Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 16 из 52

«В нем ни капли фамильной гордости», – так говорила о нем его покойная мать, в свое время блестящая светская женщина, и она поручала его своей старшей дочери: «Присмотри за ним, Ненни! Он еще, пожалуй, наденет нечищенные сапоги».

И теперь отец и дочь, наговорившись, взглянули друг на друга, и оба одновременно воскликнули:

– А что скажет тетя Ненни?

Сильвия смеялась, но знала, что у нее не хватит отваги заговорить об этом с тетей Ненни, поэтому позвонила епископу и попросила его открыть тете тайну, которую она поверила ему накануне.

Часа через два энергичная тетя Ненни прикатила в своем автомобиле, и тотчас же состоялось торжественное совещание, на котором присутствовали кроме майора и его жены, миссис Чайльтон, миссис Тьюис, мистер Мандевиль Кассельмен, Сильвия и младшая сестра ее, Селеста, которая догадывалась, что произошло что-то необычайное, и настояла на том, чтобы ей позволили присутствовать на семейном совете.

– Ну, – начала тетя Ненни, – что это такое говорил мне Базиль?

Все молчали.

– Мандевиль, – спросила она, – вы слышали эту новость?

– Нет, – ответил дядя Мандевиль.

– Сильвия дала слово Франку Ширли.

– О, Господи! – простонал дядя Мандевиль.

– Сильвия! – воскликнула в ужасе Селеста.

– Это правда? – спросила тетя Ненни тоном, говорившим, что она считает лишним обсуждать это событие, пока о нем не будет заявлено формально и во всеуслышание.

– Да, это правда, – сказала Сильвия.

– Что вы на это скажете? – спросила тогда тетя Ненни и обвела взглядом майора, его жену, потом миссис Тьюис.

Никто ничего не сказал в ответ.

– Я не могу допустить, что вы были в здравом уме, – продолжала ораторша, – или… или это шутка? Что с вами случилось, Сильвия?

– Ненни, – сказал майор, – она не скоро еще выйдет за него.

– Но она будет считать себя его невестой?

– Да, – ответила Сильвия.

– И эта помолвка будет объявлена?

– Да… да… я полагаю… – нетвердым голосом ответил майор.

– Конечно! – добавила Сильвия.

– И когда, позвольте узнать?

– Теперь же.

– И никто из вас не подумал о последствиях? Вы, очевидно, совершенно упустили из виду, что одна из моих дочерей через месяц выходит замуж за Риджли Пейтона. Стало быть, свадьба расстроится?

– Что вы хотите этим сказать, тетя Ненни?

– Да неужели вы так наивны и думаете, что Пейтоны пожелают породниться с семьей, в которую вошел сын преступника?

– Ненни! – возмутился майор.

– Я знаю, – ответила миссис Чайльтон, – Сильвии мои слова неприятны. Но раз она решила выйти за сына преступника, то рано или поздно ей придется учесть это обстоятельство. Придется считаться и с тем, что люди будут говорить о ней, и с тем, как будут смотреть на нас. Вот хотя бы Селеста! Большие у нее виды могут быть на будущее с таким родством! Ее сестра – невеста Франка Ширли!





Сильвия посмотрела на сестру, глаза их встретились. Селеста быстро отвернула побледневшее лицо. Взгляд ее красноречиво выражал ужас.

– Ненни, – решительным тоном возразил майор, – Франк Ширли благородный, честный малый…

– Я ничего не имею против Франка Ширли, – воскликнула миссис Чайльтон. – Я ничего о нем не знаю и, надеюсь, не буду иметь этого удовольствия. Но я знаю историю его семьи и знаю, что ему не место в нашей семье. И он тоже это знает, и, если бы это был человек с совестью, человек, уважающий себя, он не решился бы разбить жизнь Сильвии.

– Тетя Ненни! – вставила Сильвия. – Неужели в таком вопросе, как брак, надо считаться только с мнением света?

– С мнением света! – передразнила ее тетя Ненни. – Ты называешь это мнением света? Потому что ты была всегда любимицей Кассельменов, всегда была окружена роскошью, пользовалась всеми преимуществами, и вдруг от тебя тоже требуют чего-то: не попирать ногами права твоих сестер и кузин. Тебе, конечно, ничего не стоит дать волю слепой страсти и покрыть нас позором, который не смыть в течение веков. Как ты думаешь, что было бы с тобой теперь, если бы все твои предки поступали так, как ты, руководствовались бы только своими капризами? Неужели ты думаешь, что ты была бы первой красавицей в штате, что тебя окружала бы толпа поклонников?

