Врангель

В доказательство своей окончательной растерянности Врангель сам остался в тылу у судов, а Кутепова назначил защищать Крым и производить рокировку войск. Красные же не захотели изображать обозначенного противника и атаковали перешейки. Часть людей в это время сидела в окопах, часть ходила справа налево и слева направо, но под натиском красных все вместе побежали.

Были отдельные случаи упорного сопротивления, были отдельные случаи геройства, но со стороны низов; верхи и в этом участия не принимали, они „примыкали“ к судам. Что было делать рядовым защитникам Крыма? Конечно, бежать возможно скорее к судам же, иначе их предадут на расправу победителям. Они были правы. Так они и поступили.

11 ноября я по приказанию Врангеля был на фронте, чтобы посмотреть и донести о его состоянии. Части находились в полном отступлении, т. е., вернее, это были не части, а отдельные небольшие группы; так, например, на Перекопском направлении к Симферополю отходили 228 человек и 28 орудий, остальное уже было около портов.

Красные совершенно не наседали, и отход в этом направлении происходил в условиях мирного времени.

Красная конница вслед за белой шла на Джанкой, откуда немедленно же выехал штаб Кутепова на Сарабуз. В частях же я узнал о приказе Врангеля, гласившем, что союзники белых к себе не принимают, за границей жить будет негде и не на что, поэтому, кто не боится красных, пускай остается. Это было на фронте. В тыл же, в Феодосию и в Ялту, пришла телеграмма за моей подписью, что прорыв красных мною ликвидирован и что я командую обороной Крыма и приказываю всем идти на фронт и сгружаться с судов. Автора телеграммы потом задержали: это оказался какой-то капитан, фамилии которого не помню. Свой поступок он объяснил желанием уменьшить панику и убеждением, что я выехал на фронт действительно для принятия командования. И в Феодосии, и в Ялте этому поверили и, помня первую защиту Крыма, сгрузились с судов: из-за этого произошла сильная путаница и потом многие остались, не успев вторично погрузиться».

Слащев, кажется, даже с некоторым злорадством живописует удручающие сцены паники и морального разложения:

«Когда я 13–14-го ехал обратно, то в тылу всюду были выступления в пользу красных, а мародеры и „люмпен-пролетариат“ разносили магазины, желая просто поживиться. Я ехал как частное лицо, и поэтому на мое купе II класса никто не обращал внимания и я мог наблюдать картины бегства и разгул грабежа. В ту же ночь я сел на случайно подошедший ледокол „Илья Муромец“, только что возвращенный французским правительством Врангелю и вернувшийся „к шапочному разбору“.

Мой доклад по телеграфу Врангелю гласил, что фронта, в сущности, нет, что его телеграмма „спасайся кто может“ окончательно разложила его, а если нам уходить некуда, то нужно собрать войска у портов и сделать десант к Хорлам, чтобы прийти в Крым с другой стороны.

Для моей жены, правда, было отведено место на вспомогательном крейсере „Алмаз“, который к моему приезду уже вышел в море, а для меня места на судах не оказалось, и я был помещен на „Илью Муромца“ по личной инициативе морских офицеров».

И Слащев, и Врангель сильно ошибались в оценке численности противостоявших Русской армии советских войск. В своей первой книге Яков Александрович приводит данные, согласно которым у красных в Северной Таврии к 3 (16) октября насчитывалось 51 тысяча штыков и 26500 сабель. При этом силы 1-й Конной армии, например, оценивались всего в шесть тысяч всадников, без учета Особой кавалерийской бригады. На самом деле 1-я Конная армия по прибытии на врангелевский фронт по состоянию на 2 октября насчитывала 1577 человек комсостава, 13967 сабель, 2621 штык, 18 087 лошадей боевого состава, в том числе 16 396 строевых, 58 орудий, 259 пулеметов. Кроме того, в состав армии входили три бронепоезда, бронелетучка [43], три автобронеотряда и три авиационных отряда — 20 самолетов. Врангелевская разведка приуменьшала силы противника минимум в два раза. Вероятно, это была одна из причин принятия рокового решения дать сражение в Северной Таврии. Фактически против Врангеля было брошено примерно две трети от численности тех войск, что в середине августа наступали на Варшаву и Львов, при этом у Русской армии было на порядок меньше сил, чем у польской армии Пилсудского.

