Софья Толстая

Ясная Поляна. 1896 г.

Бювар С. А. Толстой

Засушенные ландыши из букета, собранного Львом Николаевичем. 1897 г.

Часы Льва Николаевича с запиской Софьи Андреевны

У портрета Ванечки. Ясная Поляна, 1897 г.

Софья Андреевна с дочерью Татьяной. Ясная Поляна, 1897 г.

которому Лев Николаевич диктовал, а тот должен был все точно записывать. К сожалению, «писарь» оказался человеком с вредными привычками, и с ним пришлось расстаться, и Соня снова принялась за переписывание романа, над которым муж работал «раздраженно, со слезами и волнением», сопровождаемыми частыми головными болями и рекомендациями тестя, как от этих болей избавиться.

Роман все больше поглощал Лёвочку, он уже «увяз» в писательстве, и Соня теперь почти ни разу не видела его в детской. Врач Г. А. Захарьин, исследовав знаменитого пациента, нашел его нервы сильно расстроенными. Муж, обеспокоенный семейными заботами, заключил контракт с владельцем типографии Ф. Ф. Рисом на печатание романа тиражом 4800 экземпляров за 4500 рублей и одновременно с редактором «Русского вестника» П. И. Бартеневым об издании, продаже и предоставлении склада для размещения книг, а также дал ему полный карт — бланш при прочтении корректур, но уже после авторской правки. Он позволил ему «вымарывать» все авторские «неправильности». Соня протестовала против таких льгот. Ей так хотелось скорее увидеть роман напечатанным, что она без конца торопила мужа, а он, успокаивая жену, говорил ей, что подобное «маранье» пойдет только на пользу роману. Разве можно измерить гонораром работу над романом, не дававшую обоим ни минуты отдыха и покоя? Ведь Лёвочка так «измучился», писал «не разгибаясь» до «страшного дурмана в голове». Только Соня могла с такой энергией подхлестывать Лёвочкины мысли, великодушно позволять ему уходить в себя, всячески приветствовать любовь мужа к своему перу. В общем, Лёвочка был несказанно счастлив ею и детьми. Правда, из‑за болезни дочери Тани он не смог вовремя закончить корректуру очередного тома. Но прекрасно понимал, что приоритеты семейного счастья самые главные и самые значимые в жизни.

Глава XI. «Творить, хотя бы шить»

Соня как‑то быстро превратилась в жительницу деревни, молодую хозяйку — помещицу, почти преодолев свои городские привычки, девичью ностальгию по московской жизни, казавшейся такой красивой и торопливой. В своей теперешней жизни Соня отыскала множество преимуществ: размеренность, дешевизну, самостоятельность. В руках у нее оказалась целая контора: ключи, счета, касса. Она расчетливо выдавала работникам только все самое необходимое, расплачивалась с ними соразмерно затраченным усилиям. Постепенно усадьба преобразовывалась благодаря ее умелому управлению. Всюду появлялось что‑то новое, привнесенное Соней «дельное», серьезное и умное. Теперь вовремя чинились крыши, доились коровы, неслись куры — кохинхинки, был загорожен жердями яблоневый сад, скотина перестала вытаптывать траву, поросята перестали дохнуть.

Соня дотошно разбиралась теперь во всех хозяйственных тонкостях. Она знала, какая корова отелилась, какая молодая, а какая стельная; успешно торговалась, покупая, например, кур. Словом, была вся «в хозяйстве до бесконечности». И мечтала о том, чтобы показать свои достопримечательности сестре Тане: «фрейлину Душ, маленькую, худую, с огромными серыми глазами — вылитая лягушка, потом щенка — мисс Дору, еще неизменного, верного Барабана, на котором ежедневно каталась. Еще коров, кур, все хозяйство, а потом прогуляться по всем скотным дворам, конюшням и оранжереям».

