Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 129 из 148



Отказавшись от городской квартиры и сдав часть мебели на хранение, с остальным имуществом Наталья Николаевна пустилась в путь. Выехав 15 мая, она прибыла в Михайловское 19-го, в самый день рождения старшей дочери, девятилетней Маши.

На следующий день она дает отчет брату о состоянии своих дел: «Вот мы и в Михайловском, дорогой Дмитрий. Увы, лошадей нет, и мы заключены в нашей хижине, не имея возможности выйти, так как ты знаешь, как ленивы твои сестрицы, которые не любят утруждать свои бедные ножки. Ради бога, любезный брат, пришли нам поскорее лошадей, не жди, пока Любка оправится, иначе мы рискуем остаться без них всё лето. Таратайка тоже нам будет очень кстати».

О состоянии усадьбы она пишет: «Дом совершенно обветшал; сад великолепен, окрестности бесподобны — это приятно. Не хватает только лошадей, чтобы нам здесь окончательно понравилось — поэтому, пожалуйста, пришли нам их незамедлительно, а также и деньги». Последний раз дом в Михайловском приводили в порядок в 1829 году, после чего, как считали родители Пушкина, наблюдавшие за его ремонтом, он стал похож на дачи Черной речки. Но если на даче, снимаемой Пушкиным в Новой Деревне, было 15 комнат, то в Михайловском, даже считая переднюю, — всего шесть. Жить в них двум сестрам и четверым детям с нянями было тесно. А если там же размешался и отец Пушкина или селили приехавших гостей, то дом и вовсе был переполнен.

Свое первое письмо брату из Михайловского Наталья Николаевна заканчивает сообщением: «Сейчас я еду в монастырь на могилу Пушкина. Г-жа Осипова была так любезна одолжить мне свой экипаж». Впервые Наталья Николаевна с сестрой Александриной и детьми посетила могилу Пушкина в первоначальном ее виде, со скромным деревянным крестом, какой она запечатлена на рисунке П. А. Осиповой и на знаменитой гравюре 1838 года.

К этому времени в Святые Горы уже был доставлен памятник на могилу Пушкина. Он был заказан вдовой еще в конце 1839 года, а работу над ним А. Пермагоров закончил в ноябре 1840-го. Однако установка его была отложена до приезда Натальи Николаевны, которой самой хотелось за ней проследить. Потребовалось извлечь из земли гробы с телами Пушкина и его матери, чтобы поместить их в специально устроенный кирпичный склеп, а также соорудить цоколь и железную ограду. Под цоколь на глубину двух с половиной аршинов был подведен каменный фундамент. Только после этого мог быть установлен сам памятник. Надпись была выбита на гранитном основании, на котором возвышался беломраморный обелиск с помещенными по углам лотосами — символами вечной жизни и с перекрещенными гаснущими факелами над аркой, усеянной звездами; под ней помещена урна, полуприкрытая покрывалом, чтобы душа могла покинуть этот символический сосуд смерти и устремиться к небу. Установка памятника продолжалась до августа.

И сооружение памятника, и жизнь в деревне, где многое приходилось покупать на стороне, требовали денег, которых, как всегда, не хватало. Дмитрий Николаевич обещал прислать в деревню две тысячи рублей, но сколько ни напоминала ему об этом сестра, деньги так и не были высланы. Слабо надеясь на брата и понимая, что своих средств не хватит, Наталья Николаевна перед отъездом из Петербурга заняла 1375 рублей у Вяземского, но одновременно дала ему поручение подыскать квартиру, так что нужно было высылать задаток. Брать в долг пришлось и у тригорских соседей, и у отца Пушкина. Сергей Львович приехал в Михайловское задолго до Натальи Николаевны. 23 мая в Михайловском отметили день рождения младшей дочери Пушкина, Натальи, которой исполнилось пять лет, и 71-й, а на самом деле 74-й день рождения ее деда. Всю жизнь он убавлял себе три года: родившись в 1767 году, во всех официальных бумагах указывал 1770-й.

Пятого июня Наталья Николаевна пишет брату: «Хочу еще надоесть тебе с одной просьбой, но мне уже не так тяжело к тебе с ней обратиться. Не забудь о запасе варенья для нас; я не могу его сделать здесь, потому что тут почти нет фруктов; ты нам не откажешь, не правда ли, мой добрый братец?» В саду, который так нравился Наталье Николаевне, росли одни яблони (Пушкин писал: «У меня в саду плоды наливные, золотые»), В описи 1838 года значилось: «При сельце Михайловском находится Аглицкой сад с прудом, но по малому количеству фруктовых дерев доходу не приносит».



