Дориан: имитация

Бэз вошел в 1990-е, пройдя через строй почетной гвардии голубых, — если это звучит не слишком абсурдно. Здесь, в Фицровии, по соседству и с больничным комплексом, и с расцветающим поселением геев, в толпе преобладали гомосексуалисты. Они щеголяли напомаженными прическами, ниточками словно прорисованных бровей и усов, серьгами и белыми жилетками, кои подчеркивали тона их кожи — легко, впрочем, смываемые. Одни были худы с лица и сутулы, другие же полнотелы и надменно оживлены.

Свернув на Гудж-стирт, Бэз лицом к лицу столкнулся с полицейским и головорезом из секьюрити. Последний был при всей положенной экипировке, дополненной темными очками и проводом в пластиковой оплетке, соединявшим его красное ухо с синим воротником. Оба преграждали путь струйке прохожих, между тем как на собственно улице еще один коп преграждал путь машинам.

— Вы не могли бы немного обождать, сэр, прошу вас?

— А в чем дело, офицер? — обходительность копа позабавила Бэза; обычно они вели себя с ним иначе.

— Ничего страшного, сэр, несколько секунд, пока они не отъедут, — в ухе головореза что-то заквакало, и он с американским акцентом пролаял двум своим коллегам: — О-кей, джентльмены, они уже катят.

Коп на улице помахал машинам, показывая, что следует оттянуться к бордюру. Коротко вскрикнула сирена, со стороны Мидлсексской больницы с удивительной быстротой понеслись два эскортных мотоциклиста. За ними проследовали сначала «Линкольн» со звездно-полосатым флажком, затем на заказ сделанный «Даймлер», несущий на крыше, точно окаменевшую корзинку с цветами, королевскую корону.

Случайные зеваки вытягивали шеи, вглядываясь в затемненные стекла автомобилей. В первом сидела Барбара Буш, сильно похожая, как и всякая Первая леди со времен Джеки Кеннеди, на транссексуала, перешедшего из мужчин в женщины. В ее случае, румяные черты и дымчато-белое облако волос наводили на мысль, что ей было бы куда уютнее на веранде какого-нибудь бревенчатого домика в Аппалачах — с кукурузной трубкой в морщинистом рту и кувшинчиком виски в руке. В «Даймлере» различался струящийся вдоль по улице профиль принцессы Булимиии. Соединенный хор охов и ахов полетел им вослед, но Бэза они оставили безразличным. Он протолкнулся сквозь редеющий кордон и направился к больнице. Здесь Бэз пересек передний двор, совсем пустой, если не считать врачей и санитаров, наслаждавшихся сигаретками после царственного визита.

Внутри Бэз немного помедлил, выясняя, где находится отделение «Бродерип», а после, следуя полученным указаниям, пошел по коридорам, холлам, вверх по лестницам, мимо всего обычного для рабочего дня больницы движения: больных на каталках, больных в креслах с колесиками, плакатов с рекламой недугов, младшего персонала, поеживавшихся посетителей. Все чисто, опрятно, куда ни обрати взгляд, тот наткнется на цветовые терапевтические коды. Когда Королевская Курильщица прониклась интересом к моровой язве геев и вознамерилась сама открыть «Бродерип», сюда призвали художников по интерьеру. И при том, всего в нескольких дюймах от пути, по которому следовал Бэз, вентиляционные каналы давились заразным пыльным пушком и застаивались оставленные швабрами лужи — со своим переносчиком малярии каждая. Однако Бэзу, с миссионерским рвением стремившемуся вперед, узнать об этом было не суждено.

На шестом этаже он подкатил по полированному полу к толстого стекла окну, у которого стоял светлого дерева стол с восседавшим за ним светловолосым, с деревянными чертами санитаром, бездымно сгоравшим от гнева. Как и многим из работников «Бродерипа», этому тоже предстояло вскоре догореть дотла. Санитар вперил в Бэза оценивающий взгляд; попроси его, он назвал бы число Т-клеток Бэза с точностью до 10. Вам известно, куда вы направляетесь? — спросил он.

— Я ищу мистера Уоттона.

— У Генри сейчас жена. Он вас ожидает?

— Я позвонил этим утром и сказал, что приду.

— А, так это выБэз Холлуорд, — похоже, у санитара имелось что к этому добавить, однако он не добавил ничего.

— Именно так.

— Да, вас он определенно ожидает, — собственно, ему не терпится вас увидеть, он сказал, что вы — противоядие от наших царственной гостей…

— Простите?

— Принцессы Ди, она была здесь несколько минут назад, вы разве не заметили по дороге сюда весь тарарам? Жаль, что ей пришлось притащить с собой жену этого милитариста.

