Страница 10 из 13
– Я благодарю тебя за науку, – мирно проговорил Лермонтов.
– Карги! Хорошо! – И Давид слегка похлопал его по предплечью.
Вскоре спустились дамы: первой шла Саломея, за ней дочери. Гостя проводили к столу. Все сели, ожидая хозяина. Улыбнувшись, Екатерина спросила:
– Как вам спалось, Мишель?
– Превосходно, Като, спасибо.
– На дворе нынче пасмурно, но, надеюсь, дождик не помешает вашей конной прогулке с папа́.
– Я тоже надеюсь.
Наконец появился князь. Слуги начали подавать блюда.
– А Майко не выйдет? – обратился к жене Александр Гарсеванович.
– Нет, Марии с утра нездоровится. Мы ей подадим в комнату.
– Сильно нездоровится?
– Ничего серьезного, – с некоторой насмешкой ответила Саломея, бросив взгляд на гостя. – С молодыми девушками это бывает.
Разговор перешел на другие темы. Лермонтову вдруг захотелось уехать, покинуть этот с виду гостеприимный, но на самом деле совершенно чужой, в чем-то даже враждебный дом, с его удивительными законами и неясными отношениями. Еще эта конная прогулка с хозяином! Может, отказаться? Нет, нельзя, обидится. Надо терпеть.
Кофе пили на балконе. Александр Гарсеванович, посмотрев на небо, произнес:
– Тучи вроде бы начали редеть, небо проясняется. Вы не против прогулки, Михаил Юрьевич?
– Я в предвкушении.
– Ты поедешь с нами, Дато?
– Нет, мерси, у меня дела в Караагаче.
– Ну как хочешь.
Конюх вывел под уздцы лошадей. Всадники помахали женщинам, провожавшим их, стоя на балконе, и неторопливо двинулись по аллее. Чавчавадзе заговорил:
– Меня вновь зовут на государеву службу. Предлагают потрудиться в совете Главного управления Закавказского края. Государь во время визита был милостив. Прежняя опала совершенно забыта.
– Вы довольны?
– И да и нет. Принести пользу родному краю – это честь для любого патриота, но при условии действительных полномочий. Просто числиться не имеет смысла, прикрывать своим именем злоупотребления остальных я не хочу.
– Вы всегда сможете злоупотребления вскрыть. Доложить государю…
– Ах, дражайший Михаил Юрьевич, на Кавказе не все так просто. Государь ведь далеко, а родные лихоимцы под боком. И порой они сильнее его.
Помолчав, Чавчавадзе добавил:
– Ну, да ладно, посмотрим. Я еще согласия не давал.
Разговор плавно перетек на общекавказские темы.
Горские народы во главе с Шамилем продолжают сопротивление, значит, спокойной жизни в этом регионе не жди. Главное, войной ничего не добиться, – рассуждал князь. – Будет только никому не нужное истребление друг друга. А России пора понять: силой одолеть Кавказ невозможно. Только экспансией товаров, культуры, цивилизации – предприятий и железных дорог. Люди, почувствовав выгоду, сами сложат оружие.
Вскоре выехали на берег быстрой речки – Чавчавадзе произнес название, но Лермонтов не запомнил, понял только, что она впадает в Алазани и питает почву у виноградников. Здесь дышалось легко, и в его душе возникло ощущение, что таким и должен быть райский сад: вечная зелень стройных деревьев, темно-голубая река, необъятная долина и гребешки гор. Чавчавадзе, видимо, тоже очарованный, прочитал стихи на грузинском языке, а потом перевел: «Даже на чужбине снится мне моя земля, чувствую брызги речной воды у меня на лице, ощущаю запах молодого винограда в давильнях; это запах моей родины».
Лермонтов вздохнул.
– А моя родина пахнет по-другому.
Каждый подумал о своем, оба рассмеялись.
Неожиданно князь сказал:
– Я вчера видел, как на вас глядела Майко. Будьте осторожны.
Лермонтов удивился.
– Осторожен? Почему?
– У нее в роду были чернокнижники. Если она захочет приворожить, вы потом навек потеряете разум и покой.
– Дато говорил мне, что Майко ему нравится.
– Да, я знаю. Они состояли в переписке, но она к нему питает только дружеские чувства. – Князь чуть помедлил. – И потом для Дато я наметил иную партию – внучку царя Георгия Тринадцатого, светлейшую княжну Анну Ильиничну.
