Страница 29 из 34
Пол и его товарищи по военному плену в Хеллендорфе не сразу свыклись с отсутствием охранников — те благоразумно сделали ноги еще прошлым вечером, намылившись в леса и холмы. Вместе с двумя другими американцами Пол неуверенно продвигался по кишащей людьми дороге в направлении Петерсвальда — еще одна деревушка на пятьсот очумевших от войны душ. Над человеческими реками, текшими в обоих направлениях, висел один и тот же вопль-стон: «Русские идут!» Преодолев в этой компании четыре утомительных километра, троица американцев расположилась на бережку ручья, пробегавшего через Петерсвальд, и парни начали гадать: как добраться до своих? Правда ли, что русские убивают на своем пути все живое? Рядом с ними в полутьме, забившись в конурку, сидел белый кролик и прислушивался к непривычному шуму извне.
Троица не разделяла ужаса, которым была охвачена деревня, и не испытывала особой жалости.
— Бог все видит — эти безмозглые наглецы давно напрашивались, — сказал Пол, и его товарищи в ответ мрачно ухмыльнулись. — После всего, что наворотили эти немцы, русским можно простить любой их фортель, — добавил Пол, и его спутники согласно закивали. Втроем они молча сидели и смотрели, как мечутся мамаши, распихивая детишек по погребам, другие суетливой цепочкой тянутся вверх по холму, чтобы укрыться за деревьями, а третьи, прихватив самые ценные пожитки, бросали насиженные места и вливались в текущий по дороге людской поток.
Идущий размашистым шагом младший капрал английской армии — глаза чуть навыкате — крикнул им с дороги:
— Ребята, лучше тут не рассиживайтесь — они уже в Хеллендорфе!
На западе появилось облако пыли, загромыхали грузовики, бросились врассыпную перепуганные беженцы — и в деревню вошли русские, они предлагали потрясенным горожанам сигареты, а тех, кто рискнул высунуть нос на улицу, одаривали влажными горячими поцелуями. Пол, со смехом выкрикивая «Американец! Американец!» поверх яростной аккордеонной музыки, что неслась из грузовиков с красными звездами, резво вокруг этих грузовиков запрыгал и был вознагражден: освободители бросили ему несколько буханок хлеба и кусков мяса. Возбужденные и счастливые, все трое, едва не роняя запасы съестного, вернулись к своему ручейку и усердно принялись за трапезу.
Тем временем все остальные — чехи, поляки, югославы, русские, устрашающая орда разъяренных рабов немецкого рейха — начали крушить и предавать огню все подряд, мародерствовать просто так, куража ради, следуя в кильватере Советской армии. Сбившись в кучки по три-четыре человека, недавние рабы систематически взялись за близлежащие дома — они выламывали двери, до полусмерти пугали жильцов и забирали себе все, к чему лежала душа. Такой разорительный налет не мог оставить безучастным никого — Петерсвальд представлял собой узкое поселение глубиной в один дом по каждую сторону дороги. Когда к вечеру над деревней воцарилась луна, Полу пришло в голову, что каждый дом перевернула сверху донизу не одна тысяча человек.
Он и его друзья наблюдали за мародерами — а те трудились в поте лица — и кисло улыбались всякой попадавшей в поле зрения новой группе. К одной такой группе присоединилась пара ликующих шотландцев, и вот они, опьяненные веселым разгулом, остановились поболтать с американцами. У каждого был шикарный велосипед, какие-то бесчисленные кольца, часы, бинокли, камеры и прочие замечательные безделушки.
— Тут ведь что получается, — пояснил один из них, — не сидеть же сидьмя, когда вокруг такое творится? Может, другого такого дня в твоей жизни не будет. Вы же победители — значит, имеете право на все, что пожелаете.
Три американца — по инициативе Пола — между собой это обсудили и убедили друг друга: если они пограбят дома противника, никто не бросит в них за это камень. И вот все трое штурмом взяли ближайший дом, в котором никого не было с той минуты, когда они пришли в Петерсвальд. В доме уже изрядно покуролесили: все окна без стекол, все ящики — на полу, вся одежда содрана с вешалок, в шкафах — шаром покати, подушки и матрацы вспороты и выпотрошены. Предшественники Пола и его друзей уже обшарили все, что было перерыто до них, и осталась только какая-то драная одежда да кое-что из посуды.
