Золотое древо

— Но Нира не читала эти легенды! — перебила его Гильфи, и в голосе ее послышалось плохо скрытое отчаяние.

— Ей не нужно было их читать. Она их чувствовала, — просто ответил Корин.

— Ну вот, — пробормотал кролик, вновь поворачиваясь к своей паутине. — Значит, это был не клочок, а все-таки шепоток. Так я и думал.

— Это была правда? — буркнул Сумрак. — Ну что, полетели?

Когда пятеро сов вновь поднялись в зимнюю мочь, Сумрак мрачно подумал про себя: «Я убил его один раз и убью во второй, если она надумает его оживить. И ее убью тоже!»

А в это самое время в далекой пещере в глубине каньонов одинокая сова сидела над страницами старой-престарой книги. Ночь выдалась почти безлунной, лишь тонкая серебряная пушинка висела в черном небе, но если бы кто-нибудь в этот час заглянул под своды пещеры, ему показалось бы, будто луна сошла с небес и спряталась под землей. В кромешной темноте огромное лицо совы казалось огромным сияющим шаром, испещренным трещинами и кратерами боевых шрамов.

— Я еще не проиграла борьбу за уголь, Страйкер, — негромко сказала Нира своему верному лейтенанту. — Я появилась на свет в ночь лунного затмения, как и мой сын Нирок, — продолжала она, а про себя добавила: «Никогда в жизни я не назову его Корином!» Последние годы не прошли для Ниры бесследно. Сейчас в ней было нелегко узнать прежнюю величавую красавицу, некогда считавшуюся прекраснейшим экземпляром Тито Альба и прелестнейшей из всех когда-либо живших под луной сипух. Ее черные глаза утратили свой блеск, а старый шрам, наискось пересекавший лицо, превратился в уродливый красный рубец. Но самые заметные изменения произошли с огромным белым лицом Ниры. Всем известно, как гордятся сипухи своим уникальным лицевым диском в форме сердечка, а лицо Ниры когда-то славилось особым изяществом. Но теперь короткие золотисто-рыжие перышки, еще недавно ровной каймой очерчивавшие ее лицевой диск, приобрели грязно-бурый оттенок и некрасиво торчали во все стороны, а в некоторых местах перья совсем поредели, обнажая безобразные проплешины.

Нира пристально смотрела на Страйкера, ожидая его ответа.

— Да, мать-генеральша знаю. Я ведь, так сказать, лично присутствовал — конечно, не когда вы изволили вылупиться, а когда на свет появился ваш сынок, Нирок. Мне ли не помнить то затмение!

— А знаешь ли ты, что значит родиться в ночь лунного затмения?

Никто не назвал бы Страйкера титаном мысли, однако он был гением выживания и за долгие годы службы научился безукоризненно подыгрывать своенравной матери-генеральше. Вот и сейчас он сразу почувствовал, что Нира готова поделиться с ним крупицей бесценного знания. С тех пор как Страйкер раздобыл для нее эту ветхую книгу, Нира просиживала над ней целыми днями, позабыв о сне и отдыхе.

— Не знаешь? Так я тебе расскажу! — со счастливым вздохом воскликнула Нира. Впервые за долгое время Страйкер видел ее такой довольной. Да и то сказать, в последнее время поводов для радости было маловато. Большая часть Чистых погибла, остальные разлетелись кто куда. Многие улетели в Северные царства, надеясь затеряться среди льда и бескрайних заснеженных просторов, часть укрылась в Дали, а остальные просто решили начать новую жизнь, навсегда забыв само слово «Чистые». Таким образом, из всей огромной армии Чистых теперь осталось только пятеро: Нира, Зверобой, Страйкер, Спайк и Бормотун.

