Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 53

Давид наизусть знал, что они закажут, и мог бы принести напитки, не дожидаясь просьб, но однажды из-за этого произошел неприятный инцидент.

Ральф тогда едва успел сесть, а Давид уже принес ему бокал риохи. «Я риоху не заказывал», – сказал Ральф.

«Извини. Просто ты всегда заказываешь риоху, вот я и подумал… Что же тебе принести?»

«Бокал риохи».

Давид улыбнулся и поставил перед ним бокал.

«Не этот. Другой, который я заказал».

Если бы не Серджо, Ральф наверняка бы настоял, чтобы Давид унес этот бокал и подал другой. Весь вечер, проходя мимо, Давид слышал обрывки дискуссии о праве человека на непредсказуемость, как выразился Ральф Гранд.

На следующий вечер Давид пошел в «Горную тишь», местный рабочий ресторанчик, который держал хозяин-испанец. Обычно Ральф там ужинал, а потом перебирался в «Эскину». Давид хотел поговорить с ним начистоту. Хотел сказать, что Ральф не может отчитывать его при всех, как мальчишку. В конце концов, они же вроде как друзья. И если Ральф недоволен обслуживанием, пусть выскажет свои претензии с глазу на глаз.

Но когда он подсел за столик к Ральфу, тот увлеченно спорил с каким-то тощим малым, который курил русскую папиросу, зажав ее в желтых от никотина пальцах. На Давида Ральф обратил не больше внимания, чем накануне в «Эскине», когда тот принес ему бокал риохи».

Давид заказал тортилью и колу – перед работой он спиртного не пил – и стал ждать удобного момента включиться в разговор.

Привычная для Давида ситуация – ждать, пока на него обратят внимание. Вернее, пока Ральф обратит на него внимание. Ведь если он обратит внимание, то и остальные семеро тоже обратят.

Не то чтобы Давид испытывал трудности с общением. Многие люди очень даже симпатизировали ему, и он поддерживал с ними вполне нормальные, ровные отношения. Чего ради он вбил себе в голову, что непременно должен войти в Ральфову компанию, он и сам толком не понимал. Внушал себе, будто все дело в том, что это интересные люди, занимающиеся интересными вещами, обсуждающие интересные темы. Но возможно, причина была куда проще: они видели в нем только официанта.

На самом же деле Давид не официант, это всего лишь временная работа. Несколько лет он проучился в гимназии, одно время работал консультантом в компьютерном магазине, хорошо разбирался во фруктах и овощах, потому что целый год трудился во Франции на экологической ферме.

И ему совсем не хотелось, чтобы его воспринимали как симпатичного официанта, которого узнают и на улице и с которым иной раз можно пропустить по рюмочке. Он хотел быть для них добрым знакомым, даже другом, который волею случая разносит в «Эскине» напитки и рассчитывается с посетителями просто потому, что в данный момент волею случая работает официантом.

Чтобы добиться такого статуса, Давид иногда и в свободные дни заходил в «Эскину». Подсаживался к Ральфу и остальным и пытался участвовать в разговоре.

Было это непросто, ведь компашка знала друг друга уже давным-давно и успела обзавестись собственной кодовой системой. Сокращениями, речевыми оборотами, акцентами и жестами, непонятными для посторонних. Так что Давид большей частью только слушал, дожидаясь какой-нибудь реплики, позволяющей вступить в разговор.

К примеру, такой репликой был Апдайк. В начале своей работы в «Эскине» Давид как-то перехватил замечание Ральфа: «Поверить не могу, что провожу вечера в обществе человека, который никогда не читал Апдайка». Он имел в виду Роже Бертоли, текстовика, который, смущенно ухмыляясь, спрятался за своим мохито.

После этого Давид, не без труда, одолел все апдайковские романы про Кролика и с тех пор тщетно ждал, когда опять всплывет тема Апдайка.

Пожалуй, он единственный из всех восполнил сей пробел. Остальные же упорно обходили апдайковскую тему стороной.

Тем вечером Давид так и ушел из «Горной тиши» на работу, не призвав Ральфа к ответу.

