Юрий Гагарин

Так или иначе, летом 1949-го Юрий — очень странно, что без предварительного письма или телеграммы — «прикатил к нам в Москву с деревянным сундучком в руках» (11). К кому «к нам»? «Зацепка у меня была насчет Москвы. Там жил брат отца — Савелий Иванович, работавший в строительной конторе» (8). Разумеется, это было рискованно — рассчитывать на жилплощадь и тем более помощь родственников. По-видимому, Гагарины надеялись на возможности дяди Савелия — который не то «работал на заводе имени Войкова» (14), не то был директором завода «Красный радиатор» (12). Хотя дочь дяди Савелия скромничает — «работал в строительной конторе, заработки маленькие» (11); возможно, «Красный радиатор» возник в сознании Валентина Гагарина потому, что адрес дяди был 2-я Радиаторская улица, дом 2, квартира 4 (слишком много радиаторов для одного эпизода).

Так или иначе, встретили Юрия хорошо, сводили в Третьяковку и в цирк (11) — «показывали столицу со всеми ее красотами» (8), однако когда стали выяснять, куда поступать, оказалось, что «сделать уже ничего невозможно: в Москве экзамены повсюду прошли» (10).

«Но он не может снова вернуться в Гжатск! — горестным шепотом сказала жена» (10).

Почему не может? Темная история.

Тут и возникли эти самые Люберцы:

«— Тогда остается ремесленное училище в Люберцах» (10).

«А затем я отвезла его в Люберцы…» (11).

По правде говоря, весь этот эпизод не выдерживает никакой критики: свалился как снег на голову, неделю развлекались, потом спохватились, прослезились, но вспомнили про Люберцы — и утешились; Гагарины ведут себя так, словно они персонажи «Семейки Адамсов», очень странно.

Есть, однако, альтернативная версия лета 1949-го — которая изложена никак не засвеченным в «Дороге в космос» — и поэтому мало известным каноническим биографам — двоюродным братом Гагарина по материнской линии Владимиром Дюковым, который и тогда жил, и теперь живет в Клязьме. Он утверждает, что летом 1949-го Юрий приехал к ним в Клязьму с братом Валентином: «Тот привез младшего устраивать в столице в ремесленное училище. Но Юру не приняли. Уехали братья домой ни с чем. Юра пошел в 7-й класс в Гжатске. А в последних числах сентября родной брат отца Алексея Ивановича, живший в Москве, прислал телеграмму: „Срочно привози Юру!“ В Люберецком ремесленном училище № 10 при заводе сельхозмашин им. Ухтомского был недобор, и Юрин дядя уговорил директора принять племянника с условием: паренек пойдет в 7-й класс школы рабочей молодежи» (5).

Эта версия гораздо более понятная. Летом, в июне, Гагарин со старшим братом Валентином приезжает поступать в Москву. Его никуда не берут — скорее всего потому, что у него закончено всего шесть классов, а берут после седьмого. Раз уж выбрались из дома, братья заезжают в Клязьму к родственникам — а потом возвращаются в Гжатск, не в самом лучшем, надо полагать, настроении. Но затем появляется информация о том, что в Люберцах могут взять и с шестью классами — Гагарин срочно срывается с места, мчится в мир радиаторов — там его подхватывает двоюродная сестра Антонина — и таки поступает. Подтверждается и датировка — в «Поименной книге ремесленного училища № 10», выписка из которой экспонируется в Люберецком музее, написано, что Гагарин зачислен в училище согласно приказу № 140 от 30 сентября 1949 года. Все правильно: «в последних числах сентября прислал телеграмму».

Получается, правда, что Гагарин закрепился в Москве со второй попытки; эта информация показалась неуместной авторам официальной биографии — и они подправили даты своему подопечному.

«Шел август 1949 года. Люберецкое ремесленное училище № 10 осаждали толпы подростков, съехавшиеся из Подмосковья, Смоленской, Калужской и других близлежащих областей» (4). Осаждали; однако, надо сказать, любви с первого взгляда не возникло ни с той стороны, ни с другой. «Юра показался мне поначалу, — рассказывал он <завуч ремесленного училища>, — слишком хлипким, тщедушным. А вакансия оставалась единственно в литейную группу, где дым, пыль, огонь, тяжести… Вроде бы ему не по силам. Да и образование недостаточное: шесть классов» (10). Гагарин, со своей стороны, также не горел желанием посвящать два года обучения странной специальности, с которой не понимал, что ему делать дальше; если уж на то пошло, он «рассчитывал выучиться на токаря» (4), ну или хотя бы на слесаря, «но учеба на этих отделениях, как говорится, не светила» (4).

Директора уболтала Антонина; самого Гагарина — директор училища Иван Степанович Тихонов, «фронтовик, офицер, очень авторитетный среди нас, подростков, человек, — вспоминает Т. А. Чугунов. — Ребятки, говорит, на эти специальности мы вас принять никак не можем, у вас же всего по шесть классов образования. Поступайте на литейщиков-формовщиков, туда возьмем. Мы, конечно, начали протестовать: мол, такие специальности-то не знаем, не нужны они нам. Директор поглядел на нас внимательно и спрашивает: „В Москве памятники стоят, видели? Так это же формовщики и литейщики их отливали. Огненные специальности, очень нужные, и вы будете ими владеть!“ И мы согласились» (13).

Небольшое свидетельство о процедуре приема оставил однокурсник Гагарина Юрий Колыванов. Рукопись хранится в музее Люберецкого лицея № 10 в папке с не сулящим ничего хорошего названием: «Начало пути». «Ребят вызывали по списку. Они выходили и останавливались напротив комиссии за столом. В комиссии зачитывали их заявления с просьбой о приеме, справки об образовании и принималось решение о зачислении в группу. Выбор специальностей был невелик, токари, электрики, слесари и формовщики-литейщики. Вскоре мы, поступающие, поняли принцип распределения по специальностям, которым руководствовалась комиссия, — это образование и физические данные поступающих. Ребят с семилетним образованием распределяли в группы токарей и электриков, а тех, кто был с начальным образованием, — в группы слесарей и формовщиков-литейщиков, последних подбирали еще и по физическим параметрам.

…В конце работы приемной комиссии слово было предоставлено старшему мастеру училища. Он сообщил присутствующим в зале родителям тех ребят, которых приняли в группы токарей и слесарей, что на всех в училище не хватает штангенциркулей, и показал его. В то время этот прибор можно было купить на рынках-толкучках».

В тот момент, когда Гагарина со скрипом принимали в самую непрестижную группу во всем училище, мало кто понимал, до какой степени существенным окажется для города решение человека, отвечавшего за работу с абитуриентами. Двоюродная сестра Антонина потерпела неудачу в попытках уговорить завуча — не в смысле чтобы натянуть экзаменационную отметку до троечки (Гагарин все вступительные сдал на «отлично»), а чтобы дали общежитие. Ей было ясно сказано — идите ищите съемную квартиру, мест в общежитии нет.

«Попробуйте устроиться у местных жителей. В прошлом году наши ученики снимали там углы. Антонина и Юрий перешли железнодорожную линию, постучались в самый первый дом. Открыла старуха. Да, конечно, у нее жил ремесленник. И занимался тут, и спал. Тихий прилежный постоялец (она испытующе скользнула глазами по пришедшим). У нее очень хорошие условия, почти что отдельная комната. Берет недорого: всего двадцать пять рублей в месяц. „Почти отдельная комната“ оказалась тесным чуланом без окна, отгороженным грязной ситцевой занавеской. В чулан вмещались только раскладные козлы с соломенным тюфяком да больничная тумбочка, заменявшая и стол, и шкаф. Лампочка малого накала болталась на шнуре. Антонина оглядела этот затхлый закуток и за руку вывела брата на вольный воздух. После нескольких неудачных попыток они вернулись в училище. Третий раз за день Антонина постучалась к завучу.

— Ведь он не сможет платить даже одного рубля, поймите. Как-нибудь, хоть в коридор, поставьте кровать.

— Некуда. Не могу!

— Тогда… все равно зачисляйте! Будет у меня в Москве жить» (10).

По косвенным намекам в книжке Л. Обуховой «Любимец века» можно, однако, догадаться, каким образом Гагарины всё же решили эту проблему. Антонина — с которой Обухова подробно разговаривала, но, по-видимому, не всё могла прямо написать, поэтому изъяснялась экивоками — просто разжалобила завуча Горинштейна, задействовав свое женское обаяние. Так или иначе, весы склонились на правильную сторону — Горинштейн отошел на заранее подготовленные позиции и нашел лишнее койко-место. Так что теперь, обнаружив на гербе Люберец взмывающую в космические дали ракету, мы не думаем, что это ошибка и герб принадлежит, допустим, Звездному городку или Королеву. Нет, именно Люберцам: и ракета потому — что сюда взяли учиться Гагарина.