Кроме того, у них появились два новобранца оба немолодые, не сипухи и не из Южных царств, а с далекого севера. Короче говоря, во времена господства Чистых Нира с ними и разговаривать бы не стала. Это были дряхлый старик из семейства пятнистых совок и сопровождавший его кильский змей, который оказался весьма умен, если только не заливал глаза морошниковым вином. Старую совку звали Ифгар, и он назвался родным братом легендарного Эзилриба. Оба они — и сова и змея — были стары, как время. Ифгар едва мог летать и все больше сидел, погрузившись в полудрему. Однако оба новобранца отлично разбирались в военном деле, были сведущи в стратегии и тактике войны, а главное, знали толк в ледяном оружии. Всем известно, что Ночные стражи выиграли битву в каньонах, а также великую битву Огня и Льда благодаря ледяному оружию и своевременно подоспевшему подкреплению из Северных царств. С тех пор совы Великого Древа многократно усовершенствовали свои воинские навыки и каждый год посылали экспедиции на сбор нового ледяного вооружения. Страйкер рассчитывал, что старик и змей помогут им овладеть этим хитрым искусством.

— Сейчас я расскажу тебе о знамении лунного затмения, — проговорила Нира. Склонив голову набок, она заговорила деловито и сухо, как настоящая ученая: — Видишь ли, дорогой Страйкер, если сова появляется на свет в ночь лунного затмения, то над ней можно произнести особое заклятие, дающее новорожденной невиданное могущество. Именно в такую ночь родились Хуул, которого многие считают первым великим королем, я и мой сын Нирок. Скоро наступит очередное лунное затмение, и с помощью этой книги, которую ты столь любезно раздобыл для меня, я смогу сотворить нечто особенное!

— Украсть уголь? — выпалил Страйкер.

— Нет, дурак! При чем тут уголь? В эту ночь я смогу преобразовать уже рожденное существо. На этот раз я сделаю его лучше… гораздо лучше, чем он был раньше.

Тусклые глаза Ниры еле заметно заблестели, как будто в них снова вспыхнула маленькая, давно погасшая искра.

Глава XV

Первая заключенная

Отулисса смотрела сквозь зарешеченное отверстие дупла. Может быть, ей это снится? Тюрьма на Великом Древе! И она, Отулисса — первая заключенная!

Она посмотрела через прутья на зимнее небо. Лиловые сумерки уже спустились на остров, и Отулисса с трудом разглядела вдалеке четыре точки — одну большую и три поменьше. Это же Пелли и три ее Бэшки — Баша, Блайз и Белл! Как она могла забыть, ведь у малышек сегодня церемония Первого полета! Странно только, почему Пелли подняла дочек в небо до наступления темноты, в лиловые сумерки? Конечно, на острове можно не бояться нападения ворон, ведь эти трусливые и слабые птицы редко осмеливаются перелетать через море Хуулмере. Подобно древним хагсмарам, вороны боятся соленой воды и избегают мочить перья. Внезапно Отулиссу осенило. Ну конечно, как она могла забыть! Согласно новому правилу, церемонии Первого, полета отныне проводились в Храмовом дупле, где совята должны были летать вокруг алтаря с углем и пеплом. «Они совершенно обезумели! Первый полет должен проходить в звездном небе, а не в тесном дупле над идиотским алтарем с потухшей золой!» — вздохнула Отулисса. Теперь она всерьез тревожилась за Пелли и ее деток. «Надеюсь, она понимает, что делает? Как бы у нее не было неприятностей от новых властей!»

Совсем недавно Элван и Гемма провозгласили, что отныне определенные слова и действия будут считаться «святохульством», то есть тяжелейшим оскорблением священной природы угля. По мнению Отулиссы, это их поведение было самым настоящим святохульством! Великий Глаукс, да они устроили на Великом Древе тюрьму — разве это не святохульство по отношению ко всему, во что верили совы на протяжении долгих веков? Что может быть более тяжким оскорблением самой природы Великого Древа, чем превращение его дупла в узилище? Это было возмутительно, немыслимо, преступно! Но невероятнее всего было то, что все это случилось из-за дурацкой коронационной чашки, которую Отулисса спрятала в своем дупле по просьбе мадам Плонк! Крепко зажмурившись, узница вспомнила кошмарные обстоятельства своего ареста.

Сначала к ней заявилась Гемма. Вид у нее был самый внушительный, а когда она заговорила, то ее редкие надбровные кисточки затряслись в такт словам, словно хотели дополнительно подчеркнуть их смысл.

— У нас есть сведения, что вы незаконно храните у себя предмет, реквизированный для проведения великой вигилии пепла.

Отулисса слыхом не слыхивала ни о каких идиотских вигилиях, но вслух говорить этого не стала, а лишь вежливо спросила: