Врангель

— Да, Харьков, конечно, придется оставить; это все отлично понимают, и оставление Харькова нисколько не может повредить вашей репутации.

Я довольно резко ответил, что забочусь не о своей репутации, а о том, чтобы выполнить то, что от меня требуется, и что не считаю себя вправе взяться за дело, которое невыполнимо.

— Ну, в таком случае всё остается по-прежнему, — с видимым неудовольствием прервал меня Главнокомандующий.

В разговор вмешался генерал Романовский:

— Вашим отказом, Петр Николаевич, вы ставите Главнокомандующего и армию в самое тяжелое положение. Только что закончено сосредоточение нашей конницы в Купянском районе. Вы отлично понимаете, что руководить такой крупной конной массой, кроме вас, никто не может. При этих условиях вы не имеете права отказываться от этого назначения.

Слова генерала Романовского несколько поколебали меня.

— Я прошу разрешения подумать. Во всяком случае, я считаю совершенно необходимым дать мне возможность выбрать своих ближайших помощников, в частности, во главе конницы должен быть поставлен хороший кавалерийский начальник. Пока конной группой руководит генерал Мамонтов, от конницы ничего требовать нельзя.

Генерал Деникин заметил, что замена генерала Мамонтова другим лицом может обидеть донцов. Однако, после возражения моего, что после намеченной Главнокомандующим переброски из Кавказской армии еще одной конной дивизии, в конной группе будет более половины кубанцев, генерал Деникин согласился, в случае принятия мною армии, на замену генерала Мамонтова генералом Улагаем.

Я вернулся к себе в вагон, где застал генерала Шатилова, успевшего побывать в управлении генерал-квартирмейстера и подробно ознакомиться с общей обстановкой».

Оперативная ситуация была такова: фронт белых армий, общей протяженностью около двух тысяч верст, проходил от Царицына на Дубовку и дальше к устью реки Иловли, по правому берегу Дона от Нижней Калитвы на город Волчанок, пересекал железнодорожную линию Купянск — Валуйки у станции Соловей, далее на Богодухов; оттуда линия фронта проходила к югу от городов Зенькова и Гадяча на станцию Гребенка и южнее городов Остера и Козенца на Бердичев, оставляя Киевский узел в руках белых; еще дальше линия фронта шла на Старо-Константинов и Проскуров и, не доходя последнего пункта, спускалась к югу, проходя восточнее городов Гусятина и Каменец-Подольского на Могилев-Подольский и Тирасполь, и упиралась в Черное море между Одессой и Аккерманом. В боевом составе Вооруженных сил Юга России числилось около ста тысяч человек; кроме того, в распоряжении главнокомандующего имелось еще около тридцати тысяч человек пополнений. По оценке Врангеля, силы красных на всем фронте против Вооруженных сил Юга России составляли около 170–180 тысяч штыков и сабель при семи-восьми сотнях орудий, а Добровольческой армии противостояли примерно 51 тысяча штыков, семь тысяч сабель и 205 орудий.

Теснимая 13-й и 14-й советскими армиями с фронта и охватываемая конной группой Буденного с правого фланга, Добровольческая армия под угрозой глубокого охвата конной массой противника на протяжении трехсот верст беспрерывно катилась назад.

Штабы Врангеля и Деникина значительно переоценивали свои силы, хотя несколько завышали и общую численность красных. В действительности в составе Вооруженных сил Юга России состояло гораздо меньше штыков и сабель, чем числилось на бумаге. Реально к 27 ноября (10 декабря) они насчитывали не более пятидесяти тысяч штыков и сабель против 125–130 тысяч у красных, причем боеспособных пополнений в белом тылу в тот момент не было.