Санитар — его звали Гэвин, — мог бы кое-что добавить и к этому, но тут появилась Нетопырка, оплетенная по кругу пластиковым пакетом, сумочкой и ключами от машины. Казалось, и миновало-то не десять лет, а всего десять минут, ибо она пребывала в том же бессмысленном возбуждении, что и всегда. Разумеется, с виду Нетопырка повзрослела, однако переносить ее труднее не стало. На самом-то деле, ее несколько более матронистый габитус — хорошо скроенный твидовый костюм, темные колготки и нешуточные жемчуга — срабатывали, как визуальное успокоительное, позволявшее наблюдателю с большей легкостью выдерживать ее дурацкий делириум.

— М-м, да, Гэвин, простите, что потревожила…

— Да, леди Уоттон?

— Диана Спенсер совершенно сбила меня с толку, не то, чтобы мы с ней были знакомы, разве что en passant, но мы ее совсем не о-жи-да-ли. Нет-нет, совсем. Я хотела сделать ей реверанс, однако Генри так не любит подобных проявлений низкопоклонства. Говорит, что присесть в реверансе это «пописать всухую», — вульгарно, но точно. Кстати… Генри спрашивал, не будете все вы против, если он завтра выпишется…

— Не будем.

— Я заберу его после ленча, утром у меня семинар, надо будет прихватить Фебу, няня должна пойти к дантисту… Конечно, Гэвин, вам это не интересно, но Генри так хочется получить на ужин что-нибудь вкусненькое из «Ф-Фортнума», его друг, Сойка, принесет ему это к… около девяти?

— Но леди Уоттон, вы же знаете, нам не по душе посещения этим другом Генри нашего отделения — и по очевидным причинам…

— О, ну конечно, я вас вполне понимаю, он иногда ведет себя довольно глупо. Я и сама не люблю, когда он к нам приходит, вот только Генри так настаивает, говорит, что если Сойку к нему не пустят, так он вообще уйдет отсюда еще до окончания вашей смены. Сказал, чтобы я попросила именно вас…

— Что касается меня, я сделаю это исключительно ради вас — не ради Генри. Вы меня понимаете, леди Уоттон?

— О, аб-со-лют-но, Гэвин, все п-полностью постигла. Крайне благодарна, огромное спасибо, а теперь мне пора… надо померить… — Нетопырка уже было стронулась с места, но тут заметила Бэза. — Вы ведь Бэзил Холлуорд?

— Он самый, — Бэз приблизился к ней и щеки их сухо соприкоснулись.

— Я вас, наверное, лет уже пять не видела.

— Я бы сказал, скорее, десять.

— Генри говорил, что вы придете, он так вас ждет — теперь, когда у него эта з-з-зараза, ему хочется видеть только старых друзей… Он сказал, что вы порвали с миром искусства, избрали иное направление, полностью изменили свою жизнь…

— Все так, Нетопырка. Надеюсь, мне удастся помочь измениться и Генри.

— О, сколько я представляю, теперь уже слишком поздно, ха-ха, хотя… — Почувствовав, что сказала лишнее, она испустила нервное ржание, и снова затараторила: — Вы еще побудете в Лондоне, правда? У вас есть, где остановиться?

— Со мной все в порядке.

— Ну, ладно, но вы пообедаете с нами… завтра? И во все прочие дни… Уверена, Генри тоже предложит вам это. Генри не изменился — если ему кого-то хочется видеть, то видеть хочется постоянно.

— Я был бы рад, Нетопырка.

— Хорошо, хорошо, значит, договорились. Завтра. Пока, Бэзил, пока, Гэвин, мне пора бежать.

И она убежала, хотя описать ее уход, как бегство, означало бы впасть в ошибку, — Нетопырка уцокала, обутая в придворные туфли, ковыляя, раскинув в стороны руки. Двое мужчин обменялись взглядами, каждый предостерег другого — не смеяться.

— Ну что, Бэз, Генри свободен. Он в палате номер шесть, — вам лучше пойти, повидаться с ним, пока не явился чертов Сойка.

Вдоль цепенящего бело-розового коридора тянулись кубоидные комнатушки, разделяемые шедшими от поясницы до потолка, затянутыми координатной сеткой окнами. Там и сям на обитых ковром выступах стояли посудные сушки с журналами или горшки с мясистыми растениями. Именно такой обстановки Бэз и ожидал — он уже побывал во многих местах вроде этого. С чем он вовсе не готов был столкнуться, так это с дерганными живыми копиями «Крика» Мунка, которыми кишел коридор.