Страница 3 из 13
В это время и случилась та история с Пушкиным: смерть поэта на дуэли с Дантесом. Появился блистательный экспромт Лермонтова «Смерть поэта». Гневные стихи расходились в списках, их множил от руки Святослав Раевский – друг и бабушкин крестник, легкомысленно раздавал направо и налево, и последствия не замедлили сказаться: опус попал к жандармам, к Бенкендорфу, тот донес императору… Николай I велел учинить следствие, Лермонтова и Раевского задержали, даже провели медицинское освидетельствование на вменяемость. Затем вышло высочайшее повеление: Святослава сослать в Олонецкую губернию (Петрозаводск), Михаила же направить в действующую армию на Кавказ.
Бабушка, само собой, хлопотала о смягчении участи внука: правая рука Бенкендорфа – Леонтий Дубельт – приходился дальним родственником. Еще считался другом семьи Михаил Сперанский – он преподавал юридические науки наследнику престола, цесаревичу Александру, – словом, употребляла все возможные связи, чтобы достучаться до сердца императора. Но пока результат оставался нулевым.
Лермонтов старался не думать о плохом. Ехал верхом, щурился на солнце, наконец прорвавшееся сквозь белесые облака, напевал что-то вальсообразное. На берегу речки Иори сделали привал. Сидя на ковре, расстеленном на траве, ели лаваш с козьим сыром, жареную курицу, зелень, запивали водой из фляжек.
– Что ты загрустил, Андрей Иваныч? – посмотрел на слугу барин.
– Как же не грустить, коли денег нет? – ответил тот, вытирая пальцами сальные губы. – На последние гроши эту снедь купил.
– Ерунда. Вот приедем в полк – выдадут пособие. Лошадей накормим в полковой конюшне.
– А возок чинить? Не ровен час сломается задняя ось, и застрянем тут.
– Да не каркай. Бог даст, дотянем. Что ты, право, братец, как старуха – «бу-бу-бу, бу-бу-бу»! Посмотри, красота какая: синева неба, синева реки, птицы и стрекозы порхают. Райский уголок.
Но Андрей Иванович покачал головой.
– Жарко больно. Весь взопрел. Вот бы искупаться.
– Нет, нельзя купаться, надо дальше ехать. Сходишь в Караагаче в баню. Говорили, что село культурное, вполне обустроенное, даже есть офицерский клуб.
– Мне-то что с того? Мне по клубам не ходить. Все мое удовольствие – крепкий табачок, чарочка вина да сон.
– Экий ты фетюк. Кислый человек. Только настроение портишь.
В штаб-квартире полка оказались в половине второго пополудни. Караагач в самом деле произвел приятное впечатление: несколько кирпичных зданий по главной улице, ровная брусчатка, буйная листва фруктовых деревьев, каменная церковь. Белье на веревках.
Михаил спешился, крякнул, сняв фуражку, вытер лоб платком, отдал честь караульным на воротах и, зайдя в парадное, побежал по ступенькам вверх – к кабинету полковника Безобразова [6] .
Боевой офицер, отличившийся в усмирении польского восстания 1833 года, получил полковник чин флигель-адъютанта его величества, а затем внезапно оказался в опале. Говорили, что фрейлина императрицы Хилкова, будучи любовницей Николая I, от него понесла и ее скоропостижно выдали за Безобразова. Тот, узнав, что она беременна, начал учинять скандалы, вплоть до рукоприкладства, женщина сбежала, у нее от переживаний случился выкидыш. Разъяренный император выслал Безобразова на Кавказ.
Лермонтов застал командира на балконе – тот сидел без мундира, в полотняной сорочке с распахнутой безволосой грудью. Лет ему было под сорок, он имел роскошные пегие усы, загнутые кверху, узковатое бледное лицо и серьезные серые глаза. Чай прихлебывал с блюдечка, сахар брал вприкуску.
Молча поприветствовав прибывшего, предложил ему сесть напротив и задумчиво спросил:
– Вашу фамилию как произносить следует – Ле́рмонтов или Лерма́нтов? Я слышал оба варианта.
Михаил улыбнулся.
– Оба существуют. Мой отец писался Лерма́нтов. Он считал нашим дальним предком вице-короля Португалии герцога Лерма́. Но мои тетушки ему возражали: говорят, что свой род мы ведем от шотландского дворянина Томаса Ле́рмонта, барда и провидца. Кстати, в наших родичах и лорд Байрон.
