Страница 24 из 27
— А теперь он дружит с секретаршей Какстона, — напирал Родни, исполненный озорства.
— Надо же!
— Они искали тебя в воскресенье, ездили даже к тебе за город, так соскучились! Где ты был?
— Жалко, что они меня не застали, — сказал Виллоуби, заметно пугаясь.
— А это мистер Гагинс. Он хочет заключить с Какстоном контракт на выступление Бобо в Кентукки.
— Да, да, — пробормотал Виллоуби. — Это очень любопытно.
— Ты видишь, наши интересы совпадают!
— Вроде так, — сказал Виллоуби, на этот раз перепугавшись насмерть.
Вошел служитель и сказал, что пора начинать следующее представление. Лакей подал поднос для Бобо. Родни вмешался:
— Хочешь, Элизабет отнесет тебя на сцену, Бобо?
— Чудесно, — сказал Бобо. — Ты согласна, Элизабет?
— С удовольствием!
Таким образом, самый маленький человек из живущих на земле на этот раз был представлен толпе зрителей маленькой девочкой, а трое взрослых мужчин следили из-за кулис, чтобы никто даже попытки не сделал украсть это драгоценное крошечное существо. Пока Элизабет и Бобо были на сцене, где шло представление, Родни отозвал "старого доброго Чарли" в сторонку и устроил ему "мужской разговор начистоту". Родни, правда, начал разговор так:
— Нас интересует прежде всего благополучие Бобо. И если вся эта цирковая чепуха ему нравится, то пусть.
Это очень ободрило проходимца Виллоуби. Он не знал, какое гнегодяям полагается гнаказание по закону за угон гномов, но опасался, что очень суровое.
Он поторопился заверить Родни в том, что было сделано все возможное, чтобы Бобо был доволен и счастлив, и если мистер Синсебау и его племянница помогут им в этом, то они с мистером Какстоном будут очень признательны. Мистер Синсебау не должен и мысли допускать, что с маленькими человечками кто-нибудь обращался грубо или жестоко, потому что, сказал "старый добрый Чарли", это невозможно в цирковом бизнесе. Люди, или звери, или кто там еще — они не могут хорошо работать, если не чувствуют себя счастливыми.
— Я должен быть уверен, что никто не ущемляет Бобо в его законных правах, — сказал Родни.
Но Чарли снова поторопился его успокоить.
— Уж об этом-то нет нужды волноваться, мистер Синсебау. Я не знаю, где он этому научился, но должен сказать, что маленький бизнесмен сам продиктовал нам жесткие условия. Хозяин рвал на себе волосы, но ничего не смог с ним поделать, Бобо сказал: "Никаких спектаклей и никаких вам денег, если вы не будете вести со мной честную игру. А то скажу все публике со сцены и попрошу вызвать полицию!" Мы ничего не могли с ним поделать.
— Прекрасно, прекрасно! — сказал Родни. — Я рад, что он оказался таким просвещенным. Где его контракт?
— Да какой там контракт! Он ничего не хотел подписывать. Сказал, что будет выступать каждый день, пока с ним хорошо обращаются и отдают ему половину выручки. Где он успел набраться сведений о зрелищном деле, не представляю себе!
— Он задавал мне вопросы обо всем на свете, и я кое-что ему рассказывал, — сказал Родни. — Только я не думал, что он так все усвоит.
— Усвоил, усвоил, уж вы мне поверьте! Он скоро сам станет себе хозяином и сумеет заработать большие деньги, и добьется в жизни чего пожелает.
Бобо опять ненадолго появился за кулисами и извинился перед Родни за то, что у него так мало времени для разговоров.
— Я должен выступать, — сказал он. — У нас перерыв с шести до семи — тогда мы смогли бы как следует поболтать. Может быть, вы пока навестите Глого и попытаетесь немного его подбодрить?
Родни намекнул ему, что можно удрать от Какстона, но Бобо только засмеялся:
— Видишь ли, Родни, я зарабатываю много денег. Людям интересно на меня смотреть. Почему бы не заставить их платить за это? Мне только надо научиться читать получше и сообразить, как распоряжаться своими деньгами. Я ждал тебя: мне надо о многом спросить твоего совета. Я буду жить в мире людей. Я теперь уже не дикое лесное существо. Кончилась игра в прятки в кустах и деревьях!
Глава четырнадцатая,
в которой произносится слово "прощай"
Родни и Элизабет направились в гостиницу, где сестра Чарли, мисс Виллоуби, ухаживала за Глого. Не так уж много надо было тысячелетнему гному. Он просто лежал в своей корзинке, а мисс Виллоуби сидела рядом и читала журналы о кинофильмах и кинозвездах. Бедный Глого! Болезнь победила его окончательно: он больше не сопротивлялся, предоставляя печали полную свободу действий.
Он вздрогнул, когда Элизабет позвала его, открыл глаза и попытался сесть. О конечно, Глого был рад видеть ее и Родни; он был уверен, что они придут, только опасался, как бы это не произошло слишком поздно. Глого снова прилег: слабость одолевала его.
— Глого, — сказала Элизабет с упреком в голосе, — я боюсь, что ты плохо питаешься.
— У меня особенно-то нет аппетита, — сказал старый гном.
— Но ты должен постараться хорошо есть, чтобы поправиться, Глого!
— Зачем мне поправляться? Что мне делать? Зарабатывать деньги?
— Мы разыщем других гномов, — отважился заметить Родни.
Глого слабо улыбнулся:
— Вы оба очень добрые. Но вы же знаете, что на это нет никаких надежд. Гномы исчезли навсегда.
— Но нельзя, чтобы ты просто лежал и никак не лечился! воскликнула девочка.
— Вы старались меня обмануть. Я и сам хотел себя обмануть, но теперь мне надо взглянуть правде в глаза. Я слишком долго жил. — Он повторил последние слова, голос его постепенно замирал. — Слишком долго. Слишком долго…
— Может быть, ты хочешь, чтобы мы отвезли тебя обратно в твой лес, Глого?
— Нет, — возразил он. — Я теперь ничего не хочу.
Воцарилось долгое молчание, но Элизабет решила возобновить беседу:
— Мы виделись с Бобо.
— Бобо нашел то, что ему нравится, — прошептал дедушка.
— Но, Глого, — попытался успокоить его Родни, — Бобо ничего другого не оставалось делать.
— Я знаю. Я не обвиняю его ни в чем. Мне тяжело. Но скоро уже я не буду видеть ничего. Вы были ко мне очень добры. Я вас обоих благодарю. Всем сердцем. Но больше вы ничего не сможете для меня сделать. Я устал говорить. Попрощаемся.
Это была не просто просьба. В последнем слове звучала требовательная нотка. Им осталось только покориться. Слезы бежали у Элизабет по щекам. Она предчувствовала, что ей больше никогда не придется говорить со старыми гномом.
— Прощай, Глого, — проговорила она, дотрагиваясь до высохшей, слабой руки тысячелетнего гнома.
— Прощай, Элизабет. Прощай, Родни, — отозвался слабый голосок.
Они на цыпочках вышли из комнаты, возвращаясь обратно в мир людей, которые прожили на свете не слишком долго или так, по крайней мере, сами про себя думали.
От шести до семи в балагане был перерыв. Бобо не собирался доработаться до полусмерти — так он объяснил Элизабет и Родни. Он потребовал, чтобы ему и его друзьям принесли ужин. Его приказаний слушались, потому что теперь он был богачом. Он держался уверенно, скопировав свою манеру поведения с потомка миллионера. Последнего и забавляло и поражало то, как много этот малыш сумел усвоить из его рассказов о мире людей.
Представление возобновилось после перерыва. Родни и Элизабет задержались за кулисами, дружелюбно болтая со "старым добрым Чарли". Они пришли к молчаливому соглашению считать "гнегодяйский угон гномов" досадным недоразумением.
Чарли намекнул, что ему очень хотелось бы знать, где и при каких обстоятельствах Родни и его племянница встретились с Бобо и Глого. Но Родни сказал, что Бобо сам о себе сообщит то, что найдет нужным.
Во время этого непринужденного разговора пришло известие от мисс Виллоуби, что старый гном Глого тихо угас в своей постели.
Родни и Элизабет были к этому готовы. Они поняли, что тысячелетний гном отослал их от себя, чтобы спокойно умереть.