Пустой дом

— Мама! Все готово!

Голос Кары пробудил ее от раздумий. Вирджиния подняла глаза и увидела Кару, поднявшую руку с прутиком, на который был нанизан кусок рыбы, — он грозил вот-вот соскользнуть на землю.

— Иди скорее,пока он не упал!

Она призывала ее столь отчаянно, что Вирджиния вскочила и, отряхивая с купальника песок, поспешила присоединиться к пиршеству.

В последних лучах закатного солнца, ощущая на лицах дуновение прохладного бриза, они стали медленно карабкаться по тропинке вверх домой. После купания дети были молчаливыми и сонными. Николас малодушно согласился на предложение Юстаса понести его на спине. Вирджиния тащила сетчатую сумку из-под рыбы, в которую затолкала купальники и полотенца, а другой рукой взяла на буксир Кару. Они были все в песке и соли, растрепанные, изнемогающие. Утес показался им гораздо более высоким, а подъем по склону через густую растительность и пышные папоротники отнял последние силы. В конце концов они вышли на поле, и идти сразу стало легче. За ними расстилалось море — оно сияло в вечерних сумерках, отражая переливы заката на небе; впереди ждал Бозифик, притаившись в ложбинке на склоне холма. Выше, на дороге, изредка мелькали фары проезжавших машин.

Несколько коров из Юстасова стада пробрались сквозь пролом в изгороди на верхнее поле. Коричневые с белым коровы жевали траву, издавая успокаивающее чавканье; они подняли головы, озирая проходящую мимо процессию.

Николас, наклонившись к уху Юстаса, прошептал:

— А ты пойдешь к нам в гости?

Юстас улыбнулся.

— Мне пора возвращаться домой.

— А я думал, ты останешься поужинать.

— Но мы ведь уже поужинали, — отозвался Юстас.

— Я думал, это было вместо чая.

— Только не говори, что в тебя влезет еще еда.

Николас зевнул.

— Да, пожалуй, не влезет.

Вирджиния сказала:

— Я приготовлю какао, выпьете его в кроватях.

— Ага, — сказал Николас. — Только пусть Юстас пойдет с нами и что-нибудь расскажет, пока мы будем принимать ванну.

Кара немедленно подхватила:

— Да, ты поговоришь с нами, пока мама будет варить какао.

— Я сделаю больше, — сказал Юстас. — Отскребу песок у вас со спин.

Дети преувеличенно рассмеялись, словно он сказал что-то очень забавное, и, как только оказались дома, первым делом бросились в ванную и стали, отталкивая друг друга, вертеть краны. Из-за двери доносились подозрительные хлюпающие звуки, так что Юстас, закатав рукава, пошел разобраться, что там происходит. Вирджиния услышала, как он говорит: «Тише, не так быстро, а то корабль ваш пойдет ко дну».

Оставив его с детьми, она затащила пропахшую рыбой сумку на кухню, вытряхнула купальники и полотенца в раковину вместе с песком, как следует прополоскала и отжала, а потом вынесла их в темный сад, где на ощупь развесила на веревке и закрепила прищепками, оставив колыхаться на ветру; в темноте они напоминали привидения.

Возвратившись в кухню, она налила в кастрюльку молока, поставила ее на огонь и, позевывая, оперлась о краешек плиты. Она потерла глаза ладонью и поняла, что у нее все лицо в песке. Вирджиния вытащила из сумочки зеркальце и расческу, поставила зеркальце на полку буфета и попыталась привести в порядок волосы, но от соли они топорщились в разные стороны, а в голове было полно песка. Она подумала, что, будь в коттедже душ, она быстренько вымыла бы голову; мытье под краном казалось сейчас слишком сложным и утомительным. В неверном вечернем свете из зеркальца на нее смотрело ее отражение; на носу вылезли веснушки, а глаза в потемках напоминали два черных провала.

Над кастрюлькой поднялась пена. Вирджиния приготовила две кружки какао, поставила на поднос и пошла с ним наверх. В ванной никого не было, на полу валялись мокрые полотенца, а следы босых ног вели к лестнице. Она услышала голоса, поднялась по ступеням и увидела, что дверь в спальню приоткрыта.

Они, все трое, были там и не заметили ее. Вирджиния стояла на пороге, глядя на них. Юстас сидел к ней спиной на кровати Кары, а дети примостились на кровати Николаса. Они рассматривали фотографии: Юстасу демонстрировали кожаную папку Кары.