Безобразов почесал подбородок.
– Стало быть, вы, как и родич, пишете стихи? Я, признаться, сам-то не читал. А они у вас только в списках или есть печатные?
– Вот в недавней книжке «Современника» нумер два было помещено мое сочинение про Бородино. Отмечая четверть века сего сражения.
– Не видал. В нашу глушь журналы поступают с задержкой. А прочтите отрывок, коли вам не трудно. Так, из чистого любопытства.
– Отчего ж, извольте. – Михаил откашлялся, слегка помедлил, словно вспоминая, и начал нараспев:
Скажи-ка, дядя, ведь недаром…
У полковника на лице выражение легкой насмешки постепенно исчезло и перешло в удивление. А к концу стихотворения, при словах «И отступили бусурманы. Тогда считать мы стали раны, товарищей считать» даже блеснули слезы на глазах.
Лермонтов замолк. Безобразов, глядя на него с восхищением, спросил растроганно:
– Да неужто вы это сами сотворили?
Михаил развеселился.
– Точно так, собственной рукой.
– Чудо, чудо! А позвольте вас обнять, Михаил Юрьевич? Не сочтите за амикошонство, истинно как воин воина.
Сочинитель смутился, уши его пылали.
– Окажите честь, Сергей Дмитриевич. – Он встал.
Командир обнял корнета, а затем, отстранившись, по-отечески потрепал по плечу. Сказал с чувством:
– Коли вы служить станете так, как стихи пишете, мы поладим.
– Приложу все усилия.
– Ну, садитесь, садитесь. Выпьете со мной чаю? Впрочем, вы же с дороги – видимо, устали. Вас разместят в доме офицеров. С вами много слуг? Сколько лошадей?
– Двое тех и других.
– Хорошо. Отдохните, приведите себя в порядок, чтобы вечером присутствовать на спектакле.
– На спектакле! – изумился Михаил. – Здесь у вас есть театр?
– Так, своими силами ставим пиески. Развлекать драгун надо чем-то. Завели библиотеку, лекции читаем, вот и театр освоили.
– Славно. Что за пиеска?
– Уильяма Шекспайра «Двенадцатая ночь». Сами перевели с английского.
– Превосходно. – Лермонтов подумал. – Но ведь там, насколько я помню, две заглавные женские роли.
Он улыбнулся.
– Женщин изображают тоже драгуны?
Безобразов ответно развеселился.
– Нет, помилуйте. Приглашаем дам. Здесь поблизости проживают князья Чавчавадзе. Люди милые, душевные и без фанаберии. С удовольствием принимают участие в наших постановках.
– Да, я слышал про вдову Грибоедова.
– Точно так. Нина Александровна – изумительной души человек. Вышла замуж за Грибоедова, чтобы не соврать, лет в шестнадцать. Вскоре в Персии он погиб… Но она до сих пор хранит ему верность.
– Это не мешает ей играть комедийные роли?
– Отнюдь. Что поделаешь: жизнь берет свое, она – молодая дама, двадцать пять всего. Впрочем, роль Оливии – не такая уж комедийная, право слово, тут не надобно ни комиковать, ни паясничать. Зато ее младшая сестрица, Кэт – мы зовем княжну за глаза на а́нглийский манер, но в глаза, конечно, Екатерина Александровна, – уж действительно бесенок в юбке. Роль Виолы будто для нее писана.
– Говорят, что она просватана за князя Дадиани?
– Совершенно верно. Правда, по моим сведениям, официального предложения еще не было. Князь бывает у Чавчавадзе на правах друга, так что в дальнейшем все возможно.
Михаил подумал: «Не просватана – это хорошо».
Екатерины он пока не видел, но она ему уже нравилась.
5
Обустроившись, освежившись в тазике (дядька Андрей Иванович поливал из кувшина), при этом охая от холодной колодезной воды, он поменял белье и сел к столу писать письма – бабушке, друзьям и Прасковье Николаевне Ахвердовой, матушке Егора. Поначалу хотел, чтоб на почту пошел слуга, но потом решил прогуляться сам.
Было начало шестого, и жара постепенно спадала. На деревьях листва еще не вяла и не желтела, несмотря на осень. В придорожной пыли копошились голуби. Пахло жаренным на мангале мясом, свежей выпечкой, на брусчатке у почты живописно дымились конские яблоки, над которыми сверкали изумрудными попками мухи.