Да и сумел ли бы он в самом деле поговорить с Ральфом начистоту, представься ему такая возможность, – это уже отдельный разговор.

Незадолго до полуночи в «Эскину» вошла девушка, которую ему захотелось увидеть снова.

Давид как раз шел с подносом тапас [5]к одному из диванчиков у входа, когда девушка появилась из короткого коридора, который вел от входной двери в зал. Она расстегивала пальто и оглядывалась по сторонам.

Стояла она совсем близко, метрах в двух от него. И первое, что бросилось ему в глаза, были ее волосы. Луч точечной лампы, освещавшей нишу с безделушками шестидесятых годов, скользнул по ее коротко подстриженному затылку, и пушок на шее вспыхнул золотом.

Девушка повернула голову. Лицо узенькое, бледнее, чем у большинства посетителей, которые об эту пору входили с холодной улицы в «Эскину». Глаза голубые, а может, серые или зеленые, при таком освещении сказать трудно. Маленький рот чуть приоткрыт, будто она хочет о чем-то спросить. Между бровями того же густого пшеничного цвета, что и волосы, залегла крошечная вертикальная складка. Наверно, от досады, что в этом баре, похоже, местечка для нее не найдется.

Она уже принялась снова застегивать пальто, когда Давид спросил:

– Ищешь место?

– А что, найдется?

– Если ты не против посидеть с другими.

– Смотря с кем.

– Нормальный народ.

Давид провел ее в уголок, где расположилась компания Ральфа. Обычно там было свободное кресло, запасное, на него складывали пальто. Оно, конечно, считалось табу, но Давид не видел другого способа не дать девушке уйти и одновременно держать ее в сфере своего влияния.

Он перехватил несколько недоуменных взглядов, когда со словами «тут вряд ли еще кто придет» снял пальто со стула и переложил на подлокотник дивана. Но никто не запротестовал – для этого гостья была слишком хорошенькой.

В тот вечер Давид, пожалуй, уделял кой-кому из посетителей маловато внимания. Зато чаще обычного опорожнял пепельницы Ральфовой компании. И, принимая у кого-нибудь из них заказ, не спрашивал, есть ли другие пожелания. Предпочитал подойти лишний раз и принять новый заказ.

Звали девушку Мари, имя он услышал, когда принес ей первый бокал кавы. Не Мария, не Мэри, а Мари. Красивое имя. Простое и красивое. Как и все в ней.

С женщинами, которые ему нравились, Давид терялся. Потому что смотрел на себя их глазами. Руки и ноги у него сразу становились слишком большими, как у щенка. Уши оттопыривались, волосы над лбом отступали назад. Он чувствовал свои усы, и баки, и бабочку, и бородку, пятидневную щетину, последний вариант многочисленных изменчивых бородок. А когда говорил, губы словно распухали.

Если женщина ему не нравилась, такого не бывало. Поэтому любовная его жизнь состояла из длинной череды коротких интрижек с женщинами, которые совершенно ему не нравились. И нескольких нереализованных романов с теми, кого он боготворил.

Мари как будто бы принадлежала к третьей категории. С которой он столкнулся впервые.

Судя по всему, ей было хорошо в этой компании, с которой он ее познакомил. Она совершенно раскованно сидела между Сильви и Бобом и вместе с остальными смеялась над Ральфом Грандом, а тот, как всегда, отчаянно пушил хвост перед новой публикой.

Раза два-три Давид присел на подлокотник дивана и попытался участвовать в разговоре. Но каждый раз мог только посмеяться над какой-то шуткой, которой целиком не слыхал.

Около часа Ральф подозвал его:

– Счет!

Час – это для Ральфа рановато. Обычно он сидел до трех, до закрытия «Эскины».

– Вы потом будете в «Волюме»? – спросил Давид.

«Волюм» – расположенный поблизости клуб, где они устраивались, когда не хотели расходиться.

Ральф посмотрел на Мари, будто решение зависело от нее.

– В «Волюме»? Давненько я там не бывала.

Давид получил по счету, как всегда с каждого отдельно.

Рассчитываясь, Мари сказала:

5

Тапас – смешанные испанские закуски, которые подают в барах.