Старплекс

Хек склонил голову и забарабанил по своей консоли.

— Одну секунду, — сказал он. — Одну секунду. — Потом: — О боги трясины и лун, да! Да, есть такой сигнал!

Кейт снова повернулся к Риссе, улыбаясь до ушей.

— Интересно, какое первое слово произносят их дети?

Эпсилон Дракона

Кейт не видел, как Стеклянный вошёл в причальный отсек; когда он поднял взгляд, тот уже подходил к нему, ступая прозрачными ногами по траве и клеверу-четырёхлистнику. Его походка была текучей и изящной и производила впечатление замедленной съёмки, хоть он и двигался с нормальной скоростью. Лёгкий оттенок аквамарина его в остальном совершенно прозрачного тела притягивал взгляд.

Кейт подумал было подняться на ноги, но вместо этого просто посмотрел на прозрачного человека снизу вверх. Отблески солнца играли на его теле и овальной голове.

— С возвращением, — сказал Кейт.

Стеклянный кивнул.

— Знаю, знаю, ты напуган. Ты это умело скрываешь, но думаешь о том, сколько ещё я тебя здесь продержу. Недолго, я тебе обещаю. Но я хотел бы разобраться в ещё одной вещи, прежде чем ты меня покинешь.

Кейт удивлённо вскинул брови, а Стеклянный сел на траву, опершись спиной на ближайшее дерево. Из чего бы его тело ни было сделано, это явно было не стекло. Сквозь его цилиндрическое туловище узор трещин на древесной коре не казался увеличенным, а лишь немного искажённым.

— Ты сердишься, — сказал Стеклянный.

Кейт покачал головой.

— Нет. Пока что вы обращались со мной очень хорошо.

Звон эоловых колокольцев — Стеклянный засмеялся.

— Нет-нет, я не имею в виду, что ты сердишься на меня. Скорее, ты сердит вообще. Есть что-то у тебя внутри, очень глубоко, что ожесточило твоё сердце.

Кейт смотрел в сторону.

— Я ведь прав, не так ли? — сказал Стеклянный. — Что-то тебя сильно расстраивает.

Молчание.

— Прошу, — сказал Стеклянный, — поделись этим со мной.

— Это было очень давно, — сказал Кейт. — Я… я должен был справиться, я знаю, но…

— Но это по-прежнему тебя терзает, ведь так? Что это? Что тебя так изменило?

Кейт вздохнул и огляделся по сторонам. Всё было такое красивое, такое спокойное. Он не мог вспомнить, когда последний раз сидел вот так среди травы и деревьев и просто наслаждался окружающим миром, просто… просто расслаблялся.

— Это связано со смертью Сола Бен-Абрахама, — сказал Кейт.

— Смерть, — повторил Стеклянный, как будто Кейт снова произнёс незнакомое ему слово наподобие «донкихотский». Он покачал своей прозрачной головой. — Сколько ему было лет, когда он умер?

— Это случилось восемнадцать лет назад. Ему должно было исполниться двадцать семь.

— Одно мгновение, — сказал Стеклянный.

Возникла пауза, и Кейт вспомнил, как Стеклянный подобным же образом отреагировал на упоминание о двадцати годах брака. Но в этот раз Кейт был склонен с ним согласиться.

— Как умер Сол Бен-Абрахам?

— Это… это был несчастный случай. По крайней мере, так решило правительство Земли. Но я… в общем, я всегда считал, что дело просто замели под ковёр. Ну, вы знаете — специально не дали хода. Сол и я… мы жили на Тау Кита IV. Он был астрономом, я — социологом; писал диссертацию о тамошних колонистах. Мы с ним были друзьями ещё со студенческих времён; жили в одной комнате в общежитии. У нас было много общего: оба любили гандбол и го, играли в студенческом театре, музыкальные вкусы тоже совпадали. Как бы там ни было, Сол открыл стяжку Тау Кита, и через неё послали малый зонд на Локус Прайм. Новый Пекин тогда был преимущественно сельскохозяйственной колонией, а не мегаполисом, как сейчас. Он тогда и Новым Пекином-то ещё не назывался. В то время это была просто «колония на Сильванусе»; Сильванус — это название четвёртой планеты Тау Кита. Социологов там было совсем немного, и я в конце концов оказался во главе группы, изучавшей возможное влияние открытия Стягивающей сети на на человеческую культуру. А потом прилетел валдахудский корабль. Группа первого контакта собиралась в спешке — даже на гиперприводе перелёт с Земли занимает шесть месяцев. Так что мы оба присутствовали при выходе валдахудов из своего корабля, и… — Кейт замолк, прикрыл глаза и едва заметно покачал головой.

