Страница 19 из 96
После битвы при Лоди помыслы Бонапарта устремляются к Парижу. Он знает, что Директория не пользуется авторитетом, понимает, что взять власть можно, лишь щадя интересы тех, кто так или иначе нажился на Революции.
Директория, в свою очередь, начинает проявлять беспокойство. Бонапарт явно набирал политический вес, что не входило в ее замыслы. У него были армия, солидные трофеи, несколько газет, в том числе в Париже, где с февраля 1797 года под многозначительным названием начинает выходить «Газета Бонапарта и добропорядочных людей». Неподкупность генерала противопоставлялась в ней продажности высших должностных лиц. На переговорах с Австрией по вопросу об условиях мирного договора Бонапарт не считается с получаемыми через Кларка инструкциями директоров. Он требует аннексии Ломбардии, несмотря на то, что член Директории Ребель призывает все отдать Рейнским провинциям. Воспользовавшись как предлогом восстанием против французского присутствия, вспыхнувшим 17 апреля в Вероне, он объявляет 2 мая войну Венеции. 15 мая он без боя входит в город. Эта оккупация стала началом расчленения Республики, позволившего удовлетворить притязания Австрии, которая требовала компенсации в обмен на потерю Ломбардии и Бельгии. Не мешкая Бонапарт превращает 29 июня Ломбардию в Цизальпинскую республику, государственное устройство которой полностью копирует французское. Республике не хватает выходов к морю: ультиматум, предъявленный Бонапартом Генуе, подчинил этот порт Франции.
Париж раздражала самостоятельность, которую проявлял Бонапарт в принятии политических решений. Последовали нападки со стороны правой монархической оппозиции, увеличившей, как показали выборы, численность своих избирателей. Она не могла простить ему 13 вандемьера и поддержки, которую он оказал итальянским якобинцам. Мале дю Пан превратил «уродливого недомерка с растрепанными волосами» в объект непрекращающихся нападок. Дюмолар с трибуны Совета пятисот обвинил главнокомандующего Итальянской армией в оккупации Венеции и Генуи без предварительной консультации с Директорией и собраниями. Солдаты этой армии, раненные или демобилизованные, возвратившиеся во Францию, подвергались оскорблениям и унижениям; их заставляли выкрикивать: «Да здравствует король!»
Со своей стороны, Бонапарт неплохо подготовился к обороне. Он арестовал одного из главарей роялистов, графа д'Антрега, завладев его документами. В портфеле графа находилось донесение некоего авантюриста по имени Монгайяр. Оно представляло собою отчет о переговорах с военными руководителями Республики, имевшими целью склонить их на сторону Людовика XVIII. В переговорах принимал участие и Пишегрю, председатель Совета пятисот.
Тем временем в Директории произошел раскол. Карно и Бартелеми примкнули к правому большинству. Им противостояли Ребель, Ларевельер-Лепо и Баррас. Баррас задумал военный переворот в расчете на Гоша, назначенного его заботами министром обороны, который, однако, из-за возрастного ценза не мог приступить к исполнению своих обязанностей: ему не исполнилось еще тридцати лет. Гош очень переживал, видя, как под огнем критики гибнет его репутация, и вскоре умер то ли от болезни, то ли от отчаяния, то ли от яда. Что касается Бонапарта, то последний оказывал Баррасу всемерную поддержку. Скорее всего это он передал ему документы, изобличающие предательство Пишегрю. Во всяком случае, он направил в Париж Ожеро с подстрекательским посланием Итальянской армии: «Если вы боитесь роялистов, обратитесь к Итальянской армии, она в два счета разделается с шуанами, роялистами и англичанами». В ночь с 17 на 18 фрюктидора (с 3 на 4 сентября) Баррас, Ребель и Ларевельер поручили Ожеро срочно арестовать роялистов. Пишегрю и Бартелеми были задержаны, Карно удалось скрыться. Стены Парижа украсились плакатами с копиями документов, изъятых Бонапартом у д'Антрега. В очередной раз Бонапарт сорвал планы роялистского заговора.
Но много ли он выиграл в результате этого государственного переворота? Ребель, выступавший против переговоров с Австрией, остался на своем посту. Опьяненный успехом Ожеро критиковал своего командира. Баррас продолжал сохранять дистанцию.
«Прошу вас подыскать мне замену и дать возможность уйти в отставку, — писал Бонапарт Директории. — Нет такой силы, которая заставила бы меня продолжать службу после чудовищной неблагодарности правительства, явившейся для меня полной неожиданностью. Мое основательно подорванное здоровье настоятельно требует отдыха и покоя. Душа также нуждается в укреплении в среде соотечественников. Слишком долго я пользовался огромной властью. Я всегда употреблял ее во благо родины, в укор безнравственным людям, готовым усомниться в моей добродетели. Моя незапятнанная совесть и благодарность потомков послужат мне утешением».
