Страница 106 из 110
Ну что тут скажешь. Потрясающая женщина!
Некоторые характерные детали в отношениях супругов удалось приоткрыть журналистке Людмиле Винской. Пытаясь в них разобраться, она спросила как-то Марию Семеновну, существует ли ключик от секрета семейного счастья.
«Все вы золотой ключик ищите, — покачала головой Мария Семеновна, лучисто улыбаясь (ни у кого не доводилось видеть такой улыбки, когда вдруг все лицо озаряется), — а он ведь может быть и ржавым местами, и совсем не из золота, но хранить такой ключ да чистить не все хотят. Чистое золото подавай. Вот без ключей и остаются».
Известно, что во время работы над рукописью Виктор Петрович мог быть сердитым и придирчивым к окружающим, несдержанным. Случалось, что с помощью крепкого словца разряжал эмоции на жене…
— Ну а на кого мне сердиться, сама посуди, — шутливо растолковывает журналистке Астафьев. — Жена с внучкой рядышком, вот им и перепадает…
Был такой случай: что-то выговаривал писатель своей жене, да так увлекся, что и не заметил, как она из его кабинета ушла потихонечку своими делами заниматься. Огляделся, пошел искать собеседницу, а она посуду моет…
— Маня, что же ты ушла? Я ведь там ругаюсь, а ты вот где, на кухне. — И тут же сам рассмеялся над комичностью ситуации.
— А я подумала: пойду — не буду тебе мешать, поругайся…
И еще одно обстоятельство, которое имело в семье не второстепенное значение: была Мария Семеновна еще и вышивальщицей, и научила ее этому тетя — Тася Логинова. В молодости супруга Астафьева даже подрабатывала вышивкой. Было это как раз в ту пору, когда Виктор приноровился, и тоже на продажу, писать на клеенке лебедей. Одну такую картину сороковых годов сумел отыскать известный чусовской энтузиаст музейного дела Леонард Постников. Он, кстати сказать, создал в Чусовом и первый музей В. П. Астафьева, а ту картину, с лебедем, подарил Виктору Петровичу на один из его юбилеев. Теперь она хранится в Красноярском литературном музее.
Что интересно, сохранился снимок Виктора Астафьева, сделанный в 1947 году, на котором тот запечатлен в расшитой косоворотке. Так вот, живописные узоры и виноградные веточки, которые украшают рубаху, — дело рук молодой жены.
Мария Семеновна вспоминает забавный случай из их совместного прикладного творчества. Взялись они как-то на пару вышивать ковер. Виктор решил помочь хозяйке и взялся выдергивать канву, по которой она вышивала узоры. Но работа оказалась не такой уж простой — нитки плохо поддавались и рвались.
— Помощник мой плевался от досады, ругался, не выбирая выражений, откидывал «произведение искусства». Но все же выдержал характер, доделал работенку.
А ковер, кстати, получился на загляденье и во время переездов постоянно кочевал вслед за Астафьевыми, украшая то одно, то другое их жилище. Сейчас этот ковер — тоже музейная реликвия.
Моя последняя встреча с Марией Семеновной продолжалась более пяти часов. Вспоминали о многом. А память у нее крепкая, несмотря на возраст. Шутка ли — человеку почти девяносто! Когда в беседе возникали паузы, заполняла она их… чтением своих любимых стихов — о самых высоких чувствах, которыми природа одарила человека.
