Ящер 3

Затем на всеобщее обозрение выдаются цифры: ветер силой в 89 миль в час гонит Алису на запад со скоростью в 15 узлов, подход ее к берегам Доминиканской республики ожидается в пределах ближайших трех-четырех суток, и все это согласно тринадцати из двадцати шести возможных компьютерных моделей.

– Девять других моделей направляют Алису немного севернее, – продолжает синоптик, – а три – чуть южнее. Последняя модель разворачивает Алису на юго-запад, проводит ее вокруг мыса Доброй Надежды и обрушивает на Индию. Однако мы полагаем, что в данном случае произошла компьютерная ошибка.

Норин улыбается, а ее нога тем временем крепко прижимается к моей, контур ее фальшивой, но плотной ляжки с легкостью прослеживается под юбкой.

– Вот видишь? Отчет об урагане – совсем не про то, какой ущерб уже был нанесен. Он про те разрушения, которые последуют, если только все пойдет как надо. Или как не надо. Здесь речь о возможностях.

Она откидывается на спинку дивана, негромкий вздох слетает с ее губ, и на долю секунды мы возвращаемся в мою детскую спальню – на кровати постельное белье с картинками из «Звездных войн», на стене плакаты с рок-группой Rush, a мы собираемся заняться своим делом. Спина Норин точно так же выгибается, мои руки скользят ей под лопатки, наши тела прижимаются друг к другу, губы сливаются…

Но тут я опять оказываюсь на диване – и здесь уже только мы с Норин, да еще синоптик, который все трендит себе про погоду. Остальные люди Джека с дивана исчезли.

– Похоже, особой симпатии я тут не вызываю, – признаюсь я.

– А как ты думаешь, почему?

– Народ обычно не доверяет тем, кого он не знает, – говорю я. – Все боятся неведомого.

Норин прыскает.

– То есть эти парни тебя боятся?

– Очень может быть.

– Значит, Винсент, вот каким ты стал с тех пор, как я последний раз тебя видела? Тем, кого боятся?

Я поворачиваюсь к Норин и закидываю правую ногу на диван, чтобы сидеть с ней лицом к лицу.

– Знаешь, не думал, что наш разговор пойдет вот так.

Она прикидывается шокированной:

– Как, ты ожидал разговора?

– Ты знаешь, о чем я говорю.

– Уверена, что не знаю. – Норин играет по полной программе – теперь я могу это видеть. Конечно, она стала старше и мудрее, и я задумываюсь, не имеет ли крах наших отношений некую связь с созданием этой более крутой, но и более грустной женщины. В ее словах постоянно присутствует подтекст гнева, хотя Норин старается этого не выдавать. Та пара пощечин у лифта – между прочим, следы ее ладоней по-прежнему горят на более чувствительных частях моей фальшивой шкуры – была тщательно спланированной разрядкой и ничем больше.

– Послушай, – начинаю я, пытаясь найти переход в более нормальный режим разговора, – мы могли бы весь день сидеть тут и темнить…

– Отлично, – перебивает Норин. – Давай.

Но меня не так просто сбить с панталыку.

– Или мы могли бы уйти отсюда и с этим покончить. У тебя на меня зуб.

– Уверяю тебя, ничего такого.

– Значит, был зуб. С того самого дня на автобусной остановке, когда…

– Нет-нет, – снова говорит Норин и прикладывает палец к моим губам.

– Тяжело говорить, когда ты так делаешь, – бормочу я.

– В этом-то вся и идея.

Я чую Хагстрема раньше, чем его вижу, и мои плечи мгновенно напрягаются. Он скользит под бок к Норин и с непринужденностью первоклассного соблазнителя обнимает ее за голые плечи. По мне буквально прокатывает волна рыцарского духа, и я вскакиваю с дивана, готовый защищать честь Норин…

Но тут она наклоняется и его целует. Это требует повторения: она его целует.А я застываю перед диваном в полусогнутом положении, с занесенной для удара рукой, дьявольски напоминая бронзовую статую какого-нибудь дискобола, по которой случайно проехал каток.

Норин отрывается от губ Хагстрема и пристально на меня смотрит. Вид у нее почти такой же смущенный, как и у меня после лицезрения их с Хагстремом нежного поцелуя.

– Ты знаком с Нелли? – спрашивает она. – Мы помолвлены.