Так как хозяева жили в Михайловском наездами, а управлялось оно старостами из крепостных крестьян, то и доход приносило небольшой. Теперь забота об имении легла на плечи Натальи Николаевны. Ей впервые пришлось выступить в роли помещицы. Из письма в письмо она настойчиво повторяет брату просьбу навестить ее в Михайловском: «Ты был бы очень мил, если бы приехал к нам. Если бы ты только знал, как я нуждаюсь в твоих советах. Вот я облечена титулом опекуна и предоставлена своему глубокому невежеству в отношении всего того, что касается сельского хозяйства. Поэтому я не решаюсь делать никаких распоряжений из опасения, что староста рассмеется мне прямо в лицо. Мне кажется, однако, что здесь всё идет, как Бог на душу положит. Говоря между нами, Сергей Львович почти не занимался хозяйством. Просматривая счета конторы, я прежде всего поняла, что это имение за 4 года дало чистого дохода только 2600 руб. — Ради бога приезжай мне помочь; при твоем опыте, с твоей помощью я, может быть, выберусь из этого лабиринта».

Дмитрий Николаевич так и не собрался в Михайловское, да и писал сестре нерегулярно. Зато в конце июля проездом, отправляясь за границу на воды для лечения жены, завернул Иван Николаевич. Еще в декабре 1840 года в чине ротмистра лейб-гвардии Гусарского полка он уволился со службы «по домашним обстоятельствам». О посещении брата и невестки Наталья Николаевна сообщила Дмитрию: «Их приезд был для нас неожиданностью, а пребывание только в течение двух дней нас крайне опечалило. Мари очень плохо себя чувствовала, очень устала, но три ночи спокойного сна у нас ее немного подбодрили, и она была в состоянии продолжить путешествие. Здоровье Вани, мне кажется, тоже не блестяще, и хороший климат, я полагаю, ему так же необходим, как и жене. А сейчас мы находимся в ожидании Фризенгофов, которые собираются провести недели две с нами. Они будут постоянно жить в Вене; к счастью для нас, наш уголок лежит на пути за границу. Это доставляет нам радость, но также и печаль расставания со всеми нашими друзьями. Прощаясь с Ваней, мы имели надежду через некоторое время снова встретиться; совсем иное дело — Фризенгофы, нет шансов, что мы когда-либо увидимся, поэтому последнее прощание будет еще печальнее. Мы связаны нежной дружбой с Натой, и Фризенгоф во всех отношениях заслуживает уважения и дружеских чувств, которые мы к нему питаем».

Могла ли Наталья Николаевна, писавшая эти строки, думать, что через несколько лет они не только увидятся, но и породнятся с бароном Фризенгофом посредством его брака с Александрой Николаевной после ранней смерти его первой жены? Пока же Густав Фризенгоф с женой Натальей Ивановной, ее приемной матерью графиней Софьей Ивановной де Местр и полуторагодовалым сыном Грегором пробыли в гостях у Натальи Николаевны две недели августа 1841 года.

Наталья Ивановна Фризенгоф получила хорошее домашнее образование, неплохо рисовала, чем обязана приемному отцу, художнику. Во время пребывания в Михайловском она зарисовала всех обитателей усадьбы и их соседей в альбом Натальи Николаевны, подаренный ей Вяземским. Самый знаменитый ее рисунок запечатлел всех четверых детей Пушкина за покрытым скатертью столом. Они размещались не по старшинству; в центре сидели девочки, а по сторонам мальчики. Стол был накрыт к завтраку на свежем воздухе: на нем видны крынка со сметаной и тарелки с яйцами и деревенским сыром.

Другой трогательный рисунок запечатлел 17 августа Наталью Николаевну со старшей дочерью Марией прислонившимися к молодой березке. Мать и дочь представлены в профиль, спиной друг к другу; первая — со скромной прической с узлом волос на затылке, в длинном домашнем платье с передником; вторая — с палочкой в руке, наполовину скрытая фигурой матери. Младший сын, Григорий, нарисован 15 августа сидящим верхом на ветке дерева, а старший, Александр, изображен 24 августа со спины опирающимся на балкон. С этого балкона открывается вид, запечатленный некогда Пушкиным: