100%

§ 29

Когда были допрошены все свидетели обвинения, Питера вызвали в контору Эндрюса, чтобы подготовить к роли свидетеля. Его вызовут в суд через несколько дней, сказал адвокат.

Но Питер вовсе не собирался выступать на суде в качестве свидетеля; он просто всё время обманывал защиту, как он выражался, «водил за нос», не желая портить отношений. Тем временем он старался придумать, на каком бы основании ему отказаться от этой роли. Питер сидел в ресторане и завтракал, когда его осенила блестящая мысль; он был так взволнован, что подавился пирожком, и, выскочив из-за стола, выбежал на улицу. Это была его первая гениальная мысль; до сих пор Мак-Гивни подсказывал ему, как поступать, но теперь-то он сам будет себе хозяином! В самом деле, зачем ему подчиняться другим, когда у «его самого такая светлая голова? Он поспешил рассказать о своём замысле Мак-Гивни, и тот заявил, что этот план «первый сорт». Питер так возгордился, что попросил себе прибавку, в чём ему не отказали.

Этот план был тем хорош, что не только спасал престиж Питера и его репутацию среди красных, но и подводил Мак-Кормика, самого ревностного деятеля защиты, одного из опаснейших красных в Американском городе и вдобавок личного врага Питера. Итак, Мак-Гивни нашёл тайные пружины, и в «Таймсе» появился отчёт о процессе, где, между прочим, упоминалось, будто защита намерена выставить свидетеля, который утверждал, что его якобы пытали в тюрьме, чтобы вырвать у него ложные показания против Губера; обвинение занялось прошлым этого субъекта и установило, что совсем недавно он обольстил молодую девушку и она покончила с собой, потому что он отказался на ней жениться. Питер отнёс этот номер «Таймса» в контору Дэвиду Эндрюсу и заявил, что ему необходимо поговорить с адвокатом, прежде чем он будет выступать на суде. Войдя к Эндрюсу, он бросил на стол номер и заявил, что уже не может быть свидетелем на процессе Губера — с этим покончено!

— Это гнусная, грязная ложь! — восклицал он. — Я утверждаю, что это дело рук Пэта Мак-Кормика.

Адвокатам всегда приходится сталкиваться с такого рода осложнениями, когда они ведут трудное, запутанное дело. Бедный Эндрюс всячески старался спасти положение; он уговаривал Питера: если это неправда, то Питер, должен воспользоваться случаем и дать отпор клеветникам. Защита найдёт свидетелей, которые подтвердят, что он невиновен. Она выставит как свидетеля Сэди Тодд.

— Но ведь Сэди говорила, что подозревает меня!

— Да, — согласился Эндрюс, — но недавно она сказала мне, что не вполне в этом уверена.

— Мне-то какой от этого толк? — возразил Питер. — Меня спросят, не обвинял ли меня в этом кто-нибудь другой и кто именно, и мне волей-неволей придется назвать Мак-Кормика, и, если они вызовут его на суд, разве он станет отрицать, что обвинял меня?

Питер принялся разносить Мак-Кормика; нечего сказать, хорош радикал, — казалось бы, предан душою и телом делу Губера, а вот не нашёл ничего лучшего, как распускать злостную клевету против товарища! Питер уже добрых полгода распинается для этого дела, еле сводя концы с концами, а теперь хотят, чтобы он выступил на суде, когда его так ославили? Да ещё обвинение выставит подкупленных свидетелей, которые будут обливать его грязью!

— Ну, нет уж! — отрезал Питер. — С меня хватит, с этим делом покончено. Вы теперь можете выставить свидетелем Мак-Кормика, и пускай он спасает жизнь Губеру. Я ухожу!

И не слушая уговоров адвоката, он выскочил из конторы, хлопнув дверью, и отправился в Комитет защиты Губера, где повторилась та же комедия.

§ 30

Так Питер развязался с делом Губера; он не помнил себя от радости. Он устал от вечного напряжения, ему хотелось немного развлечься. Карманы его были набиты деньгами, в банке лежал кругленький капиталец, и он решил первый раз в своей многотрудной и одинокой жизни немного отдохнуть.

И случай вскоре представился. Он воспользовался советом Мак-Гивни и завёл себе новую подружку. Это был маленький роман, самый заурядный, но очень увлекательный. Следует сказать, что в Американском городе выступают на суде присяжные как мужчины, так и женщины; а поскольку дельцы не склонны терять время в суде и не хотят отпускать туда своих служащих и рабочих, образовался особый класс людей обоего пола, которые зарабатывают себе на жизнь, выступая в качестве присяжных. Они вечно торчат в здании суда или где-нибудь поблизости, их вызывают по мере надобности; получают они по шесть долларов в день, а при известной сноровке всегда могут ещё подработать на стороне.

Эти присяжные профессионалы так и рвались принять участие в процессе Губера. Предполагалось, что процесс затянется и разгорится жестокая борьба; дело было громкое и пахло крупными суммами. — Если попасть в список присяжных и вынести нужное решение, можно обеспечить себя на всю жизнь и при желании до конца дней остаться присяжным.

Питер был в зале, когда опрашивали кандидатов в присяжные. Очаровательная брюнеточка—таких, как она, Питер называл «модницами» — очень осмотрительно давала ответы, стараясь угодить обеим сторонам. Она ничего не знала о деле Губера, ничего о нём не читала, не имела понятия о социальных проблемах и не интересовалась ими; обвинение решило принять её, но потом за неё взялась защита, и обнаружилось, что как-то раз она имела неосторожность сказать, что всех вожаков рабочих не худо бы поставить к стенке и угостить свинцом; защита настояла на отводе, и расстроенная брюнеточка спустилась с трибуны и села рядом с Питером. Он заметил следы слез на её глазах и, понимая её огорчение, выразил свое сочувствие. Завязалось знакомство, и они отправились вместе завтракать.

Её звали миссис Джеймс, она была вдовой, вернее, соломенной вдовой, как она добавила не без кокетства. Она была живая, остроумная, со сверкающими белыми зубками и ярким здоровым румянцем; этот румянец она черпала из небольшого пузырька, но Питер и не подозревал об этом. Теперь он уже обзавелся приличным костюмом и мог угостить её хорошим завтраком. И он и миссис Джеймс развязались с делом Губера; оба устали и жаждали переменить обстановку, и Питер, застенчиво краснея, намекнул, что неплохо бы провести несколько дней на морском побережье. Миссис, Джеймс тут же согласилась, и дело было решено.

К этому времени Питер уже приобрел достаточный опыт в своем ремесле и знал, что он может делать без всякого риска, а чего следует остерегаться. Он не поехал с ней в одном вагоне, не заплатил за её билет и вообще старался, чтобы её не принимали за «белую рабыню». Он просто отправился на курорт и снял там себе удобную квартирку, а на следующий день, прогуливаясь на пляже, как бы случайно встретился со своей вдовушкой.

Несколько месяцев Питер и миссис Джеймс прожили вместе, ведя общее хозяйство. Для Питера это было очень ценной школой, потому что миссис Джеймс была настоящей «дамой», у неё были богатые родственники, и она поспешила сообщить Питеру, что жила в роскоши до того, как её муж сбежал в Париж с канатной плясуньей. Она научила Питера светским тонкостям, которые незнакомы человеку, получившему воспитание в приюте или на большой дороге под руководством продавца патентованных средств. С большим, тактом, не задевая его самолюбия, она научила его правильно держать нож и вилку и подбирать галстук к костюму. И в то же время она сумела ему внушить, что он теперь счастливейший из смертных, и он был благодарен соломенной вдове за каждый её поцелуй. Конечно, он не мог ожидать, что все эти милости судьбы свалятся на него совершенно бесплатно. Теперь он уже убедился, что «свободной любви» не существует. И он платил щедрой рукой; ему дорого обошелся этот незарегистрированный медовый месяц, вдобавок он подносил дорогие подарки, стоило его даме сделать тонкий намёк. Она всегда становилась такой ласковой и веселой, когда Питер делал ей подарки! Питер жил как в чудесном сне, а его деньги текли ручьем, он даже не замечал, как они убывали.