменить решение.

– Но зачем же вы едете домой? Отчего вам не остаться со мной? Рядом со мной есть как раз свободная квартира.

– А ребенок?

– В нашем доме куча ребят, – сказала я.

Но, по правде говоря, в эту минуту от волнения я почти совсем забыла о ребенке.

– А как малютка? – спросила я.

– Пойдемте. Вы можете взглянуть не нее, – сказала Сильвия.

И когда я бросила неуверенный взгляд на ее мужа, разговаривавшего со своими друзьями, Сильвия поспешила прибавить:

– Это мой ребенок, и я имею право показывать его, кому захочу.

Няня, краснощекая английская девушка в синем платье и чепчике с длинными лентами, стояла поодаль, держа на руках сверток белого шелка и кружев. Сильвия откинула покрывало, и я снова увидела то, что так взволновало меня год тому назад. Я увидела ее собственное миниатюрное изображение, ее нос, ее губы, ее золотистые волосы, но бедные маленькие глазки были безжизненны. Я в замешательстве взглянула на Сильвию, не находя слов, но лицо ее так и сияло материнской гордостью.

– Ну, не прелесть ли она! – прошептала Сильвия. – И знаете ли, Мэри, она так быстро развивается и растет! Вы просто не поверите!

«О, чудо материнской любви, – подумала я, – эта любовь еще более слепа, чем слепорожденный ребенок». Мы отошли, и Сильвия сказала мне:

– Я приеду к вам, как только устрою свою девочку. Наш поезд отправляется на юг сегодня ночью, так что я не могу терять времени.

– Благослови вас Бог, дорогая, – прошептала я.

Она пожала мне руку и подошла к своему мужу. Я стояла несколько минут и наблюдала, как она обменялась с ним несколькими приветственными словами в присутствии окружавших их друзей. И, зная глубокую муку, таившуюся в сердцах этой молодой четы, я снова изумилась силе их кастовой дисциплины.