— И…? — сказал Стеклянный.

— Они сказали, что это был несчастный случай. Сказали, что неправильно поняли. Когда мы впервые оказались лицом к лицу с валдахудами, у Сола в руках была голокамера. Конечно, он не направлял её на пришельцев — мы были не настолько тупые. Он просто держал её в опущенной руке, а потом включил её одним движением пальца. — Кейт вздохнул, глубоко и громко. — Они потом сказали, что камера выглядела как традиционное валдахудское ручное оружие — та же самая базовая форма. Они подумали, что Сол подготовил оружие для стрельбы. Один из валдахудов был вооружён, и он выстрелил в Сола. Прямо в лицо. Его голова взорвалась рядом со мной. Меня всего облепило… облепило… — Кейт отвернулся и надолго замолк. — Они убили его. Убили моего лучшего друга. — Он посмотрел под ноги, сорвал несколько четырёхлистников, несколько секунд тупо разглядывал их, потом отбросил в сторону.

На какое-то время повисло молчание. Стрекотали кузнечики, пели птицы. Наконец, Стеклянный произнёс:

— Должно быть, трудно жить с этим?

Кейт молчал.

— Рисса знает?

— Разумеется, знает. В то время мы уже были женаты; она пыталась выяснить, почему на Сильванусе отсутствует жизнь, несмотря на то, что условия для её возникновения были благоприятны, согласно нашим эволюционным моделям. Но я почти не разговаривал с ней о том, что случилось с Солом — ни с ней, ни с кем-либо ещё. Я не верю, что, поделившись своим страданием с другими, я его уменьшу. У каждого есть вещи, с которыми никто не поможет справиться.

— Так что ты держал это внутри.

Кейт пожал плечами.

— Попытался прибегнуть к своего рода стоицизму — это такой вид эмоционального ограничения.

— Похвально, — сказал Стеклянный.

— Вы так думаете? — удивился Кейт.

— У меня такое чувство. Хоть я и знаю, что это довольно необычно. Большинство людей живут, прости за невольный каламбур, прозрачной жизнью. Их личное «я» равно их общественному «я». Почему у тебя не так?

Кейт пожал плечами.

— Не знаю. Всегда так было. — Он надолго задумался. — Когда мне было девять или около того, неподалёку от нас жил хулиган. Здоровый такой болван, где-то тринадцати или четырнадцати лет. Он любил хватать детей в парке и кидать их в колючие кусты. Когда он это делал, дети вопили и брыкались, и это его, похоже, заводило. Как-то раз он схватил меня — поймал, когда играли в догонялки или что-то такое. Он подтащил меня к кустам и бросил в них. Я не сопротивлялся. В этом не было смысла, он был вдвое больше меня, так что шансов вырваться не было. Он бросил меня в кусты, а я просто молча выбрался наружу. У меня было несколько царапин и порезов, но я не сказал ни слова. Он смотрел на меня секунд десять, а потом сказал: «Лансинг, ты крут». И больше никогда меня не трогал.

— Получается, интернализация — это защитный механизм?

Кейт пожал плечами.

— Она помогает вынести то, что требуется вынести.

— Но ты не знаешь, откуда это в тебе взялось?

— Нет, — сказал Кейт. Подумав, добавил: — На самом деле, знаю. По крайней мере, догадываюсь. Мои родители были очень вспыльчивы и постоянно ссорились. Никогда не знаешь, когда кто-то из них взорвётся, и из-за чего. На людях или дома, без разницы. Даже разговаривая предельно вежливо и корректно, нельзя быть уверенным, что кто-то из них не вспылит. Мы каждый вечер встречались за ужином, но я всё время молчал, надеясь, что хоть раз ужин пройдёт спокойно, без криков и ругани, чтобы никто не уходил демонстративно из-за стола и не говорил бы гадостей.

Кейт снова помолчал.

— Справедливости ради, в отношениях моих родителей были проблемы, которых я, будучи ребёнком, не мог понять. Поначалу они оба работали, но из-за распространения автоматики с каждым годом работы становилось всё меньше — это было ещё до запрета на полноценный искусственный интеллект. Канадское правительство изменило налоговое законодательство и обложило заработок второго члена семьи 110-процентным налогом. Его целью было равномернее распределить оставшиеся рабочие места между домохозяйствами. Отец зарабатывал меньше мамы, так что именно ему пришлось бросить работу. Я уверен, что это был основная причина его раздражения. Но всё, что я знал тогда, это то, что мои родители выплёскивают свой гнев и разочарование на всех окружающих, и ещё тогда, ребёнком, я дал себе слово никогда так не делать.