Страница 31 из 53
После того, как выяснилось, что Владислав не мог быть претендентом на московский престол, ввиду стремления занять его Сигизмундом, Ляпунов продолжал держаться того взгляда, что претендентом должен быть иноземный принц, и поддерживал кандидатуру шведского наследника принца Филиппа, сына Карла IX. Этим он отталкивал и донских казаков, стремившихся избрать московского царя российского происхождения. Казаки потребовали Ляпунова на Круг, Ляпунов испугался и бросился бежать в Рязань. Его схватили, привели на Круг и он был зарублен саблями.
Выяснилось потом, что в договоре бояр о призвании польского королевича писалось: «На Волге, Дону, Яику и на Тереке казаки, буде надобе, или не надобе, о том государю королевичу говорили с бояры и думными людьми, как буде на государстве…» (Сватиков. «Россия и Дон», стр. 56). Выступая против бездомных людей, сорванных с мест анархией, представители земства решение приняли несвоевременно, не имея средств для приведения решении в жизнь, ибо казаки составляли подавляющую часть ополчения. После гибели Ляпунова земские ополчения стали расходиться и как повествует летописец: «Мнози разыдошася от царствующаго града, и мало по малу отидоша от Москвы прочь…» Под Москвой остались казаки да некоторые дворяне, бывшие в Тушино и Калуге. Единственной силой под Москвой остались казаки. Им принадлежала власть в стране и они продолжали борьбу против поляков, укрепившихся в Москве.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ОСАДЫ МОСКВЫ КАЗАКАМИ (1611–1612 годы)
После распада Земского ополчения и Земской думы в стране не осталось никакой власти. Москва была занята поляками. Казаки, поставленные сложившимися событиями в положение центральной власти, были не в состоянии выполнить роль организующего политического центра. По своему бытовому и социальному положению казакам чужды были московские порядки и, кроме того, они могли нести для русского народа идеи равенства и экономического раскрепощения. Призывы эти противоречили целям земства и создавали между ними враждебные отношения. Кроме политических разногласий между казаками и земством имелось еще одно обстоятельство, а именно — в стане казаков при атамане Заруцком Находилась Марина, считавшая себя законно коронованной царицей Московского государства, и у нее был сын Иван, которого она и Заруцкий считали наследником на московский престол, что в глазах русских патриотов считалось «казачьим воровством».
Безотрадность русской общественности заключалась в том, что она утратила привычную ей политическую организацию и не находила в себе сил для ее восстановления. Боярство, как политическая сита, сходила с исторической сцены и для руководящей политической роли требовались новые силы, выдвигаемые новыми общественными слоями русского народа. Эти силы начинали постепенно формироваться в среднем слое русского народа: духовенства, служащих, торгового люда и горожан. К этим слоям решительно примыкали донские казаки.
Они продолжали осаду Москвы, как будто желая доказать, что со смертью Ляпунова ничего не изменилось. Гонсевский, чтобы разложить казаков и заставить отойти от Москвы, выслал к ним «лазутчика», с предложением покинуть стены Белого города и передать его полякам. Казаки «лазутчика» посадили на кол, и продолжали держать поляков в осаде. В стан казаков из Троицкой лавры был прислан образ Казанской Божьей Матери. Казаки встретили его торжественно, а на другой день Заруцкий приказал бить тревогу и двинул казаков на приступ Девичьего монастыря, занятого немцами в 200 человек и 400 запорожцев. (Костомаров, «Смутное Время», стр. 231). Монастырь был взят, и защитники все были уничтожены. В монастыре были освобождены черницы, среди которых были дочь двоюродного брата царя Ивана Грозного и дочь Бориса Годунова, Ксения, которые были отправлены во Владимир. Казаки не оставляли поляков в покое и 23 сентября пустили гранаты в Китай-город и зажгли его. Поляки не могли остановить пожар и должны были уйти в Кремль, что еще больше стеснило их. Но к этому времени под Смоленском положение изменилось в пользу поляков. Смоленск был взят приступом. Сигизмунд оставил в городе гарнизон под начальством коменданта Якуба Потоцкого, и с войсками ушел в Польшу. Был созван Сейм и в торжественной обстановке королю