Страница 43 из 55
А мавританский замок, как драгоценная жемчужина, украшает Воздвиженку, когда-то в древности носившую имя Орбат — от арабского слова, обозначающего «предместье». Улица известна уже с XIII в., она являлась началом дороги из Московского Кремля и вела на запад, в Великий Новгород и Смоленск. С XVII в. улица стала называться Смоленской, с начала века — Воздвиженкой.
В середине XVI в. участок, на котором стоит ныне здание Дома дружбы, был заселен слободжанами, обслуживавшими двор Ивана Грозного, в XVI в. здесь был двор боярина царя Алексея Михайловича — Бориса Морозова. В XVIII в. этот участок земли принадлежал обер-егермейстеру Петра I — Семену Кирилловичу Нарышкину, здесь красовались его обширные каменные палаты. Со второй половины XVIII в. эти владения переходят в руки князей Долгоруковых.
Сегодня эта жемчужина архитектурного искусства, венчающая улицу Воздвиженку, — Дом приемов Правительства РФ.
…Летят машины по Воздвиженке, спешат пешеходы, но взгляд каждого невольно задерживается на старинном замке, приплывшим к нам из серебряного века поэтической России. И сто лет тому назад, в конце XIX в., мчались по Воздвиженке экипажи, торопились прохожие, а навстречу им выступал из снежной круговерти, блистая освещенными высокими окнами, странный необычный замок, подобного которому нет в Москве.
О ДОМЕ ПАШКОВА, ЧТО НА ХОЛМЕ
Ранним весенним утром, когда солнце заливает щедро все окрест, белый дворец, что высится на холме напротив Кремля, кажется розоватым, и даже лебеди, плавающие в дворцовом пруду, что раскинулся у гранитных плит его, в сиянии солнечных брызг взмахивают бледно-розовыми крыльями. Чудесно благоухает жасмин и белая сирень, окружающие пруд.
А по вечерам дворец окутывает серовато-розовая дымка, по пруду неспешно плывет черный лебедь, из чуть приоткрытых окон льется чарующая музыка… Вот куда частенько вечерами направлялись москвичи прогуляться — и в экипажах, и пешком. Улица Моховая затихала: не слышно голосов студентов, куда-то исчезали торговцы книгами. И становилась Моховая улица местом прогулок для любителей тишины, местом встреч влюбленных. Строился этот восхитительный дворец неслыханно быстро: всего-то за два года он поднялся на 35 м и великолепно просматривался из разных концов города.
Главный корпус дворца прочно стоит на высоком цоколе, украшенном колонами, статуями, гирляндами. Трехэтажная галерея, соединяющаяся с галереями боковых карнизов, придает дворцу особую, западную изысканность. Над бельведером дворца восседал Марс с копьем. Во дворец хозяева и гости въезжали с улицы Знаменки, а не с Моховой, где у самых ступеней плескалась вода. Так было двести лет тому назад.
После 1812 г. погиб и пруд, и частично сад, погибли многие скульптурные украшения, исчез и Марс с копьем… Созидая это чудное творение, великий архитектор В.И. Баженов говорил, что «подобного здания не сыщешь в России».
Заказчиком был Петр Егорович Пашков, богатый помещик, капитан-поручик лейб-гвардии Семеновского полка, учрежденного Петром I. Император наградил землями и крепостными отца капитана-поручика, служившего у государя губернатором. Поэтому наследник Петр Егорович денег на строительство и отделку дворца не жалел.