Миссис Чайльтон несколько минут развивала этот довод, и как Сильвия ни была возмущена, она не могла не сознавать, что этот довод убедителен до известной степени и что он произвел на остальных членов семьи огромное впечатление. Это не был голос женщины, это был глас властвовавшего над всеми ними прошлого, который с одинаковой силой должен был передаваться из поколения в поколение в грядущие века. Это был глас Семьи. Да, действительно, нелегко было быть дочерью, да еще любимой дочерью Кассельменов! И нельзя было ни уклониться от возлагавшейся этим именем ответственности, ни пренебречь этой честью.

– Что бы с тобою было теперь, – продолжала тетя Ненни, – если бы другие женщины в нашей семье не думали о нас, когда выбирали своих мужей. Я никогда не замечала, чтобы ты тяготилась преимуществами, которыми ты обязана этим женщинам, или поклонением и успехом. Конечно, ты еще ребенок, ты еще и понять не можешь, что значит твое замужество для твоей семьи. Но твой отец и твоя мать понимают, что это значит, и они должны растолковать тебе это, а не давать тебе во всем волю, пока ты не налетишь на какого-нибудь безнравственного человека.

Воцарилось глубокое молчание. Майор и его жена сидели недвижные, безмолвные, с виноватыми лицами.

– Мнение света! – воскликнула опять тетя Ненни. – Вы рассказывали ей, как вы поженились? – обратилась она к майору.

– Что же было рассказывать?

– Вы прекрасно знаете, – ответила она, – что, когда Маргарет выходила за вас, она была по уши влюблена в красивого, симпатичного, бедного молодого священника и вышла за вас не потому, что любила, а потому, что знала, что вы порядочный человек и глава одной из старейших и лучших фамилий в штате.

Тетя Ненни быстро повернулась к Сильвии и сказала:

– Представь себе, что твоя мать не стала бы бороться со своим увлечением и сбежала бы с этим священником. Где ты была бы теперь?

На этот вопрос Сильвия, конечно, ничего ответить не могла. Все молчали.

– Или вот Мандевиль! – продолжал глас Семьи.

– Ненни! – пробовал было остановить ее Мандевиль.

– Я знаю, тебе неприятно, чтобы об этом говорили, – ответила миссис Чайльтон. – Но сегодня надо сказать всю правду. Твой дядя Мандевиль, Сильвия, безумно любил одну девушку. У этой девушки было и положение в свете, и деньги, но он не женился на ней потому, что сестра ее сбилась с пути, и он не решился связать жизнь с девушкой, в жилах которой тоже могла течь дурная кровь.

Опять воцарилось молчание. Дядя Мандевиль сидел, низко опустив голову.

– А помнишь, – продолжала тетя Ненни, – когда обсуждался этот вопрос, твой старший брат просил тебя пощадить его подраставших дочерей. Помнишь?

– Да, – ответил Мандевиль, – я помню.

– И, конечно, это было благороднее поступка дяди Тома. Подумайте…

Все вздрогнули.

– О! – воскликнули «мисс Маргарет» и миссис Тьюис. – Ненни!

– Подумайте о судьбе жены Тома, – продолжала, однако, тетя Ненни.

Но тут майор резко оборвал ее:

– Сестра, об этом мы говорить не будем.

Наступило тяжелое молчание. Сильвия и Селеста изумленно переглянулись. Они знали, что дядя Том, брат матери, служил офицером в армии на Дальнем Западе, но они никогда не слыхали, что он был женат, и были поражены и немного испуганы этим открытием. Это была одна из тех минут, когда внезапные вспышки озаряют скорбные тайны, тщательно скрываемые в недрах семьи.

Сильвия часто слышала повторявшееся в семейных разговорах выражение «дурная кровь». Для Кассельменов это, очевидно, было что-то ужасное. Они все были одержимы идеей этой «дурной крови». О наследственности Сильвия имела самое смутное представление. Она слышала, что туберкулез и безумие передаются от родителей к детям и что надо избегать браков с людьми, в роду которых встречаются эти болезни. Но по словам тетушек выходило, что бедность и незначимость в обществе тоже наследственны. В семье Сильвии доказывалось даже, что бедствия эти иногда могут миновать одно поколение и затем всплывают вновь. Теперь тетя Ненни горячо доказывала, что личные качества ничего, ровно ничего еще не значат. Бывали уже такие случаи: девушка выходит за прекраснейшего молодого человека, а у детей их проявляются дурные наклонности.