Они решились войти в это разоренное гнездо уже под вечер и не нашли там ничего, что могло бы представлять для них интерес.
Пол сказал, что этот дом и в лучшие времена едва ли был полной чашей, его обитатели явно жили в бедности. Мебель была убогая, стены потрескались, фасад тоже нуждался в ремонте и покраске. Но вот Пол поднялся по лесенке на крохотный второй этаж и обнаружил там удивительную комнату — она не вписывалась в общую картину обнищания. Это была спальня — яркие цвета, изящная мебель, картины со сказочными сюжетами на стенах в веселую полоску, свежевыкрашенное дерево. На полу унылым холмиком громоздились детские игрушки — они не понадобились даже мародерам. Единственный предмет во всем доме, вообще оставленный без внимания, был прислонен к стене у изголовья кровати.
— Ты посмотри, это же пара детских костылей, черт меня дери.
Не найдя ничего ценного, американцы решили, что для охоты за сокровищами уже темновато — стало быть, пора заняться ужином. Благодаря русским еды у них с собой было достаточно, но им показалось, что этот день надо отметить по-особому — курочка, молоко, яйца и даже кролик лишними не будут. В поисках этих деликатесов троица разделилась, чтобы зачистить близлежащие амбары и фермерские дворы.
Пол заглянул в сарай на задворках дома, в котором они надеялись разжиться. Но если тут и была раньше какая-то живность, подумал Пол, ее уже увели на восток несколько часов назад. На земляном полу возле двери валялось несколько картофелин, но это было все. Он распихал картошку по карманам и уже собрался идти дальше, но тут услышал в углу какой-то шорох. Шорох повторился. Глаза Пола вскоре привыкли к темноте, и он разглядел кроличью клетку, в которой сидел упитанный белый кролик, он пошмыгивал розовым носом и прерывисто дышал. Потрясающая удача — гвоздь программы для предстоящего банкета! Пол открыл дверцу и за уши — тот и не думал сопротивляться — извлек зверька из клетки. Пол в жизни не убивал кролика своими руками и теперь засомневался: а как именно его убить? Наконец он положил голову кролика на колоду для рубки мяса и размозжил ему голову тыльной стороной топора. Кролик несколько секунд вяло подергался и умер.
Довольный собой, Пол принялся освежевывать и потрошить кролика, отрезал лапку себе на счастье — придут же лучшие дни! Закончив, он остановился в дверях сарая — перед ним была мирная жизнь, закат, горстка понурых немецких солдат брела куда-то к своим домам, сдав последний очаг сопротивления. Вместе с ними тащились и гражданские — те, что утром шли за спасением в противоположную сторону, но наступление русских заставило их вернуться.
Вдруг Пол увидел, что от тягостной процессии отделились три фигуры и направились к нему. Перед разоренным домом они остановились. В груди Пола волной всколыхнулась жалость, вспыхнули угрызения совести: ведь это их дом и сарай, подумал Пол, этот старик, женщина и мальчик-калека живут в этом доме. Женщина плакала, мужчина качал головой. Мальчик пытался привлечь их внимание, что-то говорил и показывал в сторону сарая. Пол стоял в тени, и хозяева не видели его, но едва они вошли в дом, он убежал с кроликом в руках.
Свою добычу Пол положил к бугорку, выбранному товарищами для костра, отсюда, через поваленные бурей тополя, он видел тот самый сарай. Кролика вместе с другими трофеями положили на импровизированную скатерть неподалеку.
Друзья готовили пищу, а Пол, не отрывавший глаз от сарая, вскоре заметил, как из дома вышел мальчик и заспешил — насколько ему позволяли костыли — к сараю. Он скрылся за дверью — и наступила долгая, невыносимая тишина. До Пола донесся слабый вскрик — и мальчик появился в дверном проеме, держа в руках нежную белую шкурку. Он потер ею щеку, потом опустился на дверной порог, зарыл лицо в мех и разрыдался.
Пол отвернулся и больше в сторону сарая не посмотрел. Его друзья ребенка не видели, и Пол ничего им не сказал. Когда они уселись за трапезу, один из них вспомнил Господа: