Сильвия

– Сильвия! – прошептал он. – Сильвия! Уделите мне одну минуту. Я приехал сюда, чтобы переговорить с вами…

Он замолк, голос его прервался от волнения.

– О, не надо было приезжать сюда! – с усилием вымолвила Сильвия.

– Я должен был видеть вас… – сказал он. – И другой возможности…

Он не договорил фразы. На веранде раздались шаги. Сильвия обернулась и услыхала ужасный голос отца:

– Что это значит?

– Папа! Папа! – тихо вскрикнула Сильвия и схватила его за руку, желая предупредить движение, которого опасалась. – Не надо, папа!

Майор несколько мгновений молча вглядывался в темноту. Сильвия чувствовала, что он весь дрожит от ярости.

– Милостивый государь, как вы смеете приближаться к моей дочери?

– Папа, не надо! – вскрикнула опять Сильвия.

– Милостивый государь! – повторил отец. – Вам желательно довести меня до необходимости застрелить вас!

– Майор Кассельмен, я был бы вам признателен за это, – тихо и печально ответил Франк.

– Если вы хотите умереть, изберите другой путь, – сказал майор, – но только не срамите больше мою дочь…

Франк перевел глаза на Сильвию.

– Сильвия, я сказал вам, что приехал сюда…

– Довольно! – крикнул майор.

– Майор Кассельмен, позвольте мне сказать вашей дочери несколько слов, – начал было Франк. – Я…

Сильвия с ужасом схватила отца за обе руки. Она знала, что он носит при себе оружие. И в эту минуту он, не задумываясь, прибегнул бы к нему. Она знала также, что у нее не хватит физических сил удержать его, когда он возьмет револьвер в руки. И она истерично крикнула:

– Уходите! Уходите!

Франк взглянул на нее. Это был его последний взгляд, и она не забывала его всю свою жизнь.

– Вы серьезно говорите это, Сильвия? – спросил он прерывающимся голосом.

– Да! Да!

– Навсегда? Она не ответила.

– Навсегда! – крикнул отец.

И она повторила как эхо:

– Навсегда!

Франк молча повернулся и ушел в темную ночь. Сильвия упала на руки отца и забилась в судорогах.

Ее привезли домой в полубессознательном состоянии. Едва придя в себя, она стала умолять, чтобы послали за дядей Мандевилем. Она просила так горячо, так страстно, что пришлось в два часа ночи послать в клуб и оторвать дядю Мандевиля от карточного стола. Сильвия боялась, что он узнает от кого-нибудь о происшедшей на веранде сцене. И; обняв его обеими руками, она, плача, сама рассказала ему все и умоляла его дать ей слово, что он не выполнит своей угрозы в отношении Франка Ширли. И только благодаря вмешательству майора ей удалось вырвать у дяди Мандевиля желанное обещание. Майор не мог не согласиться с нею, что всякие вызовы и расправы только подогреют эту историю. И так как родные Сильвии хотели лишь окончательного разрыва между нею и Франком Ширли, то и она в свою очередь сделала все, что от нее потребовали. Написала Франку письмо, в котором твердо и холодно выразила ему свое негодование за эту попытку видеться с нею и попросила у него последней услуги: письменного уверения в том, что он никогда больше этих попыток повторять не будет. Письмо это всех удовлетворило, даже неукротимого дядю Мандевиля. Но Сильвии казалось, что она этим письмом поставила крест на своей собственной могиле. Смутное предчувствие говорило ей, что многое, быть может, изменилось бы, если бы она выслушала Франка, но она не могла уже отстаивать и защищать его в своей семье. Она понимала, что отчаяние заставило его искать встречи с нею на клубном вечере, и понимала также, что своим письмом она отрезала ему все пути к ней…

Она делала над собой невероятные усилия ради отца. Возилась с розами, по вечерам читала вслух историю Соединенных Штатов. В течение одной недели она была на трех званых вечерах. В один из этих дней явился с визитом Дуглас ван Тьювер, почтительно ласковый, корректный. Он сказал, что приехал по делу. У него своя яхта, очень уютное, приятное судно. Он распорядился, чтобы она подошла к южному берегу, и будет счастлив, если Сильвия пожелает воспользоваться ею. Морское путешествие принесло бы ей пользу. Она так изменилась в последнее время. Она может взять с собою тетку, сестру, кого угодно. Если она позволит, он тоже поедет, если она предпочтет ехать одна, он останется и счастлив будет одним сознанием, что она поправляется на море.