Добровольческая армия в тот момент имела 3600 штыков и 4700 сабель. Еще 300 солдат находились на формировании в тылу. Единственной боеспособной частью в тылу был корпус генерала Я. А. Слащева, действовавший против Махно. Но он насчитывал не более четырех тысяч бойцов и был связан боями с более многочисленными отрядами махновцев. Оценка Врангелем количества красноармейцев, противостоявших Добровольческой армии, вероятно, близка к действительности. Это означает общий перевес на советской стороне в соотношении 6,7:1. В штабе главнокомандующего все надежды возлагались на конную группу. Кубанские и терские части, ведшие в течение многих месяцев беспрерывные бои и получавшие лишь ничтожные пополнения, сильно пострадали; зато донские полки были совершенно свежими, большой численности и имели прекрасный конский состав. В штабе, видимо, еще надеялись, что удачными действиями конницы дело можно исправить, нанеся противнику один сокрушительный удар, вырвать у него из рук инициативу. Но на чем была основана надежда Деникина и Врангеля, непонятно, ведь даже в кавалерии красные имели превосходство в полтора раза.

Деникину и Романовскому пришлось еще целых два дня уговаривать Врангеля принять командование Добровольческой армией. Петр Николаевич так описывает эти переговоры:

«Генерал Романовский стал убеждать меня дать согласие на принятие предложенного мне назначения.

— Я сейчас уезжаю в Ростов. Позвольте мне, Петр Николаевич, перед отъездом успокоить Главнокомандующего. Ваш отказ ставит нас в почти безвыходное положение. Генерал Май-Маевский с делом окончательно справиться не может…

— О чем же вы раньше думали? Что генерал Май-Маевский не годен — об этом давно знают все. Вы знаете, что я сам не раз предлагал помочь, пока еще не было поздно. Правда, тогда еще положение казалось не безнадежным, и воспользоваться моей помощью Главнокомандующий не пожелал. Вы помните, как весною я указывал на необходимость бить противника на Царицынском направлении, предупреждал о том, что, если мы этого не сделаем, противник сам обрушится на нас. Тогда меня даже слушать не хотели, а когда мои предсказания сбылись, меня же призвали спасать положение…

— Стоит ли говорить о прошлом. Будем думать о настоящем. Сейчас положение таково, что Главнокомандующий вправе требовать от вас жертвы; конечно, эту жертву вы принесете не ему, а России.

Я решился.

— Хорошо, я согласен. Однако я ставлю условием, чтобы мне была дана возможность выбрать главных моих помощников. Я уже докладывал Главнокомандующему, что доколе во главе конницы будет стоять генерал Мамонтов, конница будет уклоняться от боя и заниматься только грабежом. Я прошу немедленно вызвать для принятия конной группы генерала Улагая. Развал в тылу и на фронте может быть остановлен, только если гражданское и военное управление будут находиться в руках людей, к этому подготовленных. Помощником генерала Май-Маевского по гражданской части состоит генерал Бутчик, а начальником его канцелярии полковник Шатилов. Ни того, ни другого я не знаю, но, видимо, они с делом справиться не могут. Мне должно быть дано право заменить их лицами по моему усмотрению. Начальником штаба, начальником снабжения и начальником санитарной части я также хочу иметь лиц, которым мог бы всецело доверять. Я прошу дать мне возможность взять с собой всех этих лиц из состава Кавказской армии. В настоящее время в Кавказской армии дело это поставлено настолько прочно, что их с успехом заменят их помощники. Здесь же всё это придется налаживать снова.

Видимо, крайне довольный исторгнутым от меня согласием, генерал Романовский заранее на всё согласился, заверив меня, что Главнокомандующий препятствовать моим пожеланиям не будет, и просил моего разрешения немедленно известить генерала Деникина запиской о моем согласии. Я провел вечер в вагоне с генералом Шатиловым. Разговоры не клеились, было тяжело на душе.

Наутро я вторично был у Главнокомандующего. Генерал Романовский успел, видимо, с ним поговорить, и затронутые мной накануне вопросы были все утвердительно разрешены. Генерал Шатилов и начальник санитарной части доктор Лукашевич находились со мной в Таганроге. Начальник снабжения генерал Вильчевский вызывался телеграммой. Генералу Улагаю была послана телеграмма в Екатеринодар. Относительно начальника гражданской части Главнокомандующий предложил мне переговорить с начальником управления внутренних дел В. П. Носовичем, своего кандидата у меня не было.