В действительности же после фрюктидора термидорианцы не могут обойтись без Бонапарта. Журдан дискредитирован. Моро ненадежен. Ожеро болтлив. Бернадот афиширует свои ультрареспубликанские взгляды. Все это прекрасно известно главнокомандующему Итальянской армией. Поэтому он может по своему разумению вести переговоры с представителем Австрии Кобенцлем. Без согласования с директорами он формулирует пункты мирного договора, подписанного в Кампо-формио 18 октября 1797 года. Австрия передает Франции Бельгию и признает Цизальпинскую республику. Взамен она получает Венецианскую республику за вычетом Ионических островов. Что касается левого берега Рейна, то решение этого вопроса выносится на обсуждение сейма, заседание которого состоится в Раштатте. Бонапарт замечает: «Эти парижские адвокаты, ставшие директорами, ничего не смыслят в политике. Слабые умы… Мы вряд ли сработаемся. Они мне завидуют… Я более не намерен подчиняться. Я познал вкус власти и не смогу от нее отказаться». Да, битва при Лоди стала поворотным событием в его жизни.
26 октября доставленный Бертье и Монжем текст Кампо-формийского договора лег на стол «парижских адвокатов». По свидетельству Ларевельера-Лепо, директора долго не могли смириться с тем, что Венеция отошла к Габсбургам. Однако приходилось считаться с общественным мнением: сказывалась усталость от войны. К тому же существовала опасность непредвиденной реакции армии Бонапарта. Словом, к этому времени Директория окончательно утратила популярность. Поэтому Баррас одобрил договор. Но как быть с Бонапартом? Чтобы избавиться от него, его назначают главнокомандующим Английской армией, поручая подготовку экспедиции против Великобритании. А до поры до времени, чтобы держать его подальше от столицы, его направляют в Раштатт для завершения начатых в Кампоформио переговоров. Для термидорианцев Бонапарт становится слишком громоздкой фигурой. Зато в глазах современников он — победитель австрийцев и миротворец на континенте. После объявления мира «все головные уборы взмыли в воздух, — писал корреспондент «Редактора», — воодушевление не ведало границ, и имя удачливого полководца передавалось из уст в уста».
Глава V
ВОСТОЧНАЯ ГРЕЗА ИЛИ ПОЛИТИЧЕСКИЙ МАНЕВР?
ЭКСПЕДИЦИЯ В ЕГИПЕТ
«Двадцать выигранных сражений так к лицу молодости, так сродни горящему взору, бледности и известной разочарованности». Директория трепетала перед Бонапартом, чье могущество возросло вдруг до угрожающих размеров. Главнокомандующий Английской армией, который мог рассчитывать на слепую преданность армии Итальянской, завоевавший в Раштатте симпатии части войск, дислоцированных в Германии, Бонапарт располагал силами, достаточными для того, чтобы разогнать исполнительную власть. Тем более что имелся хороший предлог: стоило дать ход документам, найденным в портфеле графа д'Антрега, и интриги некоторых членов Директории были бы разоблачены.
Однако Бонапарт, обладавший верным политическим чутьем, решил, что час нового военного переворота еще не пробил. Только что «фрюктидоризовали» роялистов, якобинцы не пошли бы за ним, а общественность не поддержала бы власть военных: слишком велико было предубеждение против политиканствующих генералов. Авторитет Бонапарта зиждился не только на его победах, но и на его лояльности по отношению к Республике. В глазах общественности он являл собою образ бескомпромиссного героя, единственного генерала — победителя минувшей кампании. Лубочные картинки, народное песенное и поэтическое творчество сделали его своим кумиром, подхватив стартовавшую в Италии пропагандистскую эстафету. На театральной сцене шел спектакль «Мост через Лоди», и на каждом представлении имя победителя встречалось овациями. Даже улица Шантрен, где находилась его резиденция, была переименована в улицу Победы. И при этом, в отличие от Гоша, он ухитрился не пасть жертвой собственной мнительности и куда как переменчивого общественного мнения. По возвращении в Париж Бонапарт счел за благо напустить на себя вид скромного и слегка скучающего гостя на устраивавшихся в его честь праздничных банкетах. Лишь однажды он позволил себе выйти из роли, заняв 25 декабря 1797 года оставшееся вакантным после Карно кресло в Ин-статуте [8]по классу естественных наук. Дальновидный маневр, обеспечивший ему поддержку идеологов, «неподкупной совести» нисходящей Революции. Кроме того, членство в престижном учреждении еще более упрочило его славу. Открытое заседание 4 января 1798 года, состоявшееся по случаю его избрания, получило широкий резонанс.
8
Французской академии (с 1795 года).