Страница 14 из 96
Пусть войска федералистов поостерегутся действовать в интересах общего врага — роялистов, испанцев, австрийцев. Пусть не очень-то доверяют полководческим талантам своих военачальников. Здесь Наполеон уже заявляет о себе как о стратеге: «Что ждет вашу армию, если она сосредоточится в Эксе? Ей крышка. Закон военного искусства гласит: пытающийся отсидеться в окопах будет разбит. В этом пункте опыт и теория идут рука об руку».
Несколько оживившись в связи с вопросом о вероятности испанской интервенции, дискуссия завершилась выражением надежд на переговоры и всеобщее примирение — мотивом, который будет развит Бонапартом после Брюмера. Ибо в «Ужине в Бокере» проявились главные черты личности Наполеона, и не случайно Панкук переиздаст эту брошюру в 1821 году, а Бурьенн поместит ее в приложении к своим мемуарам. В ней Бонапарт осознает роль пропаганды — сферы, в которой уже в 1793 году заявляет о себе как о профессионале, демонстрируя легкость стиля, живость и непринужденность диалога. Не считая нескольких вполне простительных неточностей, памфлет свидетельствует о превосходной осведомленности автора в вопросах, связанных с политическим и военным положением Франции. Известно, что появление в печати «Ужина» не получило никакого резонанса. А между тем он был на голову выше всех брошюр, издававшихся как лагерем оппозиции, так и якобинцами.
Настоящая известность придет к Бонапарту после осады Тулона. В сентябре Саличетти назначает его командующим артиллерией армии Карто взамен раненного под Оллиулем Даммартена. Подойдя к Тулону, Бонапарт производит смотр своей артиллерии, состоящей из двух 24-миллиметровых орудий, двух 16-миллиметровых и двух мортир. Негусто. Мало боеприпасов, однако прицельный огонь компенсирует нехватку личного состава и снаряжения. Сменивший Карто генерал Доппе напишет в своих «Мемуарах»: «Множество талантов сочеталось в этом молодом офицере с редкой отвагой и поразительной неутомимостью. Когда бы ни пришел с проверкой, я всегда заставал его за исполнением своих обязанностей. Если он нуждался в отдыхе, то находил его тут же на земле, закутавшись в шинель, ни на минуту не покидая своей батареи».
Тогда же Бонапарт сводит знакомство с молодыми офицерами, которые сделают при нем карьеру: Дюроком, Мармоном, Виктором, Сюше, Леклерком, Дезе.
«Как-то раз, когда одна из батарей занимала позицию, — рассказывал позднее император Лас Казу, — я попросил подойти какого-нибудь грамотного сержанта или капрала. Некто вышел из строя и прямо на бруствере стал писать под мою диктовку. Едва он закончил, как упавшее поблизости ядро запорошило письмо землей. "Благодарю вас, — сказал писарь, — песка не надо". Сама шутка, а также невозмутимость, с какой она была произнесена, привлекли мое внимание и обеспечили будущность этому сержанту. Им оказался Жюно».
Комиссары Конвента предлагают присвоить капитану Бонапарту звание майора. В пику бездарному военному коман-дованию Бонапарт выдвигает свой план штурма, обосновывая его эффективность. В самом деле, для него очевидно, что взятие высоты Эгильет вынудит англичан покинуть рейд. Для этого необходимо завладеть фортом Мюльграв, именуемым Малым Гибралтаром, контролирующим подступы к высоте. 25 ноября Дюгомье одобряет этот план действий. 11 декабря 1793 года принимается решение о начале операции. Пять дней спустя в ходе артподготовки ударная волна сбивает Бонапарта с ног. Смерть осенила его своим крылом. Штурм начался. 17 декабря в час ночи форт Мюльграв пал. Во время штурма удар полупики ранил Наполеона в бедро. 18-го англичане эвакуируют Тулон, а 22-го комиссары Конвента назначают Бонапарта бригадным генералом. 6 февраля 1794 года Конвент утвердит присвоение этого звания.