Характерно, что в первой своей книге, писавшейся в Константинополе, Слащев утверждал, будто предлагал Врангелю уничтожить конницу Буденного. Ко времени создания второй книги, вышедшей в Москве, Яков Александрович уже имел возможность ознакомиться с советскими документами и узнать действительное соотношение сил, поэтому в ней он уже настаивал, что предложил оставить для Буденного лазейку, поскольку сил для его разгрома всё равно не хватит. Скорее всего, Слащев действительно предлагал Врангелю уничтожить 1-ю Конную, но тот, сознавая, что дух армии потерян, а силы неравны, предпочел дать Буденному уйти, опасаясь, что в противном случае кутеповцы могут понести слишком тяжелые потери.

Слащевская критика Врангеля за неуместную рокировку частей на перешейке справедлива с чисто военной точки зрения, но в тот момент эта ошибка уже не имела принципиального значения. Убедившись, что против Русской армии действуют значительно превосходящие силы противника, Врангель уже не надеялся отстоять Крым, поэтому и не стал лично руководить войсками в Северной Таврии, а потом на Перекопе. И дело здесь было не в трусости, а в нежелании связывать свое имя с заведомо проигрышными сражениями. Вот эвакуация из Крыма, надеялся Врангель, будет успешной, по крайней мере, по сравнению с провальной новороссийской. Потому он и спешил связать с ней свое имя, инспектируя на крейсере «Генерал Корнилов» готовившиеся к отплытию корабли. Правда, никакого практического значения эта инспекция не имела. Зато у находившихся на палубах солдат и беженцев навсегда остался в памяти образ командующего, обходящего эскадру, готовившуюся вот-вот покинуть крымский берег. К этому Врангель и стремился.

Слащев предлагал оставить небольшую часть сил для активной обороны перешейков, а основную часть армии отправить в десантную операцию, чтобы ударить в тыл наступающим на Перекоп красным, памятуя, что именно эта тактика принесла успех во время первой обороны Крыма. Но Врангель, не сказав о том Слащеву, уже принял принципиальное решение об эвакуации. Теперь советское превосходство было значительно большим, чем в январе — марте 1920 года, и атакующие белые части были бы просто поглощены красной лавиной.

Как следует укрепить перешейки за восемь месяцев правления Врангеля так и не удалось — сказалось отсутствие колючей проволоки, строительных материалов и рабочих рук. Сергей Мамонтов вспоминал: «Перекоп всё лето укреплялся. Там были вырыты прекрасные окопы и даже несколько рядов с проволочными заграждениями. Но, как водится, командование забыло, что защитники — люди, и не приготовило ни землянок, ни колодцев, ни дров, ни складов провианта, ни складов патронов и снарядов. Когда мы попали на Перекоп в лютый мороз, снег и ветер, то жизнь там была невыносима. Правда, невыносима она была и для красных. Но их было много, и они могли меняться».

А. А. Валентинов свидетельствовал, что долговременных артиллерийских укреплений на перешейке не было вовсе: «Существовавшие полевые были весьма примитивны. Установка большей части артиллерии была рассчитана на последнюю минуту, так как свободных тяжелых орудий в запасе в Крыму не было, заграница их не присылала… Электрический ток, фугасы, якобы заложенные между ними, и т. п. — всё это было лишь плодом досужей фантазии».

Еще до начала последнего советского наступления на Перекоп Врангель начал готовить суда для эвакуации армии и гражданского населения, распорядившись обеспечить их углем и запасами воды и продовольствия. Чтобы не сеять панику, распускались слухи о предполагаемом десанте в Одессу.

Отошедшие в Крым войска Врангеля насчитывали 41 тысячу штыков и сабель. На их вооружении было более 200 орудий, 20 бронеавтомобилей, три танка, пять бронепоездов. Силы советского Южного фронта к 26 октября (8 ноября) состояли из 158,7 тысячи штыков, 39,7 тысячи сабель, 3059 пулеметов, 550 орудий, пятидесяти семи бронеавтомобилей, двадцати трех бронепоездов, восьмидесяти четырех самолетов.

43

Бронелетучка— бронированный паровоз с прицепленными спереди и сзади него двумя платформами, огороженными мешками с песком. (Прим. ред.)