— А вот это папа. Видишь, большой портрет? Он ужасно красивый, правда? — Кара говорила свободно, как будто давно знала Юстаса и успела привыкнуть к нему. — А это наш дом в Шотландии, моя спальня, а это комната Николаса, а вот детская, она наверху…

— Это же моя спальня!

— Я и сказала, что твоя, глупый! А это комната няни, вот эта — мамина, а задние комнаты не видно, потому что они сзади. А вот это снимок с воздуха…

— Его сделали с аэроплана…

— Это наш парк и река. А тут у нас сад.

— А вот это мистер Макгрегор на своем тракторе, и тут еще Боб и Ферджи.

Юстас запутался.

— Погоди-ка, а кто такие Боб и Ферджи?

— Боб помогает мистеру Макгрегору, а Ферджи — садовнику. Ферджи играет на волынке, и знаешь, кто его научил? Его кузен. А знаешь, как зовут его кузена? Музен! — торжествующе выпалил Николас.

Юстас повторил:

— Кузен Музен.

— А это папа, катается на лыжах в Сент-Морице, это все мы во время охоты на куропаток — вообще, мы ходили только на пикник, не на саму охоту. Вот река, иногда мы тут купаемся, но в ней небезопасно и можно поранить ногу о камни. Мама говорит, мы можем выкопать бассейн, говорит, когда вернемся в Кирктон, выкопаем себе такой же, как у тети Элис Лингард…

— А это машина папы, он ездит на большущем «ягуаре». То есть… — споткнулся Николас, — ездил на большущем «ягуаре». Зеленом, — мужественно договорил он.

Вирджиния решила вмешаться.

— Вот ваше какао.

— Мамочка, мы показывали Юстасу фотографии Кирктона…

— Я так и поняла.

— Мне очень понравилось, — откликнулся Юстас. — Теперь я все знаю о Шотландии.

Он встал с кровати, словно уступая место Вирджинии, и поставил раскрытую папку обратно на комод.

Дети забрались под одеяла.

— Ты должен приехать к нам туда. Пожить у нас. Правда же, мама? Он может спать в гостевой комнате, да?

— Возможно, — сказала Вирджиния. — Но у Юстаса много работы.

— Это правда, — сказал Юстас. — Много. По горло всяких дел.

Он уже шел к двери.

— Ну что же, спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Юстас! И спасибо, что сводил нас в такое чудесное место!

— Главное, чтобы вам не приснился Джек Карли.

— Даже если приснится — я не испугаюсь.

— Вот это правильно. Спокойной ночи, Николас!

— Спокойной ночи. Увидимся утром.

Вирджиния повернулась к Юстасу.

— Не уходи. Я спущусь через минуту.

Он сказал:

— Я подожду внизу.

Дети молча, подавляя зевки, выпили какао. Глаза у них закрывались. Наконец они улеглись, и Вирджиния пожелала им спокойной ночи. Когда она наклонилась поцеловать Николаса, он сделал неожиданную вещь: никогда раньше не проявлявший своих теплых чувств, он вдруг обхватил ее шею руками и прижался щекой к ее щеке.

— Что такое? — ласково спросила она.

— Там было здорово, да?

— Ты имеешь в виду на пляже?

— Нет. В доме, где живет Юстас.

— В Пенфолде.

— Мы еще сходим туда?

— Ну конечно.

— И мне понравился котенок.

— Еще бы!

— Юстас ждет внизу.

— Да.

— Я буду слушать, как вы разговариваете. — Голос у него был довольный. — Буду лежать и слушать, как вы все говорите, и говорите, и говорите…

— И тебе будет спокойно?

— Ну конечно, — ответил Николас.

Дети уже почти спали, но она все никак не могла выйти из комнаты: ходила тихонько из угла в угол, собирала разбросанные вещи, складывала их и аккуратно — в точности как няня — развешивала на спинках двух камышовых кресел. Закончив уборку, она подошла к окну, задернула куцые занавески и немного прикрыла створки — ночь обещала быть холодной. В приглушенном свете ночника комната казалась уютной и покойной, в углах таились тени, тишину нарушало лишь тиканье часов и мерное дыхание детей.

Вирджинию переполняла любовь. Любовь к детям; к странному маленькому дому; к мужчине, который дожидался ее внизу. А еще ощущение завершенности. Правильности происходящего. Впервые, подумала она, мы с Юстасом остаемся совсем одни, и у нас сколько угодно времени. Только он и я. Сейчас она разожжет огонь, задернет шторы и приготовит ему чашку кофе. Если захочется, они могут проговорить хоть всю ночь. Наедине.