Страница 7 из 24
Продвижению «драйва» в русский язык способствует технический прогресс. Даже сугубый гуманитарий и безнадежный «чайник» знает, что в его персональном компьютере имеются «драйверы», а специалисты небрежно употребляют этот термин с жаргонным окончанием и ударением: «драйверА». Молодые пижоны на английский манер называют «драйвером» шофера, водителя. В общем, «драйв» понемногу окапывается в наших широтах. Но, полагаю, место ему только в разговорной речи.
Вполне естественно для музыкантов и поэтов в неформальном разговоре обмениваться мнениями о том, имеется ли драйв в том или ином произведении. Языку всегда нужны новые синонимы для старых и вечных смыслов. Вот мы читаем или слушаем нечто занудное и тягомотное. Не скажешь же приятелю в академическом стиле: мне в этом опусе недостает композиционной динамики. Нужно какое-то живое, незатасканное словечко.
Твардовский так характеризовал вялые стихи: «Как говорит старик Маршак: — Голубчик, мало тяги!» А сегодня можно срезать слабого сочинителя беспощадным приговором: «Мало драйва!» Для строгой письменной рецензии, однако, это не подойдет.
И вообще: не стоит слишком эксплуатировать модное словцо и тем самым его обесценивать. Пусть оно лежит в вашем речевом кошельке на всякий случай: авось пригодится.
Е
ЕМЕЛЯ
Русская шутливо-жаргонная версия английского слова «е-mail» (как и «мыло»). Употребляется и в уменьшительно-ласкательной форме «емелька».
Всемирная электронная почта окончательно укрепила глобальный статус английского языка. Этому продолжают сопротивляться только французы, решившие заменить чуждый «е-mail» специально изобретенным национальным термином «courriel» (courier + electronique). Может быть, сия кабинетная выдумка и закрепится в их языке, но в целом «франкофония» неизбежно пасует перед «англофонией». Сужу по новому поколению: приходишь в парижскую булочную, запрашиваешь, натужно артикулируя, «une petite baguette», а юная продавщица, распознав иностранца, кокетливо переспрашивает: «А small one?» Так что лингвистическое Ватерлоо, не при французах будь сказано, уже состоялось.
У России же в освоении чужих языков всегда был свой, лукаво-хитроватый путь. Русский человек, услышав непонятное слово, наивно переспросит: «Ась?», а потом вроде даже повторит его, но в таком виде, что родная мать не узнает. Еще с петровских времен мы так переименовывали всех иностранцев. Гамильтон? Значит, будешь Хомутов. Коос фон Дален? Я и говорю: Козодавлев. Чо, не так? Ну, извините, мы люди простые. В 1812 году и с французской речью наш народец так же сладил. Ему говорят: «cher ami» — и он тут же выдает: «шерамыжник». Исторический опыт пригодился много лет спустя, когда нас опутала всемирная электронная паутина. Мы не против «имейла», мы его так и называем: емеля. Согласитесь, в подобной переделке есть нечто от лесковских словечек «мелкоскоп» и «тугамент».
Молодежно-компьютерный жаргон насчитывает уже десятки слов-терминов. Без большинства из них мы можем легко обойтись. Зачем мне, скажем, говорить «мама» в значении «материнская плата»? Да я понятия не имею, где находится эта штуковина, пусть с ней мастер по ремонту разбирается. А вот электронные послания мы получаем каждый день.
И все, что пишем для печати, посылаем в редакции и издательства, «приаттачив» к соответствующей емеле.
Одно только смущает. «Емеля» содержит тревожную коннотацию, связанную с одноименным сказочным персонажем, который все время лежит на печи. Отправишь важное для себя письмо, и придется долго-долго ждать ответа — до тех пор, пока наконец вечный российский Емеля вместе с печкой не сдвинется с места. По щучьему веленью.