– Помолвлены, – машинально повторяю я. Это слово прыгает у меня в черепной коробке, никаких серьезных повреждений, впрочем, не нанося. – Помолвлены.

– Уже почти год. – Норин хлопает Хагстрема по колену и оставляет там руку. Бриллиант у нее на патьце крупный, но в то же время не нарочито крупный. Мне страшно хочется сорвать это кольцо. – Поначалу Джек не слишком обрадовался. Говорил, нечего бизнес и удовольствие смешивать. Но теперь…

Она снова целует Хагстрема, а я изо всех сил стараюсь вернуть себе самообладание и уйти отсюда подальше. Ничего хорошего не выйдет, если я останусь здесь и стану наблюдать, как они милуются совсем как… гм, совсем как мы с Норин обычно миловались. Но не успеваю я одолеть и десяти футов, как чувствую, что кто-то скользит мне под бок.

– Черт, ты только взгляни, как эти двое за дело взялись. Нашли себе гнездышко!

Под боком у меня Гленда, а в руке у нее бокал настоя. Лед кружит в прозрачной влаге, пока она крутит бокал.

– Это Норин, – сообщаю я ей.

– Ну да, мы прошлой ночью познакомились. Сестра Джека. Классная девчонка.

– Это Норин, – повторяю я. – СтаршеклассницаНорин. – Гленда в свое время слышала рассказы, терпеливо внимая бесчисленным пьяным воспоминаниям о моей утраченной любви.

Требуется какое-то время, чтобы достучаться до ее затуманенного травами мозга, но связь наконец налаживается, и я почти слышу звонок. Гленда поворачивается и окидывает Норин быстрым взглядом – таким взглядом, каким только женщина может изучать другую женщину. Наполовину конкурс красоты, наполовину процедура опознания подозреваемого.

– А, та самаяНорин. Которую ты так продинамил.

– Спасибо тебе огромное.

Гленда пожимает плечами и закидывает в себя остаток настоя.

– Здесь просто изумительно, – говорит она. – Матрац, на котором я спала, наверно, фута три толщиной. Буфет славно затарен. Шкаф с травами не заперт, а климат в нем контролируется… Блин, у них тут даже частный кинотеатр внизу есть.

– Рад, что тебе здесь нравится. А для меня ты кое-чего не выяснила?

– Типа?

– Типа про тех девушек… официанток…

– Ах, да, – говорит Гленда, – они тут повсюду шастают. Здесь, в доме, там, в клубе.

– А ты в них ничего странного не заметила?

– Не-а. А что, следовало?

– Очень может быть. Не уверен. – Прямо сейчас мне просто хочется разыскать Джека, выяснить, нужен ли я ему зачем-нибудь, а потом вернуться в дом Талларико. Я по-прежнему остро чувствую, как грязь с ипподрома покрывает мою личину, и еще острее тревожусь о том, что крошечные частички распад-порошка могут таиться у меня на одежде, только и дожидаясь случая соприкоснуться с плотью диноса.

– Где Джек? – спрашиваю я.

Гленда кивает в сторону задней части пентхауса.

– Видела, как он там вместе с какой-то мелкой пожилой теткой исчез.

– Седовласая, держит себя в форме?

– Ага, она самая. А кто она такая?

– Вообще-то не знаю. И никто, похоже, не знает.

Мы с Глендой направляемся к задней части просторных апартаментов, по ггути обходя всякий антиквариат и предметы искусства, которыми мне, надо полагать, следует восхищаться. Но что я, черт побери, вообще знаю про искусство и антиквариат? В длинном коридоре по обе стороны ряды дверей, все заперты.

– Джек? – окликаю я. – Ты здесь?

Приглушенный стон из самого конца коридора. Мы с Глендой делаем еще несколько шагов.

– Джек, это ты?

Раздается еще один стон, и мне начинает казаться, что это как раз тот самый момент любого хорошего фильма ужасов, когда вся публика встает на ноги и орет мне бежать отсюда куда глаза глядят, хотя предпочтительнее – в ближайший полицейский участок.

Кряхтение, стон, краткий сдавленный рык – и все из-за той дальней двери. Я смотрю на Гленду.

– Как думаешь?

Она пожимает плечами:

– Это твоя ответственность.

Тогда я собираюсь с духом, готовлюсь резко стартовать…