Врангель

Он волен будет поставить во главе вас того, кто наиболее достоин.

Ставя долгом своим собрать и сохранить Русскую Армию на чужой земле, я не могу допустить участия ее в политической борьбе. Воин не может быть членом политической партии, хотя бы исповедующей те же верования, что и он. И офицер старой Императорской Армии не мог состоять членом монархической партии, так же как не мог быть членом любой другой…

Значит ли это, что каждый из вас не может иметь своих политических убеждений, не может интересоваться политической жизнью своей страны? Конечно, нет.

Мы, старые офицеры, мы, служившие при русском Императоре в дни славы и мощи России, мы, пережившие ее позор и унижение, мы не можем не быть монархистами. И воспитывая будущее поколение русских воинов, тех, кто вновь будет ковать мощь и славу нашей родины, мы можем лишь радоваться, что они мыслят так же, как и мы.

Но мы не можем допустить, чтобы, прикрываясь словами „Вера“, „Царь“, „Отечество“, офицеров вовлекали в политическую борьбу…

Три года тому назад, когда остатки Русской Армии ушли в изгнание, те, кому Россия обязана своим позором, спешили довершить каиново дело. Гонимая всем миром, обескровленная и нищая, Русская Армия мешала им, и Милюков кричал, что надо уничтожить „реакционную силу“, „спасти Россию от реставрации“ и „армию от Врангеля“… Теперь кричат о „спасении армии от Врангеля“ из другого лагеря…

Кричат, укрываясь за дорогие русскому офицеру слова.

Напрасно. Врагам я не боюсь смотреть в лицо и с пути долга не сойду. Этим путем, верю, пойдете и вы».

Врангель твердо проводил в жизнь принцип невмешательства Русской армии в политическую жизнь тех государств, где она находилась. Когда в 1923 году в Болгарии было свергнуто левое правительство Александра Стамболийского, враждебно относившееся к врангелевцам, Гучков написал барону: «Сообщите мне, участвовали ли Ваши контингента в какой бы то ни было мере в болгарских событиях?» Главнокомандующий категорически опроверг сообщения английских газет о причастности воинских формирований белых к свержению правительства Стамболийского. 8 сентября 1923 года Врангель издал приказ о запрещении армейским чинам входить в какие-либо политические организации и объединения.

Восьмого ноября 1922 года Врангель назначил помощником главнокомандующего Русской армией, то есть своим заместителем, Александра Павловича Кутепова. Ему были поручены непосредственные контакты во Франции с великим князем Николаем Николаевичем. Постепенно Кутепов всё больше подпадал под влияние окружения великого князя и отдалялся от Врангеля.

Летом 1923 года Петр Николаевич понес тяжелую утрату: в городе Сремские Карловцы в возрасте 76 лет скончался его отец Николай Егорович Врангель.

Осенью 1923 года Врангель решил передать всю политическую и разведывательно-информационную работу в ведение великого князя Николая Николаевича, оставив себе лишь заботы о повседневном существовании солдат и офицеров. В распоряжение старейшего члена императорского дома были направлены генералы А. П. Кутепов и Н. А. Монкевиц для руководства «секретной работой в России». Однако они не смогли распознать крупномасштабную чекистскую провокацию — созданную людьми Дзержинского Монархическую организацию Центральной России, или «Трест». Монкевиц же, будто бы покончивший с собой в 1926 году, подозревался в том, что был завербован ОГПУ и тайно вывезен из Франции в СССР.

К осени 1924 года остатки Русской армии были расформированы и разоружены. Она перестала быть боевой единицей. Началось рассеяние всех военнослужащих Русской армии по разным странам и континентам. Стремясь сохранить кадры армии в условиях эмиграции, Врангель 1 сентября 1924 года издал приказ о создании Русского общевоинского союза (РОВС) первоначально в составе четырех отделов: 1-й отдел — Франция и Бельгия; 2-й — Германия, Австрия, Венгрия, Латвия, Эстония, Литва; 3-й — Болгария и Турция; 4-й — Королевство сербов, хорватов и словенцев, Греция и Румыния. РОВС объединял всех бывших участников белой борьбы. Он сочетал функции профсоюза, оказывающего помощь своим членам (в первую очередь — нетрудоспособным инвалидам, а также обремененным семьям безработным), и военных учреждений, занимающихся переподготовкой военнослужащих запаса. В ноябре 1924 года Врангель признал верховное руководство РОВСа за великим князем Николаем Николаевичем.

Тогда же Врангель говорил бывшему таврическому губернатору генералу M. H. Скалону, что «давно от всякой политической работы отошел, ограничив свою деятельность заботой о своих соратниках». Он крайне скептически относился к организации «Трест», справедливо подозревая чекистскую провокацию.

