Ибн-Сина (Авиценна)

Итак, в онтологии Ибн-Сины нет и не может быть никакой самосущей универсалии, подобной Платоновой идее; есть лишь идея (маана), в одном случае образующая реальную и индивидуальную сущность предмета (хакыка и хувийя), в другом — умственную форму, выступающую в качестве материи нашего «представления» (тасаввур). Отличая идею и от индивидуальной формы, и от умственного представления о ней, Ибн-Сина как бы наделяет ее особым бытием. Философы западноевропейского средневековья, в частности Дунс Скот, развивая эту мысль Авиценны, будут приписывать сущностям как таковым собственное бытие (esse propriurn), «бытие сущности» (esse essentiae) и проводить различие между этим эссенциальным бытием и бытием экзистенциальным.

Речь здесь, однако, идет не о наделении универсалий реальным (как отдельных «вещей») существованием, а о попытке подчеркнуть объективность общего.

Аш-Шейх ар-Раис выступает бескомпромиссным противником подобного рода реализма. «У людей вошло в обычай, — пишет он, — говорить, что все черное — единая чернота, а все люди едины в своей человечности» (3, 159).

В представлении многих вне человеческого ума могут актуально существовать как довлеющие себе сущности человечность и чернота. Нелепость этого представления особенно наглядно обнаруживает себя тогда, когда люди доходят до утверждения, что имеется единая душа, которая актуально «находится в Зейде и в Амре, подобно тому как [бывает] один отец для многих сыновей или одно солнце для многих городов» (там же). Между тем человечность и чернота не имеют самостоятельного существования вне конкретных предметов и вне человеческого ума в качестве отдельных сущностей, ибо «не может быть так, что вне души, вне воображения и вне разума существовала бы одна человечность или одна чернота и чтобы она была присуща одинаково всему людскому и всему черному. Иначе эта единая человечность обладала бы мудростью, будучи Платоном, и вместе с тем была бы невежественной, будучи другим [человеком]. Но тебе следует знать, что не может быть так, чтобы одна и та же вещь одновременно обладала знанием и не обладала им, чтобы она была черной и белой. Не может быть также, чтобы всякое животное было одним и тем же животным: и ходящим и летающим, и не ходящим и не летающим, и двуногим и четвероногим» (там же).

Что касается универсального как умопостигаемого, то его возникновение в интеллекте человека Ибн-Сина объясняет так. Когда мы видим один какой-то предмет, он запечатлевает в нашей душе свою видовую форму; когда же мы видим другой предмет этого вида, он не запечатлевает в душе ничего нового по сравнению с уже имеющейся там формой. «Форма, образованная в одном [случае], не образуется в других [случаях], как, например, если что-нибудь последовало за Зейдом и не является Амром, а является львом, то это уже другая форма. Например, если будет много колец с одним рисунком, то когда кто-нибудь оттиснет их, то они образуют одинаковые изображения» (там же). Ибн-Сина, однако, не объясняет нам, каким образом субъект познания, прежде чем элиминировать заключенные в полученном представлении индивидуальные особенности, выделяет в нем признаки, которым предстоит сохраниться как конституирующим суть бытия данного вида предметов. Ясно, что он может сделать это только в том случае, если его душа заранее располагает универсальной формой, присущей всем предметам данного вида. Между тем, согласно Ибн-Сине, эта форма впервые только и возникает у человека при созерцании первого единичного предмета, входящего в этот вид. Значит, видовая форма, допустим, человека есть не более чем некий остаток, полученный в итоге «вычитания» из представления о каком-нибудь Зейде тех его элементов, которые свойственны данному индивиду. Понятно, что при таком толковании образования понятия или умопостигаемой формы «человечности» эта форма оказывается при ближайшем рассмотрении не универсальной, как утверждает Абу-Али, а индивидуальной. Отсюда один шаг до репрезентативной теории абстракций в духе идеалистического номинализма Беркли. И этот шаг — за сотни лет до английского идеалиста — был сделан Абу-Хамидом аль-Газали. В этом легко убедиться, сопоставив с приведенными выше рассуждениями Абу-Али следующее высказывание аль-Газали: «По нашему мнению, в разуме есть только то, что есть в чувстве. Но в чувстве воспринимаемое находится в виде совокупности, которую чувство расчленить не способно, в то время как разум способен это сделать… Ибо в разуме есть форма единичной вещи, представление о которой сперва воспринимается чувствами, и эта форма имеет одно и то же отношение ко всем принадлежащим к данному роду единичным вещам, воспринимаемым чувствами. Если кто-то, увидев одного человека, видит вслед за ним другого, то у него не возникает новой формы, как это бывает тогда, когда он после человека видит коня, ибо тогда в нем оказываются две различные формы» (56, 85–86). Именно из такого, номиналистического отрицания объективного содержания понятий исходит аль-Газали при опровержении тезиса перипатетиков — и прежде всего самого Ибн-Сины — о существовании вне человеческой души коррелятов таких понятий, как причинность, возможность и т. п.

Опровержение Ибн-Синой решения, даваемого проблеме универсалий с позиций реализма платоновского типа, есть вместе с тем опровержение приписываемого ему положения о том, что различие между сутью бытия (сущностью) и существованием — не просто мысленное, но и реальное различие. Ведь если бы сущности как универсалии существовали сами по себе, то они вообще не нуждались бы в этой «дополнительной» к ним акциденции — в существовании. Следовательно, сущность, форма в бытии может довлеть себе не в большей мере, чем первоматерия, которая актуально существует лишь в единстве с формой, т. е. как тело. Тело как нечто обретающее бытие благодаря соединению формы и первоматерии также не может быть причиной собственного существования, обусловленного актуализацией формы. Значит, причина существования тела пребывает вне этих трех субстанций (тело, форма, первоматерия), а такой причиной, переводящей формы из потенциального состояния в актуальное, выступают силы, действующие в мире по «нерушимым законам», т. е. отрешенные от материи космические души, действия которых направляют соответствующие им космические разумы (интеллекции). Но существование этих определяющих жизнь Вселенной сущностей тоже только возможное, так как оно не вытекает из их сути бытия.

Тогда Ибн-Сина обращается к мысленному анатомированию самого понятия сущего, выходя, таким образом, за пределы области, объемлемой десятью категориями. Сущее, говорит Абу-Али, бывает или необходимым, или возможным, или невозможным (напомним, что это не роды и не виды сущего, ибо сущее есть понятие трансцендентальное). Бытийно-необходимое таково, что предположение его несуществования ведет к абсурду, а бытийно-невозможное таково, что к абсурду ведет предположение его существования. Что же касается бытийно-возможного, то ни предположение его существования, ни предположение его несуществования к абсурду не ведет, т. е. оно может и быть и не быть. Бытийно-необходимое может быть или бытийно-необходимым-самим-по-себе, или бытийно-необходимым-благодаря-другому (например, 4 — бытийно-необходимое постольку, поскольку 2+2 = 4, т. е. это необходимо сущее, своей необходимостью обязанное тому, что 2 берется дважды). Одно и то же не может быть одновременно бытийно-необходимым-самим-по-себе и бытийно-необходимым-благодаря-другому, как не может быть и более чем одного бытийно-необходимого-самого-по-себе. Существование бытийно-необходимого-самого-по-себе Ибн-Сина выводит из невозможности одновременного или последовательного существования бытийно-возможных начал, выступающих в качестве причин существования бытийно-возможного-самого-по-себе: «Если они будут существовать все вместе и среди них не будет бытийно-необходимого, то их совокупность как таковая, будь их бесконечное или конечное число, будет или бытийно-необходимым-самим-по-себе, или бытийно-возможным. Если она будет бытийно-необходимым, а каждая из [составляющих ее причин] — возможным, то бытийно-необходимое окажется составленным из бытийно-возможных, что абсурдно. Если же она будет бытийно-возможным-самим-по-себе, то поскольку данная совокупность в бытии нуждается в [начале], наделяющем существованием, это [начало] будет либо вне, либо внутри ее. Если оно будет внутри ее, то либо одна из этих причин будет бытийно-необходимым при том, что каждая из них будет бытийно-возможным, что абсурдно; либо она будет бытийно-возможным и причиной существования совокупности. Но тогда причина совокупности первичным образом окажется выступающей в качестве причины существования ее частей, одной из которых она является сама, и, таким образом, она окажется причиной своего собственного существования. Если бы [такое допущение] было правильным, то оно было бы в известном смысле как раз тем, что требуется доказать, но оно абсурдно: всякая вещь, которой достаточно самой для ее существования, была бы бытийно-необходимым и не была бы им, что нелепо. Следовательно, [указанное начало] пребывает вне [данной совокупности] и не может быть возможной причиной, ибо в данной совокупности нами собраны все бытийно-возможные причины. Итак, оно пребывает вне [совокупности возможных причин] и представляет собой бытийно-необходимое-само-по-себе» (11, 235). К такому же выводу ведет рассмотрение случая, когда множество возможных причин существует во временной последовательности.