Такой любезности Сильвия, конечно, не могла принять от него и, несмотря на все его настойчивые просьбы, решительно отклонила ее. Она, впрочем, так сердечно благодарила его, что он уехал осчастливленный.

Затем приехала миссис Чайльтон, и состоялся семейный совет. Почему она отклонила это любезное предложение? Такая прогулка развлекла бы ее, изменила бы ее настроение…

– Тетя Ненни, но как я могу принимать от почти чужого человека такие одолжения? – возразила Сильвия. – Ведь такая прогулка на море обходится, вероятно, в несколько сот долларов в месяц.

– Около пяти тысяч долларов в месяц… – невозмутимо поправила тетя Ненни.

Сильвия опешила. И, подумав немного, решительно сказала:

– Нет, я не могу принимать от него таких услуг!

– Тебе необходима перемена… – настаивала миссис Чайльтон. – Пока ты здесь, ты ничем не ограждена от самых неожиданных неприятностей. Маленькое путешествие по морю освежит тебя. Ты поправишься, окрепнешь. Возьми и Селесту с собой. Подумай, как она будет рада…

– О да, Сильвия, поедем! – воскликнула Селеста. Сильвия взглянула на зардевшуюся сестру, прищурила глаза и сказала, что подумает. Когда они остались вдвоем с сестрой, она спросила:

– Скажи, тебе нравится мистер ван Тьювер?

– Как же он может не нравиться! Он такой…

Сильвия стала допытываться, какой он. Селеста не находила достаточно слов для похвал. Он изящен, воспитан, держит себя с таким достоинством… В сравнении с ним здешние молодые люди – неотесанные провинциалы. И она не понимает, как Сильвия может так обращаться с ним. Ведь он виноват лишь в том, что очарован ею и всегда ею восхищается…

– Я бы очень хотела, чтобы он восхищался только тобою, – ласково сказала Сильвия.

– Ну, на это надежды мало, – с горькой улыбкой ответила Селеста. – Он никого, кроме тебя, не замечает.

– Я постараюсь обратить его внимание и на других, – сказала Сильвия.

И в ней быстро созрело решение сблизить ван Тьювера с сестрой. Селеста выйдет замуж за него, а она останется дома с отцом, будет выращивать розы и читать историю Соединенных Штатов.

Когда он приезжал, Селеста смотрела на него с таким немым обожанием, с таким благоговением, что ее влюбленность, конечно, не могла ускользнуть от наблюдательности ван Тьювера. Он снисходительно улыбался, а Сильвия после его ухода сделала сестре замечание.

– Ну, как он может заинтересоваться тобой, когда ты держишь себя при нем такой дурочкой, молчишь, только восторженно уставив на него глаза! Задень его как-нибудь, подразни, разозли, выведи его из терпения.

И она рассказала ей, как она сама обращалась с ним в первые дни знакомства. Но Селеста слушала ее с бледным от негодования лицом и, не ответив ни слова, ушла в свою комнату. Сильвия убедилась скоро, что не одни миллионы ван Тьювера пленили воображение ее младшей сестры. Она, недавно еще ребенок, искренно и сильно влюбилась в него.

Сильвия стала принимать ван Тьювера так часто, как он сам того хотел. Когда он предлагал прогулку верхом или в автомобиле, она, под тем или иным предлогом, всегда брала с собою и Селесту. Но радости в этих совместных прогулках было мало. Ван Тьювер умышленно не замечал Селесты, и бедная девочка кусала губы и возвращалась домой со слезами на глазах. В эти дни Сильвия возненавидела ван Тьювера за его самоуверенность и ледяной тон в обращении с людьми, которые ему не нужны были или которые его не занимали. Она поняла вдруг, что он смертельно надоел ей своей безукоризненностью, своей корректностью и своими рассказами о замках его знакомых герцогов в Шотландии и о великосветских охотах.

– Мистер ван Тьювер, – внезапно прервала она его однажды. – Я должна вам сказать кое-что. Я давно уже собиралась сказать вам это. Мне кажется, вам не следовало бы дольше оставаться здесь…