В Сремских Карловцах Врангель получал от Чебышева, Шульгина и Климовича подробную информацию о «Тресте» и его программе. В одном из писем он отмечал: «Обращение ко мне Федорова и Волкова (псевдонимы Якушева и Потапова, руководителей „Треста“. — Б. С.) и само содержание их писем усиливает бывшие у меня ранее подозрения. Я не считаю себя вправе не сообщить их Великому князю. Вместе с тем эти подозрения всё же не непреложная уверенность, а потому убедительно прошу тебя, буде Великий князь сочтет необходимым в интересах дела поддержать с ним (Якушевым. — Б. С.)дальнейшие сношения, чтобы это письмо и препровождаемые документы остались бы для всех, кроме тебя и Великого князя, неизвестными». Однако Кутепов и великий князь все больше принимали «Трест» за чистую монету — очень уж им хотелось верить в существование в России мощной монархической организации, ориентирующейся на Николая Николаевича. Здесь психологический расчет чекистов был точен.

Задачей «Треста» было убедить вождей эмиграции, что в ожидании, пока монархическая организация возьмет власть в России, эмигранты не должны предпринимать «активных действий» в СССР, будь то разведка или террористические акты. К последним особенно тяготел Кутепов, вдохновленный примером эсеров. Врангель же был против «активных мероприятий», считая их бесполезным распылением сил. Советской власти такие мероприятия наносили в лучшем случае булавочные уколы, зато часто могли привести к гибели офицеров-добровольцев. Врангель мечтал когда-нибудь ударить по большевикам всей мощью армии, которую стремился сохранить в эмиграции.

С помощью организации «Трест» чекистам удалось на несколько лет практически парализовать деятельность монархических организаций внутри России. В 1922–1927 годах, пока действовал «Трест», терактов, осуществленных представителями белой эмиграции, в СССР не было, так как деятельность сторонников террора во главе с Кутеповым была парализована «трестовцами», а другие эмигрантские группировки, в том числе и врангелевская, террор отвергали.

Отношения Врангеля и Кутепова, обострившиеся из-за разногласий по вопросам стратегии и тактики борьбы, усугубились взаимной личной неприязнью. Кутепов явно считал, что он как «первопоходник» и командир Добровольческого корпуса имеет не меньше прав на то, чтобы возглавить военную эмиграцию, чем Врангель, примкнувший к Добровольческой армии уже на гребне ее успехов. Руководители «Треста» исподволь поддерживали у Александра Павловича это убеждение.

Кутепов по инициативе великого князя возглавил особую организацию, которая должна была вести «работу специального назначения по связи с Россией». Она называлась «внутренней линией» и ведала засылкой в СССР офицеров-добровольцев для разведки, создания подпольных организаций и террора. Однако вся ее деятельность шла по линии «Треста», то есть фактически под контролем чекистов.

Вожди «Треста» настраивали Кутепова против Врангеля. Якушев писал одному из своих корреспондентов в эмиграции С. Войцеховскому: «В отношении Бородина (Кутепова. — Б. С.) можете, в частности, сказать, что мы ему доверяем и не предполагаем менять на Сергеева (Врангеля. — Б. С.)». И Кутепов летом 1925 года согласился по предложению Якушева войти в правление Монархической организации Центральной России.

История с «Трестом» скомпрометировала в итоге не только Кутепова, но и близкого к Врангелю Шульгина. После того как «трестовцы» в сентябре 1925 года заманили в СССР знаменитого британского разведчика Сиднея Рейли, который был арестован и расстрелян (чекисты инсценировали его гибель в перестрелке на советско-финской границе), для реабилитации «Треста» в глазах эмиграции Якушев предложил Шульгину совершить поездку в СССР и написать об этой поездке. (Эту книгу «Три столицы», ставшую в эмиграции бестселлером, предварительно подвергли цензуре на Лубянке.) Врангель предупреждал Шульгина, что тот имеет дело с чекистской провокацией, но Василий Витальевич ему не поверил. Кроме того, Шульгин считал, что в любом случае «Тресту» будет выгодно выпустить его обратно в эмиграцию, чтобы укрепить свой пошатнувшийся из-за дела Рейли престиж. Якушев к тому же хотел через Шульгина наладить связи с Врангелем, но это не удалось: после случая с Рейли барон уже нисколько не сомневался, что «Трест» — чекистских рук дело. В письме Шатилову он писал о Кутепове: «Много сложнее вопрос о работе его в порученной ему Великим князем области. Как показал опыт, работа эта гибельна для тех, кто там, в России, творит то же дело, что и мы… Говорить с Великим князем, как показал опыт, бесполезно. Остается, быть может, одно — потребовать от А. П. или неопровержимые доказательства его утверждений, что работа его не потерпела краха, или потребовать от него от этой работы отойти… Удар по А. П. был бы ударом по В<еликому> к<нязю>. Мы стоим перед заколдованным кругом».