Соне казалось, что она уже сто лет живет в Ясной Поляне. Жизнь в усадьбе становилась ей все милее. Ведь она навела здесь отменный порядок. Лёва во всем ей помогал. Домочадцы отметили, что молодая хозяйка «страсть как порядок любит». Все у нее выходило домовито, распорядительно. Без нее дом пустел, начинал «поскрипывать». Соня гордилась тем, что превратилась в образцовую хозяйку — хлебосольную и приветливую. Семейная жизнь, благодаря ее усилиям, протекала «тихо и деловито». Все «образовывалось» вопреки повседневным трудностям, и жизнь становилась комфортнее.

Но как быть с душевным комфортом, одаряющим особым состоянием? Умела ли Соня отдыхать? Кажется, для нее самым лучшим отдыхом было общение с Лёвочкой, доставлявшее ей огромную радость. Так, например, она «весь день усиленно кроила, шила на машинке», а после с радостью могла предаваться «игре в четыре руки» с мужем или читать с ним «Отверженных» Гюго, или совершать совместные прогулки по Засеке, или кататься с ним в экипаже по дороге. Только Лёвочка мог совсем обыденное превратить в необычное. Без него все становилось пустым, одиноким, словно теряло душу.

Она с детских лет любила пасхальные дни. Но вот вместо долгожданного пасхального веселья, сопровождавшегося крашением яиц, впечатляющей всенощной с «утомительными двенадцатью евангелиями», плащаницей, забавной экономкой Трифоновной с громадным куличом «на брюхе», благостной заутреней Соня впала в унылое состояние. Она не почувствовала духа «праздника праздников», потому что была в это время в «интересном» положении, с «значительным возвышением спереди», когда даже полчаса было бы трудно выстоять, а что же говорить о восьми часах службы, да еще, когда «наро дуужас», и «жара стоит, не приведи Бог!». Страстную субботу она провела дома. Теперь на весь праздничный ритуал Соня взглянула критическим Лёвочкиным взором.

После заутрени в торжественных платьях с «высокоторжественными лицами» «выплыли» тетенька со своей подругой- компаньонкой. Пришли христосоваться деревенские ребята, которым Соня раздала немного денег, прибыл отец Константин из Кочаковской церкви, а потом Соня с мужем вышли погулять, «грызли подсолнухи, сидели на закутках у изб». Прошлись чинно по деревенской улице, на которую вывалил народ в пестрой одежде. Из толпы выделялись девки своими яркими, огромными, блестящими серьгами и сияющими лицами. После обеда Лёвочка играл с ребятами в пыжи, а Соня опять грызла подсолнухи, пока не стемнело.

Она любила их длительные прогулки, когда они «ездили за восемь верст в свою маленькую деревеньку Грецовку на Могучем» (кличка яснополянской лошади. — Н. Н.). Но поскольку Соня была «тяжела» и очень опасалась за свой живот, ей казалось, что они «ужасно скоро скакали». К счастью, все обошлось благополучно, и вечер удался. Во время поездки они с Лёвочкой все время болтали про свое житье — бытье, позабыв о своих хозяйственных проблемах. Славной получилась эта передышка, позволившая им еще раз заново встретиться друг с другом, насладиться общением.

Их иногда навещали супруги Ауэрбах, приезжавшие из Тулы, и семейство Менгден в полном составе. Лёвочка играл для них старинный, любимый всеми романс «Ключ» — «С тобой вдвоем». Соне стало грустно, нахлынули воспоминания, а тут еще соловьи, заливавшиеся изо всех сил, нагоняли мысли, что все проходит, пройдет и это…

Порой ей было все‑таки не по себе в этой «первобытной» деревенской обстановке, она искала «отдушину» среди житейской пыли. Непосильно было нести на своих плечах тяжкий груз жены писателя, матери — наседки, хозяйки имения. Ей, молодой женщине, конечно, хотелось веселья. На помощь ей приходили воспоминания о московской жизни, наполненной кадетами, друзьями ее старшего брата, кузинами и кузенами, клокотанием молодости, творческим запалом, бурлеском веселой фантазии, праздничной феерией.