Путь Дракона

— Мы торговцы, магистра, — сказал он. — Мне очень жаль, что новости для вас были невеселые, но я не извиняюсь за то, что заключил этот договор для старейшин моего клана. Надеюсь, вечер у вас будет более приятный.

Он отодвинул скамью, дерево заскрежетало по камню, и обошел ее.

— Квахуар, — позвала она резко.

Он остановился. Она собралась с духом. Слова были словно отлитые из свинца, настолько тяжелы, что почти застревали в горле.

— Прости, что предала тебя, — сказала она. — Пыталась предать тебя.

— Не за что, — ответил он. — Это игра, в которую мы играем.

Чуть погодя подошла служанка, взяла деньги, забрала кружку Квахуара Ема. Ситрин посмотрела на нее.

— Как обычно?

Ситрин покачала головой. От глотки до живота у нее все словно окаменело. Она подняла руку, удивившись, что мягкий берет все еще на месте. Она сняла его, распустила волосы, и вытащила из них серебряную шпильку с ляпис-лазурью. Казалось, что та светится собственным светом в темноте. Служанка заморгала, глядя на нее.

— Какая прелесть, — сказала она.

— Возьми, — сказала Ситрин. — принеси чего нибудь за нее.

— Магистра?

— Крепленное вино. Деревенское пиво. Все равно. Просто принеси.

Гедер

Верховный жрец Басрахип или, возможно, это был титул, трудно сказать, откинулся на спинку своего стула из кожи и железа. Потер толстыми, мощными пальцами лоб. Свечи вокруг него мигали и шипели, их дым наполнял комнату вонью горелого жира. Гедер облизнул губы.

— Моим первым наставником был Тралгу, — сказал он.

Басрахип поджал губы, внимая Гедеру, и покачал своей крупной головой. Нет. Гедер подавил восторг и попытался вновь.

— Я учился плавать на взморье.

Широкая голова медленно качнулась. Нет.

— Когда я был ребенком, у меня была любимая собака. Натасканная для охоты зверюга по кличке Мо

Первосвященник блаженно улыбнулся. Его зубы казались неестественно большими. Он указал толстым пальцем на грудь Гедера.

— Да, — сказал он.

Гедер хлопнул в ладоши и рассмеялся. Не в первый раз верховный жрец проделывал такое, но каждый раз это поражало. Не имело значения, в чем заключалась ложь, о чем говорил Гедер, какова была его поза или как изменялась тональность голоса, великан знал, что было ложью, а что правдой. Ни разу не ошибся.

— Это что, серьезно богиня позволяет вам проделывать такое, — спросил Гедер. — Спрашиваю, потому, что никогда не сталкивался с упоминанием на это. Я думал, Добрый Раб был одним из созданий Морада таким, как тринадцать рас и драконьи дороги.

— Нет. Мы были здесь еще до драконов. Когда была сплетена великая сеть, а на ней подвешены звезды, богиня уже была. Синир Кушку ее дар верующим. Когда пришло великое разрушение, драконы убоялись ее могущества. Они бились друг с другом, желая дружбы и покровительства Синир Кушку только для себя. Великий Морад строил из себя друга, но богиня знала, что сердце его вероломно. Она привела нас сюда, где в безопасности, вдали от мира и его потрясений, мы ждем, когда пробьет час вернуться.

— Я не читал ни о чем подобном, — сказал Гедер.

— Ты сомневаешься в моих словах? — спросил Басрахип низким и мягким голосом, исполненным странных модуляций.

— Ни в коем случае, — сказал Гедер. — Я поражен! Целая до драконья эпоха? Никто не писал ни о чем подобном. Я даже не подозревал о подобном.

За стенами каменной комнатки в небе сверкали звезды и неполная луна освещала каскады скал. В темноте Гедер чуть не наяву увидел, как великий каменный дракон над храмовой стеной шевельнулся, повернув голову. Раздавался хор мириада зеленых сверчков, которыми кишмя кишел храм. Гедер ухмыляясь обхватил ноги руками.

— Словами не могу выразить, как я рад, что отыскал это место, — сказал он.

— Вы уважаемый представитель великого народа, — сказал верховный жрец. — Я польщен, что вы проделали такой путь, чтобы отыскать наш скромный храм.