Но уже в 1839 г. Пашков дом выкупила казна у наследников для Дворянского института Московского университета. Здесь же разместилась и классическая гимназия. В 1861 г. сюда из Санкт-Петербурга перевезли богатую библиотеку и коллекцию покойного Николая Петровича Румянцева. Незадолго до смерти граф Румянцев собрал несметные сокровища книжные, которые и позволили создать Музей книг и рукописей, которых насчитывалось свыше 25 тысяч, и среди них оказалась жемчужина «Острожская библия» Ивана Федорова. Библиотеку эту называли Московским эрмитажем. На фасаде появилась надпись: «От государственного канцлера графа Румянцева на благое просвещение». Ежегодно на содержание библиотеки поступали немалые суммы из бюджета Москвы. Также ежегодно поступали деньги от мецената Кузьмы Солдатенкова, который завещал музею свою огромную библиотеку и богатую картинную галерею. Многие достопочтенные москвичи — историк Михаил Погодин, философ Петр Чаадаев — передавали свои сокровища. Император Александр II пожаловал музею грандиозную картину Александра Иванова «Явление Христа народу», купленную им лично за 15 тысяч рублей. По повелению императора сюда поступила картинная галерея собирателя русской живописи Ф.И. Прянишникова. Кроме того, император передал в Румянцевский музей двести картин западноевропейских мастеров из фонда Эрмитажа.
Итак, на 1864 г., согласно описи, в состав музея входили:
1. Отделение рукописей и славянских старых книг.
2. Минералогический кабинет — редкостное собрание минералов.
3. Отделение доисторических и христианских русских древностей, даже находилась мумия в древнем саркофаге.
4. Дашковское собрание изображений русских деятелей, более 320 предметов.
5. Картинная галерея, где имелось 455 икон конца XIV — начала XVI в.
6. Скульптурное отделение, где хранилась клинообразная надпись в 1210 строк.
7. Дашковский этнографический отдел, где собрано 270 манекенов русской работы.
8. Отделение иностранной этнографии.
Всего 174 предмета в 8 витринах с экспонатами из Японии, Новой Калифорнии, Алеутских островов. Здесь же бережно хранились гипсовые маски: Петра I, Николая I, Александра I, Наполеона I, Карла XII, графа С.С. Уварова, Н.В. Гоголя, И.А. Крылова, А.С. Пушкина. Библиотека получала бесплатно обязательный экземпляр всей печатной продукции империи. Наступил 1917 г…
Сначала сбили надпись с фронтона: «…на благое просвещение»…
Передали в другие музеи картинную галерею, этнографический и минералогический музей. Все ли уцелело, кто скажет?… Дарственные книги от великих персон грубо смешали с казенными и передали в единый фонд.
И наверное, счастлив будет тот читатель, которому попадет в руки книга с экслибрисом или дарственной надписью графа Румянцева или самого П. Чаадаева!
«ОЧЕНЬ ХОЧУ ДОМОЙ…»
Во время моего первого приезда во Францию в 1967 г. мне довелось познакомиться с дочерью бывшего царского генерала Ириной Кайдановой.
Однажды во время посещения небольшой фермы близ Парижа, где хозяева угощали нас сидром и бисквитами, я заметила, что в доме стоит стойкий яблочный аромат. Ирина тихонько ответила, что этот запах всегда вызывал грустные воспоминания у Ивана Алексеевича Бунина. И еще добавила, что ее «маман» (так именно и произнесла, ведь Ирина родилась во Франции в 1920 г.), дружила с Верой Николаевной, супругой писателя, долгие десятилетия.
К сожалению, мне не удалось у сдержанной русской француженки больше ничего услышать о Иване Алексеевиче. Ведь Бунин у нас в СССР был не в почете, и она прекрасно все знала. Ирина только добавила: «Помните!»: «…раннее, свежее утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести…» Да! Это из рассказа Бунина «Антоновские яблоки», написанного еще в России, в 1900 г.
Описание российской природы, запаха антоновских яблок, запаха увядающего сада — как тонкая серебристая нить пронизывает все произведения писателя, вышедшие из-под его пера в более поздние годы. Описание природы всегда отражало настроение Бунина.
В почти автобиографическом романе «Жизнь Арсеньева» состояние героя после ухода любимой женщины лучше всего отображено в палитре погоды:
«…Выйдя из дому, я пошел по улицам, — они были странны: немо, тепло, сыро, всюду вокруг, в голых садах и среди тополей бульвара, густо стоит белый туман, смешанный с лунным светом…»
Роман «Жизнь Арсеньева» написан Буниным в Приморских Альпах в 1927–1933 гг., когда уже более десяти лет прожил он вне России. Как же нужно было любить, как чувствовать Родину, ее природу, чтобы так писать вдали от нее!