Признается, что очень устала от молчания, от одиночества и, особенно, от работы с архивом — слишком она задевает живое, напоминает дорогое и ушедшее навсегда…
«Глубоко печалюсь: выходят прекрасно изданные книги, а Виктор их уже никогда не увидит. А с другой стороны, думаю: хорошо, что он не видит того, что сегодня творится…»
Минувшее тревожит душу. Часто вспоминает она случай, который описала в «Знаках жизни»:
«Брезжат где-то, как бы на горизонте, мои земные сроки и я пожелаю, если смогу, с нежностью и благодарностью с теми и с тем, кого и что любила, — наглядеться напоследок или сказать, чего не сказала, хотя горячо того хотела в добрые времена, как, к примеру, поступил мой муж, сообщив мне в письме из далекой дали о том, чего хотел бы мне сказать в наш торжественный день — сорок пять лет совместной жизни (а прожили они вместе 56 лет! — Ю. Р.) по телефону, но связь до Красноярска дошла, а до квартиры „не допустили“, мол, не отвечают, а по времени-то — 11 часов вечера, когда внучка уж спит, внук сидит за книжкой, а я доглаживаю белье — как же мы могли бы не ответить?! Ну да что теперь — не соединили так не соединили. А написал он вот что:
„А тебе, Маня, в сегодняшний наш торжественный день хочу повторить то, что собирался сказать по телефону, — я тебя люблю больше всех людей на свете! Желаю, чтобы ты была всегда с нами и терпела нас, сколько возможно. Ложусь спать, думая о тебе и ребятишках. Целую всех вас. Ваш — твой муж, и ребятам дед — дедушка и муж!..“».
В «Знаках жизни» Марии Семеновны есть и такой эпизод. Как-то утром одного из дней, когда они уже жили в Сибири, она нашла рукописный текст, оставленный ей мужем как плод глубоких раздумий бессонной ночи.
Хранит она эти строки, считая их напутствием и ей, и всем, кто читает и вспоминает Виктора Петровича Астафьева с любовью, тревогой и благодарностью:
«Я как-то утром или ночью, может быть, осенью (весной не хочется) остановлюсь в пути и поверну обратно. Туда, откуда я пришел. Куда пойду уж безвозвратно, простившись с вами, люди, навсегда.
Но не с природой, всех нас породнившей. И пусть меня поднимут на увал. На тот увал, что ждет меня давно, за милою моей деревней. За бабушкиным огородом.
Пусть по распадку, где ходил я с ней по землянику, поднимут меня те, кого любил я и кому дорог. И пусть не плачут обо мне. Пусть словом или песнею помянут — и я ее услышу. Ведь говорят, что после смерти люди еще два дня слышат, но уж ответить не могут. Услышу из земли, сам став землею. Но перед тем, как стать землею, последней каплей крови с родиной поделюсь, последний вздох пошлю в природу. И если осенью увидите на дереве листок вы самый яркий, так, значит, капелька моя в листе том растворилась, и ожила природа красотою, которой отдал я всего себя и за которую немало слез я пролил, немало мук принял, и кровь не раз пролил.
Прощаюсь с вами, мои слезы, мои муки, кровь моя. Прощаюсь, веря, что рожденный в муках и живший муками, не мучаю я вас своим прощаньем. Прощайте, люди! Я домой вернулся, я к матери моей вернулся, к бабушке, ко всей родне. Не будьте одиноки без меня. Жизнь коротка. Смерть лишь бесконечна. И в этой бесконечности печальной мы встретимся и никогда уж не простимся. И горести, и мук не испытаем, и муки позабудем, и путь наш будет беспределен.
Прощайте, люди! Умолкаю, слившийся с природой. Я слышу новое зачатье жизни, дыханье жаркое, шепот влюбленных… И не хочу печалить их собою, дарю им яркий листик древа моего. И мысль последнюю, и вздох, и тайную надежду, что зачатая ими жизнь найдет мир краше, современней. И вспомнит, может быть, да и помянет добрым словом, как Кобзаря, лежащего на берегу Днепра, меня над озаренным Енисеем, и в зеркале его мой лик струею светлой отразится. И песнь, мной не допетая, там зазвучит.
Прощаюсь я с собой без сожаленья и улетаю ввысь, чтоб в землю лечь на высоте. Иду! Иду! Вы слышите, меня природа кличет! И голос матери звучит в ней, удаляясь.
И звуки умолкают в темной дали. Покой и мрак, который долго снился, не так уж страшен. Страшнее жизнь бывает…
Приветствую тебя, мое успокоенье!..»
Прекрасное завещание. Наполнено оно светлой грустью и надеждой. И умиротворением перед вечностью…
ИЛЛЮСТРАЦИИ