По протекции Робеспьера-младшего он назначается командующим артиллерией. Саличетти направляет его в Ниццу для подготовки экспедиции против Корсики. Один за другим Бонапарт разрабатывает планы нападения на Италию. Осуществлен предложенный им вариант обхода Альп, удерживаемых армией короля Сардинии, и захвата Онельи. 9 апреля 1794 года Онелья пала, что явилось очередным подтверждением полководческого дара генерала Бонапарта. И все же, несмотря на протекцию Робеспьера-младшего, Комитет общественного спасения, похоже, не проявляет особого восторга. Карно призывает к войне до победного конца… на испанской границе. Бонапарт посылает в Конвент докладную записку, озаглавленную «Заметки о положении пьемонтской и испанской армий», в которой обосновывает преимущества нападения на Пьемонт. Он убежден, что война с Испанией неминуемо выльется в затяжную, а с учетом патриотических настроений испанского народа потребует огромных людских и материальных затрат. В 1808 году он не вспомнит об этих аргументах. Кроме того, поскольку Австрия — противник номер один, необходимо, чтобы военные действия «прямо или косвенно велись против этой державы», тогда как война с Испанией никак не осложнит положения императора. Зато, «если начнут наступление армии, развернутые на границе с Пьемонтом, это вынудит австрийскую корону приложить усилия к сохранению своих итальянских владений. С этого момента наступление впишется в общую концепцию нашей войны… В случае успеха мы со временем могли бы начать войну с Германией, напав на Ломбардию, Гессен и Тирольское графство, тогда как наши армии на Рейне нанесли бы удар в самое сердце империи».
Именно на Италию — наиболее уязвимое место вражеской обороны — должно быть направлено острие атаки. Наступление же по всем фронтам, к которому призывают в Комитете общественного спасения, обречено на провал.
«Республика не выдержит войны всеми четырнадцатью армиями, ей не хватит офицеров, орудий и кавалерии. Начать наступление по всем фронтам — значит совершить стратегический просчет: надо не распылять, а концентрировать имеющиеся силы. Существует такой способ ведения войны, как локальная осада: вся сила удара направляется на какой-то один участок фронта, пробивается брешь в обороне, равновесие нарушается, сопротивление становится бессмысленным, и опорный пункт взят».
Разумеется, итальянская кампания не должна заслонять собою конечную цель — Австрию. Реалистически мыслящий Бонапарт не забыл о минувших катастрофах. «Ударить по Германии, но ни в коем случае не трогать Испанию и Италию. Нельзя попасться на удочку и вторгнуться в Италию (то есть в Рим и Неаполь), пока Германия еще сильна и способна оказывать серьезное сопротивление».
Карно возражал против наступления на Италию ценою ослабления границ с Испанией. Он полемизировал с Робеспьером-младшим, специально приехавшим в Париж для проталкивания идей своего протеже. Прав ли был Карно, написав вместе с капитаном Коленом, что «вмешательство Робеспьеров в военные вопросы безвозвратно отвратило от них организатора победы и обрекло их на погибель»? Может быть, предчувствуя сопротивление, Робеспьер-младший пригласил Бонапарта приехать в Париж, рассчитывая заменить им Анрио? Если это так, то можно предположить, что Революция меняла свои ориентиры. Во всяком случае, Бонапарт становится в глазах Конвента «человеком Робеспьеров», «планирующим для них военные кампании», как выразился один из комиссаров. Но почему его биографы не учитывают, что в июле 1794 года Бонапарт — уже видный генерал, пламенный патриот, доказавший свою преданность Революции? Не исключено, что он испытывал искреннюю симпатию к Неподкупному. Они не были знакомы, но их многое объединяло: суровая юность, замкнутость, гордость, преклонение перед Руссо. Разве не мечтали они оба о государстве, «где нет привилегий, где царит всеобщее равенство, не существует пауперизма, где нравы безупречны, а законы, выражающие волю всех, признаются и исполняются всеми»? Молодой офицер ни разу не высказался в поддержку Неподкупного. Что это, осторожность? Равнодушие к политике? Любопытно письмо, будто бы адресованное им 20 термидора Тилли и обнародованное Костоном: «Я был огорчен катастрофой, постигшей Робеспьера-младшего, которого любил и считал незапятнанным, но будь он даже моим братом, я собственноручно заколол бы его кинжалом за попытку установить тиранию». Подлинность письма сомнительна, однако образ Бонапарта, этакого сурового и неподкупного Сен-Жюста, как нам представляется, вполне достоверен.