Гедер в смущении отмахнулся. Большую часть дня он провел объясняя, что, хотя, он и из знати, принц — чересчур высокое звание там, откуда он родом, чтобы именовать им кого ни попадя. Большую часть жизни его называли господином и милордом и, хотя, это и означало то же самое, "уважаемый представитель великого народа" приводило его в смущение.

Барахип встал и потянулся, визгливый голос вдалеке призывал на вечернюю молитву. Гедер ожидал, что Барахип извинится, и поспешит возглавить жрецов в их ритуалах. Вместо этого, он задержался в дверях, тени запали в глазницах при свете свечей.

— Скажите, господин Гедер. Что больше всего вы надеялись здесь найти?

— Ну, мне было интересно, смогу ли я найти горы Синир и какие нибудь первоисточники о Добром Рабе, как тему для спекулятивного эссе.

— Это то, что вы больше всего надеялись найти"?

— Да, — ответил Гедер.

— А сейчас, когда вы это нашли, вы довольны?

— Конечно, — ответил Гедер.

Взгляд великана остановился на нем, и Гедер почувствовал, как его шея и щеки зарделись. Пауза ожидания затянулась, казалось, на пол-дня, после чего Басрахип покачал головой.

— Нет, — сказал он мягко. — Нет, есть кое что еще.

Дни, прошедшие с момента прибытия Гедера в храм, были удивительны, насыщены и похожи на сон. Целых два дня с утра и до ночи он торчал на большой площадке между самим храмом и вратной стеной. С дюжину жрецов в блеклых одеяниях, длинноволосых и, как один бородатых, восседало вокруг, пока он чертил карты и пытался обобщить многовековую историю. Частенько их вопросы заставляли его признавать свое невежество. Как оформились границы между Астерихолдом и Северным Побережьем? Кто притязал на острова к югу от Биранкура и к западу от Лионеи? Почему Первокровные укоренились в Антее, в Синнае, что в Принсип К'Аннальде и в эласайском Тимзинае, тогда как у Тралгу и Дартинайцев определенной родины не было? Почему Тимзиан называют насекомыми, Куртадамцев щелкунами, а Ясуру дешевками? Какие прозвища у Первокровных, и кто их ненавидит?

Особенно, казалось, они заинтересовались Тимзинайцами. Гедер гордился тем, что много знает. Проверка пределов этого знания была унизительна, но жажда людей с оливковой кожей к любой крупице информации делала ее терпимой. Любой рассказ или анекдот приводил их в восхищение.

Он обнаружил, что рассказывает им о своем собственном прошлом. О жизни ребенком в Ривенхальме. О своем отце и кэмнипольском дворе. О ванайской кампании, чем она закончилась и нападении наемников на Кэмнипол. О путешествии в Кешет.

Когда солнце стало невыносимо жарким, жрецы установили огромный навес из кожи, натянутой на толстые деревянные балки, который дал тень Гедеру, возвышаясь над ним подобно гигантской ладони. Они притащили широкогорлые керамические сосуды, наполненные мокрым песком, который сохранял зарытые в него тыквенные бутыли с водой холодными. Гедер жевал полосы сушеного козьего мяса, сдобренного солью и корицей, и говорил, пока не охрип. Они закончили, когда солнце село за горные пики, повинуясь резкому, лающему призыву. Слуги Гедера разбили для него лагерь здесь же, и спали на земле рядом с ним. А потом, на третий день, когда он был уверен, что не в силах вымолвить и слова, к нему явился Басрахип — басрахип, и подал знак следовать за ним. Великан повел его, поднимаясь по каменным лестницам, отполированным до гладкости стекла целыми поколениями обутых в кожу ног, по широкому проходу в пещеру, со входом столь же большим, что и коридор.

Он ожидал увидеть здесь резной камень, но не увидел никаких признаков того, что этих залов касались молоток и зубило. Они выросли здесь так, словно горы знали, что те должны стать домом для этих людей. Стоявшие в нишах фонарики из бумаги пергамента изливали свет на полы и изогнутые своды. Воздух был богат запахами навоза, пряностей, и чего-то еще, что Гедер не смог определить. Здесь также было жарко и душно. Гедер торопливо шел по изгибам и поворотам до тех пор, пока проход не расширился, а первосвященник не отошел в сторону.