были представлены знатные московские пленные, в числе которых были бывший царь Василий Шуйский, его брат, защитник Смоленска, воевода Шеин и великое посольство, во главе с Филаретом. Сеймом было принято решение послать в Москву помощь гранизону под начальством гетмана Ходкевича. Организация отправки войск была поручена коменданту Смоленска Потоцкому. Ходкевичу было дано 3 000 пехоты и потом присоединены были 1 500 всадников. С этими войсками Ходкевич двинулся к Москве. Движение его сопровождалось все время стычками с «шиши», или русскими партизанами. В начале октября Ходкевич приблизился к Москве и выслал отряд запорожских казаков с извещением осажденных о своем походе. Отряд этот попал в засаду «шиши» и весь был уничтожен, спасся один их атаман Ван-сович. 4 октября Ходкевич приблизится к Москве и 12 двинулся на ступ позиции казаков. Приступ казаками был отбит и Ходкевич отошел с войсками в Красное Село. Не имея возможности прорвать линию обороны казаков, Ходкевич ограничивался отдельными стычками. Но положение казаков после его подхода к Москве осложнилось, и казаки из осаждавших превратились в осажденных. «И бысть в русском стане глад велик, свинцу и пороху недостаток». Трубецкой и Заруцкий писали в Обитель, чтобы слали свинец и порох, и слали грамоты с призывом людей на помощь. После того, как патриарх Гермоген был посажен под стражу поляками, роль призыва к борьбе русското народа против поляков перешла к Троицко-Сергиевской лагре. Архимандрит Дионисий с келарем Авраамием Палицыным с Собором рассылали грамоты по всей стране и казакам послали на помощь пеших слуг, свинец и порох (Авраамий Палицьгн. «Сказание об осаде Троицко-Сергиевской Лавры»), На разосланные грамоты и призыв стали собираться ополчении разных городов, и одним из более значительных оказалось нижегородское.
В это время в Пскове появился третий Лжедимитрий, и часть холопей казаков, стоявших под Москвой, целовала ему крест. Лавра отвергла это целование, однако это событие произвело резкий раскол среди казаков. Донские казаки поднялись против «голытьбы», возглавлявшейся Заруцким и совершенно отделились от них.
В течение месяца Ходкевич оставался в Красном Селе, тревожимый все время партизанами и имея стычки с казаками. Не имея возможности изменить участь осажденных, гетман отправился с войсками к Рогачеву и остановился у Волоколамска, предоставив осажденных своей участи. Продолжавшаяся осада Москвы истощила казаков материально: они были босы и наги, испытывали недостаток в военных припасах, и к весне ожидался поход к Москве Ходкевича, усиленного литовскими войсками. Руководители ополчении Нижнего города Пожарский и Минин, не торопились двигаться к Москве. Вначале поджидали подхода ополчении казанцев, но не дождавшись, перешли в Ярославль и оставались в нем. Пожарский решительно уклонился от соединении с казаками и целью его было избрание царя без участия казаков. Из Ярославля Минин и Пожарский рассылали грамоты с призывом выборных людей от городов для избрания законного государя. Вместе с тем, он вел переписку через Новгород с шведским королем, прося его отпустить наследного принца на московский престол, и в то же время вел переписку и с австрийским императором, прося его сына на московское царство. Пожарский, как и многие представители московского боярства, был сторонником иноземного кандидата на московский престол. По заявлению псковского летописца: «Народи же не восхотеша тому быти». В народе, и главным образом среди казаков, избрание царем иноземного происхождения было неприемлемо. Среди казаков давно уже называлось имя «ближайшего братенича блаженнаго государя Федора Иоанновича, сына Федора Никитича Романова — Михаила». В этом отношении Пожарский и казачий стан были непримиримы. Примирение между казаками и лагерем Пожарского взяла на себя Сергиевская лавра. Чтобы принудить Пожарского идти с ополчением к Москве, Дионисий и Авраамий послали к нему послов с нареканием, что если Ходкевич раньше вашего «к Москве придет, то всуе труд будет и тще ваше собрание». Пожарский «старцев в Обитель отправил и косно и медленно о шествии помышлял, некоих ради междуусобных и смутных словес в Ярославле стояше и войско учреждаше». После чего Авраамий, с благословения архимандрита и братии, 28 июля выехал в Ярославль.