Ж
ЖЕСТЬ
«Жесткость», «жестокость», «тяжесть», «жизнь-жистянка» — всё это соединилось в единый речевой жест. Имя ему — «Жесть!» Это скорее эмоциональное междометие, чем существительное с определенным значением. В жаргонном слове — признание жестокости нормой жизни, добровольное подчинение волчьим законам нашего дикого капитализма. Так был назван кинофильм о «крутых разборках» (полтора десятилетия назад подобный жанр и стиль именовался «чернухой»). Появился в Москве и клуб «Жесть». Перед нами мрачноватый символ 2000-х годов, антоним и интеллигентской «духовности», и буржуазного «гламура».
Грубость молодежного жаргона — это всегда защитная реакция. За словом «жесть» стоит не железная сила, а истерическая слабость. Все-таки не совсем случайна связь с буквальным значением слова «жесть»: «тонкая листовая сталь». Из жести делают консервные банки, которые легко проткнуть. Иногда, вскрывая банку хорошим стальным ножом, мы даже испытываем неудобство и раздражение оттого, что жесть слишком мягка. Так и новомодное словечко «жесть» — хиловато оно, худосочно. Долго не протянет.
ЖОПА
Слово многозначное и многострадальное. Трудно даже сказать, сколько веков томилось оно в заточении. Всего лишь пятнадцать лет назад оно получило в нашей стране права гражданства, когда в реформированном издании словаря С.И. Ожегова, (соавтором которого стала Н.Ю.Шведова), появились ошеломляющие строки: «ЖОПА, — ы, ж. (прост, груб.) То же, что ягодицы, //уменш. жопка, — и, ж. и жопочка, — и, ж.»
Предъявляю сию словарную запись как своего рода паспорт героини этой статьи. Да, она существует, о ней можно открыто говорить и писать, называя по имени. А ведь такой возможности не имели русские поэты, так любившие ее рифмовать со словом «Европа»! Все стихи с этой глобально-исторической рифмой были обречены на существование в «самиздате», а в собраниях сочинений Пушкина и в царское, и в советское время бедняжка стыдливо заменялась «азбукой Морзе», то есть точками или тире.
«Пристал, как банный лист», — говорим мы иной раз, не задумываясь: а к какой, собственно, части тела банный лист чаще всего пристает? Да, именно к ней. И Владимир Иванович Даль зафиксировал это народное речение в полном виде, включив его в словарную статью «Жопа». Любопытно, что определение дано здесь не без юмора: «задница: та часть тела, которая во Франции свободна от телесного наказания». Остроумие великого лексикографа, однако, оценить могли немногие, поскольку единственное издание знаменитого словарь без купюр (после смерти автора, под редакцией Бодуэна де Куртенэ) было большой редкостью.
Официальная культура постоянно боролась с «жопой», а культура народная норовила ее всем показать. Это видно даже в детском фольклоре, где вместо пресной запевки: «Здравствуй, дедушка Мороз!» родилось бесшабашное «Здравствуй, жопа Новый год!»
Грандиозный скандал разгорелся в 1971 году, когда в русском переводе вышел роман Ивлина Во «Пригоршня праха». Там есть сцена, где конюший поучает маленького аристократа, свалившегося с пони: «Просто ты распустил ноги, едри их в корень, и сел на жопу». Так и было напечатало, без точек, черным по белому. Начальство озверело и крепко всыпало издателям по тому самому месту. А высококлассную переводчицу надолго лишили работы. Вот какой ценой приходилось платить за правду жизни и верность оригиналу!
Но все это в прошлом, а сейчас вышедшая на свободу «жопа» не так уж часто используется в речи для обозначения соответствующей части тела. Для этого подойдут и «задница», и «попка», а в контексте медико-анатомическом — «ягодицы». Нет, это сейчас вырывается как вопль души, как выражение полного отчаяния: «Ну, жопа!» Или: «Ну, полная жопа!» Так выругается человек, оказавшийся в провале, в осаде, в безнадежном положении.
Нередко так восклицаем мы и во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах нашей родины. Когда-то Россия претендовала на то, чтобы стать Третьим Римом, развернувшимся на просторах Евразии. Но не Евразия у нас получилась, вывернулось все наизнанку и вышла — «Азиопа», как острят некоторые интеллектуалы. И в этом ироническом словечке, конечно же, проступают округлые очертания ее, родимой. Той, в которой еще долго суждено нам пребывать.