– О, неплохо! А Дато знает?
– Знает, но пока сопротивляется. Он, видите ли, влюблен в Майко! Да мало ли в кого мы влюбляемся в юности. Надо смотреть на вещи реально.
– Сердцу не прикажешь.
– Сердцу – да, но уму можно. И жениться надо не столько по сердцу, сколько по уму. Как у вас говорят в России: по расчету.
– Вы женились на мадам Саломее тоже по расчету?
Князь расхохотался.
– В этом смысле мне повезло: и расчет, и чувства совпали.
Всадники повернули обратно. Лермонтов задумчиво спросил:
– Получается, если Майко выйдет за другого, то вопрос о Дато повернется в нужном для вас направлении.
– Да. – Чавчавадзе похлопал коня по шее. – Но не стройте иллюзий, мон шер ами [23] . Родичи Майко не дадут согласия на ваш брак.
Лермонтов вспыхнул.
– Я не понимаю, отчего? Вы же дали согласие на брак вашей дочери с Грибоедовым!
Князь пожал плечами.
– Ну, во-первых, пророссийские настроения десять лет назад были в Грузии намного сильнее. Во-вторых, Грибоедов был сановником высокого ранга – действующим министром. В-третьих, Нино умоляла меня об этом… – Он сделал паузу. – Вы не обижайтесь, Михаил Юрьевич, с вами по-другому…
– Можно обвенчаться и без согласия родичей!
Александр Гарсеванович хмыкнул.
– Можно, но не советую. Здешние законы суровы. Избежать последствий вам удастся, только скрывшись с ней в России. Но такой исход чреват для вас обвинением в дезертирстве.
– Меня, должно быть, скоро переведут в Петербург.
– Когда переведут – поразмыслите об этом отдельно.
Весь дальнейший путь до усадьбы Лермонтов молчал. Князь рассказывал о своей службе при Барклае-де-Толли, анекдоты о войне 1812 года, но он не слушал. Повторял про себя: «Вот назло, назло украду Майко и женюсь на ней. Не боюсь я ни Дато, ни князя, ни ее родных. Всем утру нос! Навек запомните, кто такой Маешка. Я для вас, видите ли, не знатен и не богат. Зато она влюблена в меня. Этого достаточно».
В усадьбе всадники поблагодарили друг друга за компанию. Чавчавадзе пошел отдохнуть до обеда, а Лермонтова встретили внизу Нино и Като. Младшая подошла с большой красивой тетрадью в золотом переплете.
– Дорогой Мишель, у меня к вам просьба. Напишите что-нибудь мне в альбом. Я была бы счастлива.
– С удовольствием.
Он взял тетрадь и поднялся к себе в комнату. Постоял у раскрытого окна, глядя на деревья, газоны, цветники, сбросил мундир. Сел, достал перо и чернильницу, покусал губу. Вспомнил голубые глаза Като, как она вчера пела, и решительно начал:
Слышу ли голос твой,
Звонкий и ласковый,
Как птичка в клетке,
Сердце запрыгает;
Встречу ль глаза твои
Лазурно-глубокие,
Душа им навстречу
Из груди просится,
И как-то весело,
И хочется плакать,
И так на шею бы
Тебе я кинулся.
Он рассмеялся и бросил перо. Рифмовать не хотелось. И так сгодится.
Но потом подумал и сочинил еще одно четверостишие:
Как небеса, твой взор пылает
Эмалью голубой,
Как поцелуй, звучит и тает
Твой голос молодой.
Нет, сегодня стихи не идут. Мысли о Майко. И разыгрывать влюбленность в Като совершенно не хочется. Может быть, чуть позже.
Лермонтов лег, закрыл глаза и представил себе Майко. Предки чернокнижники? Шутка или правда? Но глаза у нее действительно гипнотические. Впрочем, его предок, Томас Лермонт, тоже был ясновидящий. Магия на магию, колдовство на колдовство. Кто победит?
Он незаметно уснул и проснулся, услыхав голос за дверью:
– Михаил Юрьевич, мосье Лермонтов, вас хозяева ждут обедать.
– Хорошо, спасибо, иду!
Наспех приведя себя в порядок он сбежал по лестнице. Извинился за опоздание. Все семейство уже располагалось за столом, Майко и Давида не было. Михаил сел на свое место.